Кэтрин Борн - Обрести надежду
В такси, склонившись к ней поближе и уперев локоть в колено, он сказал:
— Ну? Расскажи-ка мне что-нибудь о себе. — Он произнес это с видом завоевателя, ждущего своей награды за утреннюю победу на корте.
— А что вы хотите про меня знать? — спросила Черри, нервно хихикнув. Она чувствовала себя неуютно — ведь ей не удалось так же расслабиться физически, как Рику, у которого до сих пор еще розовели щеки.
— Ну, например, что тебе больше всего не нравится в твоей работе.
— Что мне больше всего не нравится?
— Да. Что? Помимо опорожнения уток и суден и общения с идиотами вроде меня.
Черри рассмеялась:
— Больше всего мне не нравится, что у нас не хватает персонала. Пациентов много, а нас мало.
Рик усмехнулся:
— Да, таких, как ты, мало.
Черри покраснела.
— А вам что больше всего не нравится?
— Мне не нравятся ленивые медсестры.
Черри до того растерялась, что не могла произнести ни слова. А Рик расхохотался, словно давая понять, что это была шутка, и вокруг глаз его снова запрыгали веселые морщинки, а Черри заметила, какие у него крепкие белые зубы. Она тоже рассмеялась, так, правда, и не поняв, кого он имел в виду. Может, ее? Или так сострил по поводу собственной репутации ленивца? А может, намекал на историю с Грейс и катетерами, хотя уж кого-кого, а Грейс, по сравнению с другими сестрами в отделении, ну никак нельзя было упрекнуть в лености, таковым себя показал как раз сам Рик.
«Вот пусть только попробует сказать что-нибудь плохое про Грейс, я ему тогда пощечину закачу», — мысленно поклялась Черри.
Она отвернулась к окошку. Рик распинался о небрежном отношении к пациентам, «искренне» возмущаясь этим явлением, а Черри разглядывала женщин за окном — как одеты, как выглядят.
Она в очередной раз пришла к выводу, что на свете очень много красивых женщин. Конкуренция. Но она все равно была рада, что приехала сюда, потому что здесь, и только здесь, она могла найти свою удачу, свое счастье. И она понимала: чтобы добиться желаемого, она должна быть сильной, упертой, пробивной и ничего не бояться. Она понимала также, что одной только внешности недостаточно. Во всяком случае, для мужчин, за которых выходят замуж. То есть для самых лучших. Тут еще характер надо иметь. Характер и волю. Чтобы у мужиков не было ни одного шанса вывернуться.
Ресторанчик был настоящий французский, прямо парижский — отдельные кабинки со столиками, зеркала, меню на французском. Рик и Черри заняли места в классическом темном уголке за столиком с белоснежной скатертью, который будто бы ждал их, что навело Черри на размышления относительно того, скольких женщин Рик сюда приводил.
Она нисколько не сомневалась, что у него есть подружка. Или он встречается с разными. Но Черри решила отбросить эти мысли и не паниковать.
— Что будешь пить? — спросил Рик, изучая винную карту. — Тут отличные вина. И коктейли с мартини просто убийственные.
— Не знаю, по-моему, рановато для спиртного.
— У тебя же выходной.
Черри потупилась и уставилась в непонятное меню. Она знала только одно — пить ей не стоит.
Ожидающему заказа официанту Рик сказал:
— Я буду бокальчик бордо. Вот, в честь моей подруги. — И он подмигнул Черри.
Черри покраснела, подумав: «О-о… мигун. С мигунами всегда проблемы».
Она повернулась к официанту:
— А я буду «Блю космо».
— Что-что? Что ты будешь? — не понял Рик.
— Ну… Сами увидите.
Рик заказал артишоки, сардины, сыр, зеленый салат, хлеб, причем сделал это с поразившей Черри легкостью и уверенностью. По своему опыту она знала, что мужчина всегда нервничает больше. И кроме того, она еще никогда не встречалась с таким солидным и успешным мужчиной, как Рик.
Когда принесли напитки, Рик поднял свой бокал и провозгласил:
— За хороших медсестер!
— Спасибо, — сказала Черри.
Рик ответил на это энергичным кивком, и между ними установилось что-то вроде взаимного уважения. Они чокнулись, и глаза Рика подозрительно блеснули.
Черри посмотрела на свой голубой напиток. Нет, пару безобидных глотков сделать можно. Но все, или даже половину, она выпивать не будет — не поддастся на провокации. Хотя полбокала, наверное, можно.
— Ну и как же получилось, что ты стала жить вместе с Грейс и Джоанной? — спросил Рик.
Черри сделала глоток из бокала. Напиток был сладенький, просто замечательный.
— Ой, это долгая история, — сказала Черри. — Если покороче, то парень моей подруги, с которой мы вместе снимали жилье, серьезно положил на меня глаз, ну она и вышвырнула меня из квартиры. Если бы Грейс в тот же день не взяла меня к себе, я, наверное, уехала бы домой.
— А что значит «положил глаз»? Ты что, спала с ним?
Черри взглянула на Рика и потупилась.
— Нет, ничего такого и в помине не было, — ответила она и не раздумывая прибавила: — Я бы никогда не поступила так с подругой.
А что еще она могла сказать Рику? Она же не хотела, чтобы он плохо о ней подумал. К тому же там не было ее вины. Парень так грустил, они были одни в квартире, ну и конечно, Черри выпила слишком много водки.
— Кстати, о Грейс, — сказал Рик, поерзав. — Она, случайно, не проклинала меня сегодня утром?
— Нет, — ответила Черри, прикинувшись шлангом. — А что такое?
— Да так, ничего, — сказал Рик и решил замять тему.
Черри сделала еще один большой глоток, чувствуя на себе пристальный взгляд Рика. Потом принесли еду, и она расслабилась, даже разговорилась. Стала рассказывать историю своей семьи, «старейшего и уважаемого» (по словам ее матери) рода в штате Джорджия, процветавшего вплоть до самого кризиса двадцать девятого года, о чем дедушка Черри любил вспоминать до сих пор, хотя сам в то время был мальчишкой. «Отобрали все, что нажито непосильным трудом». Эта фраза стала мрачной шуткой в семье Черри после того, как все их имущество, включая дом и конную ферму площадью в две сотни акров, национализировало государство. К тому времени, когда мать Черри вышла замуж за мистера Дейла Бордо, летчика из Нового Орлеана, ставшего потом пилотом на «Дельта Эйрлайнз», о сказочном состоянии семьи Черри остались лишь воспоминания.
Остаток обеда прошел как в голубом тумане, а потом Черри обнаружила себя на заднем сиденье другого такси, где она, склонив голову Рику на плечо, окутала его клубничным ароматом своих волос.
Они вылезли из такси и пошли, весело болтая и смеясь, Черри повисла у Рика на руке, а уже через минуту (во всяком случае, так ей показалось) она заметила у себя над головой вращающиеся лопасти потолочного вентилятора, а Рик, зажав в кулаке ее трусики, шуровал языком у нее между ног, щекоча своей бородой и осторожно покусывая. Закрыв глаза и ероша его волосы, она приподнимала раздвинутые бедра, готовая к еще более вожделенному наслаждению. Вообще-то она никогда раньше так не поступала, то есть не ныряла в постель так быстро после знакомства. Но сейчас она считала, что заслужила это удовольствие. Ведь она уже давно была смиренной паинькой, живя без секса на этом Черепашьем острове, словно в ссылке, а стало быть, имела право немножечко порезвиться. Рик пробирался все выше, потом их губы встретились, и он вошел в нее, мягко вошел, и она вскрикнула, но боль мгновенно прошла, и он, мерно двигаясь, потирал пальцем ее клитор так, как она делала бы сама. И Черри теперь поняла, что такое настоящий секс. А то, что было раньше, — просто детский сад. Ее до дрожи возбуждало мастерство и серьезность, с какими он это делал. И у нее тоже все теперь получалось как-то естественно, непринужденно, интуитивно. Она попыталась представить себе, как они выглядят со стороны, как выглядели бы, например, на видео, и еще больше возбуждалась при мысли, что кто-нибудь может за ними потихоньку наблюдать. «Скажи мне, когда станешь кончать, детка, и тогда я кончу на твою роскошную грудь», — сказал он. Это было последней каплей. «Да, да… Сейчас…» И Рик был тоже готов, он кончил ей прямо на грудь, и Черри впервые в жизни испытала, каково это — кончить с партнером вместе.
7
Надев свое попугайски зеленое бикини, купленное три года назад, в явно более веселое время своей жизни, и прихватив с собой бутылочку воды и последний номер «Ин Шейп», Грейс вышла на веранду и растянулась на оранжевом шезлонге. Хоть солнце и жарило не так сильно, она намазалась специальным кремом, памятуя об опасности рака кожи для таких светлокожих, как она, — уж больно много времени провела она за всю свою жизнь на солнце, особенно в детстве, когда «поджаривалась» в дедушкиной лодке до состояния вареного рака. Бабушка Элис даже называла ее в такие моменты «пожарной машиной». Но краснота потом быстро коричневела — на зависть всем ее школьным подружкам, разглядывавшим друг у друга загар в первый день после каникул.
