Мартин Эмис - Другие люди: Таинственная история
Иногда Мэри даже удавалось бросить взгляд по сторонам или чем-то занять другие беспокойные органы чувств. Вот на столе забытая пустая голубая тарелка, а вот чайник со всем своим семейством. Каждый вечер в девять часов миссис Ботэм ковыляла на кухню и плотно закрывала за собой дверь. Она повторяла, что на дух не переносит эти девятичасовые новости. Мэри ее за это не осуждала. Она сама побаивалась телевизора. Он оказался окном, в котором демонстрировалось все, что происходило по ту сторону, — а происходило слишком много разных вещей, и поэтому Мэри старалась не забивать этим голову. Половина десятого знаменовалась величественным возращением миссис Ботэм, торжественно несущей поднос, на котором громоздился целый город: непомерное множество промасленных гренков, кипящий розовый чай, настолько крепкий, что от него моментально сводило рот, пышнотелые коричневые печенюхи, напоминающие ленивых сонных зверьков, прикорнувших на противне. Как говорил Гэвин, миссис Ботэм, оставшись наедине с собой на кухне, всегда снова прикладывалась к спиртному. И у Мэри не было причин ему не верить. Вернувшись с кухни, миссис Ботэм, конечно же, рвалась завести разговор о трезвости и воздержании. Но Мэри нисколечко не возражала. Она была очень признательна этой милой даме за приют и вообще за все, что та для нее сделала.
— Расслабься, — сказал Гэвин Мэри в первый вечер. — Я голубой.
Им предстояло ночевать в одной комнате и на одной кровати. Мэри была напугана, не видя никаких веских причин, по которым ее снова не отымеют.
— А что это вообще значит? — с опаской поинтересовалась она.
— Это значит, что мне нравятся мужчины. А женщины нет.
— Прошу прощения, — извинилась Мэри.
— Расслабься, — снова повторил он, не отрывая от нее своего всезнающего взгляда. — Ты-то вроде ничего, мне нравишься. Просто меня не прет отдолбить тебя или навроде.
Очень мило с твоей стороны, подумала Мэри.
— На самом деле, это конкретная бодяга, — объяснял Гэвин, снимая рубашку. Он тоже успел позаботиться о «строительстве» своего тела, однако не до такой степени, как типы в его любимых журналах. — Считается, что если ты тащишься с мужиков, то это вроде как круто. А меня вообще от этого не прет. Не тащусь я с того, чтобы с них тащиться.
— А почему ты тогда не бросишь все это?
— Отличная идея, милая. Пожалуй, завтра с утра этим и займусь.
Помолчав, он тяжело вздохнул и добавил:
— Знаю я одного чувака, так он еще больше на это подсел, чем я. Его вообще тянет только на официантов-испашек. Больше ни на кого. То есть, прикинь, даже официантики-итальяшки уже не катят. Я ему говорю: «Что за фигня? Меня вот ото всех так и прет». А он мне: «Тогда у тебя все пучком». А у меня-то ведь ни хрена и не пучком. Просто, конечно, не так жестко, как у него. Ты знаешь, в смысле, ты помнишь, кто тебе нравится?
— Не-а, — призналась Мэри.
— Было бы занятно разузнать, правда?
— Пожалуй, мне тоже нравятся мужчины.
— Но гомосеком ты от этого-то не станешь.
— Не стану?
— Поживем — увидим. Спокойной ночи, Мэри.
— Надеюсь.
* * *
Голубым мужчины нравятся больше, чем женщины, потому что они в детстве больше любили своих мамочек, чем папочек. Так гласит первая теория.
Есть и другая: голубым мужчины нравятся больше, чем женщины, потому что первые менее требовательны, более снисходительны, вообще компанейские ребята и, помимо всего прочего, безусловно, обходятся гораздо дешевле, чем дамочки. Голубым нужен просто приют от лунных бурь и ураганов. Но, впрочем, ты-то в курсе, что это за народец.
Вскоре и Мэри тоже будет в курсе. Здесь-то она быстро всему научится, я в этом не сомневаюсь. Семья Ботэм — как раз то, что ей нужно. Она их не боится и, что самое важное, сама их тоже не пугает.
На самом-то деле миссис Ботэм, пожалуй, единственная, кто пребывает в полной уверенности, что у Мэри амнезия, — отсюда и ее навязчивое желание внедрить в умы эту непопулярную идею. У Гэвина, который проводит с Мэри больше времени, чем другие, сложилось смутное предположение о том, что она в некотором роде отстала в развитии: ведь у нее живой, необычайно цепкий ум любознательной и дисциплинированной двенадцатилетки (он часто ловит себя на мысли, что она будет очень толковой, когда подрастет). И наконец, Ботэм-старший по разного рода веским причинам терзается тайным опасением, что Мэри абсолютно здорова во всех смыслах. При этом он сам далеко не так прост. Многие люди — соседи и прочие, Мэри, а может статься, и ты тоже — считают, что он, по всей вероятности, на редкость ограниченный, недалекий человечишка. Ведь как бы иначе удалось ему прожить с алкашкой целых три десятка лет? А весь фокус-то в том, что двадцать девять из них он находился примерно в таком же состоянии, как и она. Вот отчего он так надежно укрепился под бочком у миссис Ботэм и мирно сидел там все эти годы, пока она методично и целеустремленно нажиралась: все это время он нажирался с не меньшим рвением.
Однако Мэри быстро делает успехи. Если вам когда-нибудь вздумается снимать фильм о ее зловещей мистерии, придется использовать большое количество авангардной музыки для иллюстрации ее возрождения под крылышком семейства Ботэм… Как это ни удивительно, в ее состоянии есть определенные преимущества перед другими людьми, и этими преимуществами она успешно пользуется. Все еще точечные, ее ощущения лишены последовательности: они пестры, непосредственны и неупорядочены, как само Настоящее. Зато она умеет делать кое-что, что у нас с вами уж никак не получится. Взгляните мельком в конец незнакомой улицы. Что вы увидите: общие контуры и силуэты, очертания, свет и есть ли на улице движение? А Мэри увидит окно, а за ним лицо, сетку булыжной мостовой, ряды водосточных труб, а еще то, как в такт небесному ландшафту распределяется светотень. Когда вы смотрите на свою ладонь, то видите пять или шесть главных линий и их основные ответвления, а вот Мэри видит бесчисленное число тончайших царапинок и знает каждую из них так же хорошо, как нам знаком профиль наших собственных зубов. Она точно помнит, сколько раз взглянула на свои руки, — сто тринадцать раз на левую и девяносто семь на правую. Она способна заметить, из-за какого конкретно взмаха одеяла, сдергиваемого ею со своей кровати, легкая пелена дыма выскользнула из дверного проема. Для нее именно здесь кроется определенный смысл. Когда прошлое забыто, настоящее становится незабываемым.
Мэри всегда знает, который час, не прибегая к помощи часов. И при этом ей все же почти ничего не
известно о времени и о других людях.
* * *
Однако она очень быстро делает успехи.
Она познакомилась со своим телом, с его холмистой топографией — семь рек, четыре леска, атональная музыка внутри. Она научилась со вкусом сморкаться, наблюдая за мистером Ботэмом, который делал это часто и от души. Тело уже не готовило для нее никаких сюрпризов. Даже первые следы календарной крови ее не взволновали. Миссис Ботэм непрестанно толковала про эти дела, и Мэри была подготовлена едва ли не к любому бедствию. (Миссис Ботэм была к тому же маниакально зациклена на тех душераздирающих муках, которые ей довелось испытать во время того, что она зловеще именовала «Переменой». Мэри это не слишком волновало: она обоснованно полагала, что «Перемена» потревожит ее нескоро.) Мэри поведала своей благодетельнице о появлении крови, и миссис Ботэм со свойственной ей прямолинейностью объяснила Мэри, что нужно делать. Решение показалось ей очень остроумным. В общем и целом Мэри была вполне довольна своим телом. Сам Гэвин, эксперт по части телесной эстетики, признавал, что оно у нее выглядит вполне пристойно, не считая, конечно, трицепсов. Мэри же, напротив, казалось, что его тело — Гэвина, со всеми его гирями, скрипучими эспандерами и пропотевшими майками, — не вполне соответствует назначению. Однако она полагала, что он разбирается в том, о чем говорит. В округе не счесть было тел совершенно негодных, с потерянными или приделанными конечностями, скрюченных или неимоверно растянутых. Так что своим Мэри была вполне довольна. И вообще, все это было неимоверно занятно.
Она всерьез занялась чтением.
Поначалу она была крайне смущена тем, насколько интимным занятием оно оказалось. Она подглядывала, что читают другие, потом тайком читала то же самое.
Мистер Ботэм читал замаранные ворохи грязно - серых бумажек, которые ежедневно появлялись и пропадали. И каждый раз они назывались по-разному. В них прятались картинки с голыми дамочками, а последние страницы посвящались купле-продаже — за бешеные деньги — уже не женщин, а мужчин. Где - то в середине этой бумажной пачки некий Стэн рассказывал историю сражения между раком и его женой Милфред. В конечном итоге победил рак, однако героизм таких мужественных представителей человечества, как Стэн и Милфред, не признал поражения. Речь все время шла о каких-то других местах, и некоторые из них (возможно) были где-то рядом. Рассказывалось о коварных превратностях судьбы, о смертях, катаклизмах, о неслыханных удачах. И читать все это было ужасно сложно, потому что буковки никак не могли договориться между собой и выбрать единые размеры и очертания. Миссис же Ботэм с упоением заглатывала брошюры, присылаемые ей обществом Анонимных алкоголиков, о котором она неизменно отзывалась с теплотой и нежностью. В этих брошюрках всегда излагались истории об алкоголиках, и все они точь-в-точь повторяли слова миссис Ботэм. Они снабжались различными графиками и диаграммами, наглядно демонстрировавшими, до чего себя довели несчастные пьянчужки: они упивались в одиночку, они шли на ложь и воровство, их одолевал тремор, им мерещились мыши и раки. А потом они обо всем забывали. Потом они умирали. Однако если ты уверуешь в АА и Господа Бога, то все в конечном итоге завершится на удивление чудесно.
