Владимир Козлов - Война
Между тем в 1886 году возникла «Террористическая фракция» «Народной воли» во главе с Александром Ульяновым и Петром Шевыревым. Группировка планировала осуществить покушение на императора Александра III 1 марта 1887 года, но попытка провалилась. Шевырев был арестован, приговорен к смертной казни и повешен в Шлиссельбургской крепости. В 1887 году «Народная воля» прекратила существование.
* * *Редакция «Областной трибуны». Маленькая комната с высоким потолком. Андрей сидит у компьютера с громоздким старым монитором, набирает на клавиатуре текст. За соседним столом парень с дрэдами играет в компьютерную стрелялку. За окном – железнодорожная насыпь и кусок индустриальной зоны. Андрей отрывается от компьютера, снимает очки, трет глаза, снова надевает, смотрит в окно. По железной дороге идет товарняк, тянутся, одна за другой, грязно-желтые цистерны.
– Курить пойдешь, Витя? – спрашивает Андрей.
Парень мотает головой.
Андрей берет со стола пачку сигарет, зажигалку в кожаном чехле, встает, протискивается между столом и стеной.
Курилка. На стене – распечатанная на принтере картинка-демотиватор: котенок в полицейской машине и надпись «Моя милиция меня бережет».
Андрей сидит на табуретке, курит. Он достает из кармана телефон, находит в записной книжке номер, звонит.
– Алло, Игорь? Привет, это Андрей.
– Привет, – отвечает в трубке Воронько.
– Как дела?
– Ты меня этим говном не грузи, лучше сразу говори конкретно, что тебе надо?
– Ты знаешь. Ну или хотя бы догадываешься.
– Не еби вола, ты понял? Знаешь, догадываешься… Что это за хуйня? У меня что, дел других нет?
– Нападение на ОВД.
– Это не телефонный разговор.
– Когда сможем встретиться?
– Завтра. Если получится. Перезвони. Все, давай.
– Пока.
* * *Воронько кладет телефон на стол. Он – в своем кабинете. Рядом – Кабанов. На другом конце стола – Белобровов, мужчина под пятьдесят, в черном свитере под горло.
– Короче, продолжай, – говорит Воронько и кивает Кабанову.
– Значит, на чем мы остановились… – говорит Кабанов. – Ты сказал, что понятия не имеешь, кто это мог сделать, и что сам не имеешь к этому никакого отношения.
– Разумеется. Это просто абсурд какой-то… Вы что, серьезно считаете, что я мог бросать бутылки с зажигательной смесью через забор отделения милиции? – Он хмыкает. – Это в моем-то возрасте?
– Кто тебя знает? – говорит Воронько. – Вы же устраиваете все эти «марши миллионов». Ваша задача – расшатать лодку. А для этого вы готовы идти на все, разве нет?
– Нет, – говорит Белобровов. – Вот в этом вы глубоко заблуждаетесь. Как раз мы-то и не готовы идти на все. Мы действуем исключительно в рамках закона.
– Это ты можешь кому-нибудь другому рассказывать, ясно? – говорит Кабанов.
– Ну, это ваше право – верить мне или не верить. Вы меня в чем-то конкретном обвиняете? Я могу позвонить своему адвокату?
– Никто тебя ни в чем не обвиняет. Это был вызов для беседы. Все, свободен.
* * *Вечер. Саша и Оля спускаются в подземный переход. Сворачиваются торговцы книгами, цветами и сим-картами. Слепой мужчина в черных очках играет на баяне фрагмент из «Времен года» Вивальди. Рядом с ним сидит пес, подвывает.
– …ты зря его защищаешь, – говорит Оля. – Шнур для меня – воплощение фальши и попсни, только в какой-то другой, чуть более скандальной форме.
– Я его не защищаю. Я только говорю, что он – талантливый человек и что на фоне всех остальных он все равно выделяется…
– Да, талантливый, но еще и хитрожопый. Он берет какие-то непопсовые элементы и строит из них коммерческий продукт, очень даже попсовый…
– Если Шнур – попсовый, то кто тогда Филипп Киркоров?
– Для меня они одного поля ягоды. Да, Киркоров более тошнотворный, но Шнур – такая же фальшь и попсня, только рассчитанная на другую аудиторию. Более продвинутую, более циничную. Для такой аудитории Киркоров – это просто отстой вообще. А Шнур – самый раз. Для офисного планктона, который хочет в пятницу вечером набухаться, расслабиться, поматериться…
Оля и Саша выходят из перехода, подходят к киоску с хот-догами. Саша покупает два кофе в прозрачных пластмассовых стаканчиках.
Они идут по путепроводу, останавливаются на середине. Внизу проносятся машины. Вдалеке – панорама города: масштабные сталинские здания в центре, районы однотипных хрущевок и девятиэтажек, заводские корпуса с трубами.
– Знаю, это звучит, наверно, банально… – говорит Оля, делает глоток кофе. – Но я все же спрошу…
– Можешь не спрашивать. Я знаю, о чем ты хочешь спросить, и я сразу могу тебе ответить. Я чувствую себя хорошо. Я чувствую себя офигенно.
По синеющему небу пролетает самолет, оставляя размазанный след.
* * *Кафе. На стенах – несколько цветных фотографий: пляжи, пальмы, девушки в купальниках. Андрей и Воронько сидят за столиком в углу. На столике – графин с водкой, тарелки с нарезанной колбасой, огурцами, помидорами, хлебом.
За соседним столиком – два молодых мента и две искусственные блондинки в коротких юбках, еще за одним – седой лысоватый дядька за пятьдесят.
Андрей кивает на него головой.
– Тоже ваш кадр?
– Да, из «Центрального» ОВД. Подполковник Скуратович.
– Сюда вообще, кроме ментов, кто-нибудь ходит?
– Ходят. Те, кто не знает. – Воронько хмыкает. – А Скуратович – он дядька известный. Помню, лет пятнадцать назад, он еще старлеем был тогда, три отморозка захватили супермаркет, заложников взяли…
– Чего-чего?
– Пришли в супермаркет. Со стволами. Это был один из первых супермаркетов крупных в городе, еще до кризиса девяносто восьмого. Когда это было, по типу, дорого, только богатые могли себе позволить. Не помню уже, как он назывался – на улице Русакова. Помнишь?
– Помню, конечно. Он менял хозяев и названия много раз, а потом вообще закрылся, и на его месте построили жилой дом…
– Ну, да… Короче, пришли три отморозка со стволами, охранников сразу скрутили, начали чистить кассы… Покупателей, само собой, всего ничего. Кроме того, уже поздно было, часов, может, одиннадцать. И, короче, один охранник успел нажать на тревожную кнопку. Приехал патруль, а там такая херня… Ну, эти гондоны закрылись изнутри и говорят: берем всех, кто в магазине, в заложники. Согнали всех, на хер, в бытовку, и закрыли на ключ. Доложили на самый верх, а начальником ГУВД был тогда Шмаков. И он, короче, перессал. Ведите, говорит, переговоры. И сам закрылся в кабинете, трубку телефона снял и бухал, пока все не кончилось. А эти хуи выдвинули, падла, требования: вертолет и миллион долларов. Кино насмотрелись, уроды. Расчетов, чтоб тебе не спиздеть, двадцать прибыли на место, подтянули ОМОН… И хуй его знает, чем бы все закончилось. Но, короче, повезло. Эти долбоебы открыли бутылки с дорогим вискарем, коньяком – сидят, бухают. Набухались – и вырубились, на хер. А Скуратович решил понтонуться – типа, герой, хуё-моё. Взял двух своих пацанов, и они через канализацию пролезли в туалет, выломали стенку из гипсокартона. Заходят в торговый зал – а эти пидарасы там все спят бухие… Их, само собой, повязали, дали лет по восемь за вооруженный грабеж…
– Да, ничего история. И как ее смогли замолчать?
– А ты знаешь, кто тогда был хозяином супермаркета? Соломатин. Не мэр, а сын его. Ему лишний шум был не нужен вообще. Он всем, кто участвовал, выплатил неплохой, как теперь говорят, «бонус». Само собой – и продавцам, и покупателям, кто был в магазине. Оказался, по типу, не в то время и не в том месте… Ладно, что-то мы заговорились…
Воронько берет графин, наливает в рюмки. Он и Андрей чокаются, выпивают.
– А про нападение на «Ближний» ты мне что-нибудь расскажешь? – спрашивает Андрей.
– Не-а. Не могу. Пойми, я, по типу, тебе скажу, что зацепок нет, и ты про это напишешь. И на нас сразу посыплется все говно: менты ничего не делают, не расследуют, их надо всех разогнать. А ведь, с другой стороны, это могло значить, что зацепки у нас есть, и хорошие, но мы не хотим спугнуть этих говнюков раньше времени. Поэтому я тебе ничего не скажу, ты понял? Вообще ни слова. «Ноу коммент», короче.
* * *Двор университета. Кевин и Иван сидят на лавочке. Вокруг них стоят группками студенты.
– …Два дня не отвечает на звонки? – спрашивает Иван. – Упс…
– Да. ВКонтакте тоже нет. Я беспокоюсь.
– Ну, я тоже беспокоюсь… Хотя… Но ты ведь знаешь ее…
– Немного.
– Мать ее не слишком контролировала, то есть она всегда жила независимо. Могла все бросить, например, и поехать к родственникам – они у нее под Москвой, в Раменском. Сами родственники эти ей вообще по фигу, но зато Москва близко – полчаса на электричке или около того. Поедет на Арбат, затусит с какими-нибудь неформалами. А их там много – и местных, и из других городов. Поедет потом на «вписку» с ними, зависает…
