Дмитрий Стахов - Ретушер
– Это не твое дело, – сказал я. – Твое дело позировать, получать за это деньги и ни о чем не спрашивать!
Да, так говорить с Алиной не стоило, но она начала выводить меня из себя.
Алина взяла салфетку, вытерла губы, бросила салфетку на стол и встала, одновременно сняв со спинки стула висящую на ней сумочку.
– Сладкого я, пожалуй, не буду! – сказала Алина. – Счастливо оставаться!
Я проводил ее взглядом: легкой походкой Алина удалялась по проходу между столиками, и ее фигура начала теряться в полумраке. Вот она толкнула дверь, в помещение ресторана на мгновение ворвался солнечный свет.
Я медленно налил себе воды, выпил, закурил. И потянулся к конверту.
Да, я действительно старался не расставаться со своей работой. В особенности если это касалось той, когда предстояло ретушью убрать дефекты, восстановить пропущенное.
С негативами мне удавалось сделать то, что я не мог сделать с окружающим. А окружающему не хватало резкости. Определенности линий. Четкости акцентов. Тени повсеместно были непроработанными. Фон поглощал фигуру, или же фигура забивала фон. С окружающим я ничего поделать не мог. Оно постоянно оказывалось беднее того, что я был способен выжать из самого дрянного негатива. Если же моими усилиями негатив становился хорошим, годным для качественной печати, то уже не воссоздателем утраченного ощущал себя я. Тогда сам себе я казался всесильным творцом, а мечтал о том, чтобы сделать один огромный панорамный снимок, запечатлеть на нем всех и вся и, положив негатив на широкий, с подсветкой рабочий стол, раз и навсегда исправить все недостатки. Черт, это могло бы получиться неплохо!
Я раскрыл конверт, вынул фотографии, выбрал из них одну и положил на край стола. После чего из маленького конверта с негативами выбрал нужный. Сомнений быть не могло: женщина, что сидела на капоте белой машины, и Минаева, бывшая у меня утром в мастерской, – один и тот же человек. Алина была права.
Я спрятал негатив, закурил новую сигарету. Женщина на капоте была просто великолепна. Даже не верилось, что снимал отечественный фотограф: снимок был профессионально, со вкусом отрежиссирован, все тени проработаны, лицо Минаевой светилось, чуть тяжеловатые груди были само целомудрие. Даже улыбка ее была целомудренна.
– Красивый девушка! – произнес кто-то у меня за спиной, и я повернулся на голос.
К столу подошел высокий плотный человек в пиджаке канареечного цвета, казавшемся еще более ярким по контрасту с очень смуглой кожей.
– Смотрю – сидит клиент с девушкой, девушка уходит, он начинает фото рассматривать, на фото – другие девушки. В чем мать родила! – Канареечный пиджак взялся за спинку стула, на котором сидела Алина. – Не помешаю?
Я пожал плечами, и канареечный уселся напротив.
– Ты здесь часто бываешь, – сказал он. – Всегда с красивой девушкой и всегда с какими-то фото. Я хозяин всего этого, про своих клиентов много знаю, про тебя – ничего. Поспорил с друзьями – кто ты?
– Ну и кто?
Канареечный был забавен, несмотря на то, что ничем не отличался от других канареечных, красных, малиновых и зеленых.
– Я сказал – куколок поставляешь. Потом, правда, понял: твои девушки на таких не похожи. А уже поздно!
– На сколько спорил? – Я отпил глоток воды, погасил сигарету в пепельнице.
– Всегда на много спорю. Для азарта. Машину твою посмотрел. Машина у тебя, извини, – тц-тц! Сам ты какой-то… Не знаю теперь. Аслан, наверное, выиграет.
– А что Аслан сказал? – усмехнувшись, спросил я. Его «тц-тц!» означало «шестерку» во вполне пристойном состоянии.
– Фотограф, сказал. Верно?
– Верно. Но сегодня – ретушер. Представитель вымирающей профессии.
– Ретушер? Почему вымирающей?
– Компьютеры везде… Вот, смотри… – Мне захотелось продолжить разговор с канареечным.
Я взял из конверта негатив с Минаевой и поднял его так, чтобы негатив можно было видеть на просвет.
– Видишь, какие пятна? Подкрасим, подскоблим вот тут, вот тут, царапинку прокроем прозрачной красочкой. Или на фотографии – здесь, здесь и здесь исправим, потом переснимем, потом отпечатаем вновь. Получится все равно плохо. Коровы не летают. И негатив и позитив – дерьмо. Снимок хороший, а дальше – халтура. Вот эта тягомотина и называется – ретушер.
– И хорошо платят?
– Пока не жалуюсь. Сам видишь – твой постоянный клиент.
Канареечный откинулся на спинку стула, в раздумье посмотрел на меня.
– Слушай, а убрать кого-то с фото можешь?
– И убрать, и добавить… – уже утратив интерес к канареечному, произнес я. Честно признаться, я таких никогда не любил.
– Минутку! – Он вскочил и быстро потрусил в сторону кухни. – Минутку!
Он вернулся действительно через минутку, держа под мышкой большую фотографию в широкой золоченой раме.
– Вот смотри. Я и мои друзья, – сказал гордо канареечный. – Перед открытием, да? Стоим все вместе. Как братья! Ей-богу, как братья! Но, понимаешь, двое тут оказались совсем чужими. Предали. Обманули. Можешь убрать?
Почему-то я ощутил холодок меж лопатками, затылок заломило, во рту пересохло. Не понимая, что со мной происходит, я быстро допил воду, прикурил новую сигарету, сделал глубокую затяжку, от фотографии перевел взгляд на канареечного и кивнул.
– Кого? – спросил я.
Канареечный вынул из лацкана пиджака значок и его булавкой надколол сначала одного, потом другого из изображенных на фотографии.
– Этих! Кушал с ними вместе, а они!..
– Без проблем! – твердо произнес я, но понял, что со мной происходит: мне было страшно.
Глава 4
По дороге из ресторана я пытался понять: какая муха укусила Алину? С чего это она, раньше ни на что не претендовавшая, ни во что не вмешивавшаяся, вдруг ни с того ни с сего полезла мне в душу? Неужели причиною были подсунутые мне в качестве заказа негативы с девицами и сама заказчица, эта Минаева?
Получалось, что так. Получалось, что Алина, прежде проходившая по разряду спокойных и неревнивых, теперь могла быть отнесена к разряду другому – к разряду существ нервных, озабоченных к тому же правом собственности. Такое изменение маркировки меня расстроило: я успел с Алиной сжиться, успел, как бы разложив Алину по полочкам, привыкнуть к тому, что всегда можно было на этих полочках найти. Видимо, я был настолько удивлен и раздосадован, что даже проехал перекресток на красный и незамедлительно был остановлен, но, заплатив не торгуясь, тем самым как бы откупился и от мыслей об Алине. Я больше о ней не думал.
Вернувшись в мастерскую, я первым делом закрепил негатив с Минаевой на ретушерском станке и включил подсветку. Глаз привычно перевел цвета негатива в цвета позитива, отметил те пятна, которые следовало убрать в первую очередь. Отойдя от рабочего стола на несколько шагов и наклонив голову, я посмотрел на негатив: Минаева словно приветственно кивнула, я как бы в ответ покачал головой – мол, не бойся, голубушка, сделаем по высшему классу – и отправился на кухню: поставить воду для кофе.
Наливая воду в турку, я думал, однако, не о заказе Минаевой.
Я думал о просьбе владельца ресторана. Фотография в раме стояла у задрапированной длинной стены мастерской. Большая групповая фотография, сделанная не без умения. Все персонажи выглядели естественными, все улыбались, все были полны жизни.
В особенности – двое наколотых иголкой значка. Эти не просто улыбались, а скалились. Сам хозяин стоял между наколотыми, обнимал их за плечи, такой же жизнерадостный, такой же улыбчивый. Он словно толкал двух своих бывших друзей по направлению ко мне. Словно говорил: «Вот они. Познакомься!»
Я часто бывал в этом ресторане. Не потому, что ресторан был уж очень хорош. Просто располагался в удобном месте, цены в нем были не так уж высоки, а вышибала неожиданно оказался соседом – из тех новых соседей, склонявшихся на сторону Андронкиной и прочих, кто мое вселение и последовавшую за ним экспансию воспринимал как минимум спокойно.
Но что-то неясное, угрожающее, загадочное виделось мне в нем, в людях, которые там работали, в тех, кто ошивался около.
Да, именно – ошивался!
Я поставил турку на плиту, закурил и вспомнил, как, сопровождаемый хозяином, вышел на улицу, в теплый, солнечный день.
Несмотря на устроенную Алиной сцену, настроение мое было превосходным, шел я небрежно, помахивая черным своим конвертом, хозяин нес фотографию в раме. Все было прекрасно, но вот двое стоявших возле ресторана мне не понравились. С первого взгляда они были из разряда обыкновенных, ищущих какой-нибудь, ради стакана, если повезет – бутылки, работенки мужичков. При появлении хозяина они затоптали окурки и приняли выжидательные позы.
Хозяин небрежно от них отмахнулся:
– Будет, будет работа. Сейчас придет машина, погрузите!
Вроде бы обычная сцена, но я, словно подчиняясь властному: «Посмотри!», полуобернулся и, замедлив шаг, заметил, что внимание мужичков было приковано вовсе не к хозяину. Оба смотрели на меня, смотрели совсем не характерными для перебивающихся случайной работой людей взглядами.
