Ион Деген - Рассказы (публикации 2009-2010 годов)
Вечером придут друзья. А сейчас мы никого не ждали. Возможно, еще одна поздравительная телеграмма?
Жена открыла входную дверь.
– Это к тебе, – позвала она из коридора.
Я вышел из комнаты и обомлел. В проеме открытой двери со свертками в руках стояла Яшина мама.
– Здравствуй, сыночек. Я пришла поздравить тебя с днем рождения.
Я, молча, обнял ее и проводил в комнату. Когда я представил их друг другу, жена поняла, что произошло.
Мы развернули свертки. Торт. Мускатное шампанское. Шесть высоких узких бокалов из тонкого хрусталя.
Мы пили шампанское из этих бокалов. Яшина мама разговаривала с моей женой. Видно было, что они испытывают взаимную симпатию. Я только пил. Я не был в состоянии говорить.
Но и потом, когда приходил к ней, и тогда, когда сидел у ее постели, когда держал в своих руках ее высохшую маленькую руку и молча смотрел, как угасает еще одна жизнь, я ни о чем не спрашивал и ни разу не получил ответа на незаданный вопрос.
– Сыночек ... – выдохнула она из себя с остатком жизни.
Кому она подарила последнее слово?
Я очень много терял на своем веку. Не фетишизирую вещей. Постепенно я понял, что значит быть евреем и как важно не сотворить себе кумира. Но, пожалуйста, не осуждайте меня за то, что я прошу очень бережно обращаться с этими высокими тонкими бокалами.
Низководный мост
– Ну вот, Счастливчик, снова возможность отличиться…
– Лучше бы возможность поспать.
– Раньше от тебя такого не слышали…
– А такое слышали, чтобы восемь суток воевать, ни на минуту не выходя из боя?
– Есть в этом суровая правда. Есть... Но на тебя смотрит вся бригада.
– Какая бригада... Бригада в могилах и в сгоревших машинах. А тут сброд блатных и нищих.
– Хватит, гвардии лейтенант! Распустились! Кстати, кто дал вам право бить по физиономии офицера Красной Армии?
– Да он же!..
– Садитесь! Карту достаньте!
Я огляделся. Куда сесть? Ничего, кроме пузатого пуфика. Комбат сидел на краю огромной кровати. Ишь, барин! Под командный пункт выбрал спальню. Не нашлось другого места в этом проклятом имении.
Я не сомневался, что он прикажет снова наступать через мост. Черт, какая кровать! Весь мой экипаж мог бы на ней поместиться. Хоть вдоль, хоть поперек. И мягкая, должно быть. Даже не предполагал, что бывают такие кровати. Ни слова не скажу о грузоподъемности моста. Хватит!
Лужица стаявшего снега растеклась по ковру от моих сапог. Красивый ковер. Ну и пусть. Свой дом я им не украшу.
– Ясно, товарищ гвардии лейтенант?
– Ясно. – Я вложил карту в планшет и встал. – Разрешите идти?
– Иди. Да не вздумай снова раздавать зуботычины.
Я махнул рукой и вышел.
Заходящее солнце окровавило снег. Деревья окутаны инеем. Небо синее-синее. А на кой мне эта красота? Ночью будет мороз. И вообще, до ночи еще дожить надо.
Я прошел мимо танков и стал спускаться к мосту. Командиры машин настороженно смотрели, ожидая, что я скажу. Но я молчал. Они так же, молча, пошли за мной. Я их не звал. Хотят – пусть идут. Здесь не опасно. Мотострелки захватили небольшой плацдарм на левом берегу. Они уже на тех высотах, метрах в ста пятидесяти от берега.
Конечно, мост не выдержит. Что они там, с ума посходили? Но я больше и слова не скажу комбату.
По реке плыло «сало» и маленькие льдинки. Вода густая, черная. Офицеры рядом со мной у перил. Стоят. Молчат. И этот, младший лейтенант. Жмётся, как пес с поджатым хвостом. Фонарь под глазом у него и впрямь здоровенный. Рука у меня тяжелая. Слава Богу, обошлось без пистолета. Мог и прикончить под горячую руку.
Офицер Красной Армии... Комбату лишь бы мораль читать. Посмотрел бы он сам…
Этот сукин сын кантовался в тылу чуть ли не год. Охранял знамя бригады. Люди воевали, гибли, а он охранял знамя. Сегодня к утру почти не стало бригады. Смели под метелку всё. Получилась сборная рота. Вот он и попал ко мне.
Шоссе было заминировано. Когда еще подойдут саперы! А успех операции зависел от скорости. Пошли по самому краю болота. Я приказал всем танкам идти точно по моей колее. Этот сам сел за рычаги. Сказал, что не ручается за своего механика-водителя. Все осторожно проползли. А он, гад, посадил машину в болото. Еле вытащили. Потеряли время, которое могло спасти много жизней. То самое время, которое я не смел потратить на ожидание саперов. Ну, я его, конечно... Ясно ведь, что этот гад хотел вместо боя отсидеться в болоте, как раньше в штабе, охраняя знамя бригады.
А это кого еще черт несёт к мосту? Комбат, начштаба батальона… А это кто? Сам комбриг? Да чему удивляться? Кроме моей сборной роты и кучки мотострелков, у него никого не осталось.
Еще не доходя до моста, он крикнул:
– Пора, Счастливчик, мотострелкам неуютно без вас на том берегу.
Я промолчал. Не хотел снова говорить о грузоподъемности моста. Вот если бы я не был евреем... Неужели они считают меня таким трусом?
Неожиданно мне на помощь пришел старший лейтенант:
– Товарищ гвардии полковник, мост не выдержит.
– Выдержит. На карте отмечено тридцать тонн. На немецкой карте. Значит, есть еще запас прочности.
– Так это немцы когда еще напечатали карту! Гляньте, товарищ гвардии полковник, балки уже трухлявые…
– А ниже по течению есть каменный мост, – вставил командир третьего танка.
– Каменный мост, товарищи офицеры, еще в руках противника, и неизвестно, оставит ли он его целым.
Черт знает что такое! Действительно, сброд блатных и нищих. Кто в моей прежней роте посмел бы митинговать в присутствии комбрига?
– Кончай базар! Есть, переправиться на левый берег, товарищ гвардии полковник!
Со стыдом и болью посмотрел я на старшего лейтенанта. Он, вернувшись из госпиталя, получил старую тридцатьчетверку с семидесятишестимиллиметровой пушкой. Машина на четыре тонны легче, чем у остальных. Ему идти первым.
Подло устроен мир. У старшего лейтенанта еще не окрепли рубцы. Воюет он, как зверь. Честный, скромный, смелый. Лучшего товарища не сыщешь. И вот, пожалуйста…
– Давай, товарищ старший лейтенант. На самом малом газу.
Комбат кивнул и вместе с комбригом и адъютантом отошел от въезда на мост. Едва заработал мотор, немцы открыли огонь из минометов. Пристреляли мост, гады. Старенькая заплатанная тридцатьчетверка медленно вползла на мост. Старший лейтенант спокойно шел впереди машины. Словно не было ни одного разрыва.
Черт возьми, и такого человека я должен первым послать на смерть!
Танк поравнялся со мной. Я оторвался от перил и пошел рядом со старшим лейтенантом. Хоть этим искупить вину перед ним.
Мы прошли чуть больше половины. Осталось метров пятнадцать. Вдруг я почувствовал, что настил уходит из-под ног. Мы ускорили шаг. Побежали. Танк газанул и рывком выскочил на берег.
Нас уже ждал командир роты мотострелков, обвешанный подсумками с гранатами.
Бегом я вернулся на правый берег. Мост еще раскачивался и дрожал от боли. Гусеницы изуродовали настил. Мины шлепались в воду. Справа вырвало кусок перил вместе с настилом. Попадают, гады.
За спиной стукнуло танковое орудие. Так. Старший лейтенант вступил в бой.
Офицеры напряженно следили за моим приближением.
Танки у всех одинаковы. Чего это я всегда должен быть первым? Как бы чего не подумали?
Хрен с ним, пусть думают. Мне и по штату сейчас не положено быть впереди.
– Товарищ гвардии младший лейтенант, вперед, на левый берег!
У него побелел даже фонарь под глазом. Жалко, конечно. Беззащитный. Необстрелянный. Я добавил уже не по-командирски:
– Поставите машину под тем деревом. Это вне огня. Ждите моей команды.
Он пошел к танку так, словно не было ног в его ватных брюках. И полез в башню. Ах ты, говнюк! Мин испугался! Ведь насколько спокойнее водителю, если на трудном участке перед машиной идет командир. А водитель у него действительно не очень опытный. Дергает. То чуть не глушит, то рвет газ.
Я уже собрался догнать их и провести. Но мост вдруг пьяно качнулся и рухнул.
Танк погрузился в воду по самую башню. Этот, с фонарем под глазом, выскочил первым и стал карабкаться по сломанной ферме. Выбрался башнер, но снова полез в люк за товарищами.
