Джойс Кэри - Из первых рук
—Батюшки! — сказала она. — Галли!
—Нет, — сказал я, — я мистер Глостер-Фостер{8}.
—Вот молодец, что зашел, — сказала она.
Она не улыбалась. Вид у нее был растерянный; типичная старая поденщица, когда что-нибудь выбьет ее из колеи.
—Вам не попадался на улице мальчонка в голубых чулках? Белобрысенький такой и громко кашляет?
—Нет, — сказал я. — Ну, как поживаешь, Сара? — Со второго взгляда я ее сразу признал. Все та же осанка и тот же голос.
—Простите, миссис Манди, — сказала Коукер. — Вы получили мое письмо? Я мисс Коукер.
—Да, мисс Коукер, конечно. Я собиралась вам ответить, но очень уж была занята.
Тон герцогини, сама любезность; вам бы и в голову не пришло, что они с Коукер — враги.
—Простите, я на минутку. — Она протиснулась в дверь и пошла вперевалку по улице, крича:
—Дикки, Дикки!
—Мы эти штучки знаем, — сказала Коукер, — с нами они не пройдут, мэм! Мы пришли сюда, и мы не уйдем. — И она толкнула меня через порог в гостиную. Глубокие кресла. Куча безделушек. Сувениры из Брайтона и Блэкпула. Вся Сара тут. Как на ладони. Фотографии мистера Манди в высоких воротничках. Фотография Сары в подвенечном платье. В серебряной рамке, которую она как-то подарила мне на рождение для моей любимой фотографии, где она снята в корсаже со шнуровкой. Булочка, выпирающая из кулька. Рубенсовская Венера в упаковке. Саре нельзя было носить узкие платья. Приходилось обвешивать ее воланами.
Она вернулась, тяжело дыша.
—Стыд и срам, даже в дом вас не пригласила! Я так тревожусь за своего мальчика. За мальчика мужа, вернее сказать. Садитесь, пожалуйста.
—Мы пришли по делу, — сказала Коукер, стоя прямо, как почтовый ящик. — Как я вам уже писала, мистер Джимсон возбуждает дело против мистера Хиксона, чтобы вернуть по суду принадлежащие ему девятнадцать картин и более пятисот рисунков. Насколько нам известно, вы передали всю эту движимость мистеру Хиксону за денежное возмещение, на которое вы не имели никаких прав.
—Совершенно верно, — сказала Сара. — Может быть, вы присядете, пока я поставлю чайник? — И она снова исчезла.
Я сел, но Коукер бросила на меня грозный взгляд и сказала:
—Не садитесь, мистер Джимсон, она только этого и добивается. Если вы сядете у нее в доме, это обернется против вас на суде.
—Брось, — сказал я. — Ты не знаешь Сары. Станет она на мелочи размениваться. Какая ей в том корысть? Она и без того своего добьется.
Сара вошла в комнату, пыхтя как паровоз, и сказала:
—Ах, Боже мой, у меня после гриппа такая одышка! Простите, что я бросила вас, мисс Коукер. Теперь чайник уже на огне. Вы ведь выпьете чашечку? Да, я давным-давно собиралась вам написать, но дети задевали куда-то мою ручку. Сами знаете, что такое дети.
—Мы пришли относительно картин, миссис Манди, которые вы продали мистеру Хиксону, не имея на то никакого права.
—Совершенно верно, мисс Коукер.
—Я не считаю, что это верно. Я считаю, что это грабеж.
—Совершенно верно. Садитесь, пожалуйста, мисс Коукер. Ах, Галли, я так рада тебя видеть! Конечно, мистер Хиксон сказал, что картины еще не кончены, и мы кругом задолжали, а мистер Джимсон уехал, и я не знала, скоро ли он вернется, а мистер Хиксон сказал, что заплатит все наши долги и даст мне немного наличными, чтобы я могла продержаться, а картины все равно валялись где попало; у меня просто голова кругом пошла, и я не знала, как ему отказать.
—И к тому же думала, что мои картины и гроша ломаного не стоят.
—Ах нет, Галли. Я всегда считала, что ты чудесный художник.
—Брось, Сэл. Старая песня. Мы оба ковыляем к могиле.
И тут, точь-в-точь как в прежние времена, мне захотелось ее стукнуть. Вышибить из нее притворство. Не сильно. Она ведь мне больше не жена. Просто стукнуть разок, платонически.
Видно, это отразилось у меня на лице, потому что старая плутовка склонила вдруг толстую шею набок и проговорила:
—Да, обо мне это точно можно сказать, Галли. Но ты ни чуточки не постарел. Как жаль, что муж сегодня дежурит. Он был бы рад тебя повидать.
—Мы приехали в среду именно потому, что мистер Робинз в этот день дежурит. Я решила, что вы предпочтете повидаться со старым другом, когда мистера Робинза нет дома, — сказала Коукер.
Уж эти мне женщины! В одной фразе выложила Саре, что муж ей вовсе не муж и что она совсем не хочет, чтобы он встретился с тем, кто много чего о ней знает. Но Сара и ухом не повела. Она давно к этому привыкла. Куда там до нее герцогиням; она была сама естественность, если хотела
—Совершенно верно, — сказала Сара. — Его никогда нет дома во вторник вечером и в среду утром. Стыд и срам, да и только. — И она продолжала поглядывать на меня одним глазом, словно спрашивала: «Сильно ты изменился?» Взгляд старухи. Странно. Я не ожидал, что Сара так постарела.
—А как ты, Галли? Как Томми? — Она говорила о моем сыне Томасе Уильяме.
—Томми — человек образованный, джентльмен, уехал в Китай служить в банке и знать меня больше не хочет.
—Стыд и срам, да и только, — сказала Сара, выглядывая из окна и прислушиваясь, не раздастся ли кашель Дикки. — Этого я от него не ожидала.
—Ну еще бы, будто не ты сама подбила его на это. И молодец, — сказал я. — Держу пари, он пишет тебе каждый месяц.
—А как Лиз и твои малютки? — сказала Сара, имея в виду мою последнюю жену и двоих младших детей.
—Ушла, — сказал я. — Вернулась к мамочке. Когда меня упрятали за решетку.
—И когда он порастряс все ее денежки, — сказала Коукер, — и ей нечего стало есть.
—Не может быть, — сказала Сара. — Ты так ее любил.
—Ты ведь сама не веришь ни одному своему слову, Сэл, — сказал я.
—Совсем как в старые времена, — сказала Сара, глядя на меня во все глаза, и впервые улыбнулась. — А ты прекрасно выглядишь, — имея в виду, что я выгляжу старой развалиной и ей меня жаль и хочется подбодрить.
—Ты тоже, Сэл. Тебе и тридцати пяти не дашь.
—Ну да, — сказала Сара. — Господи Боже мой, — и так тяжело вздохнула, что у нее запрыгали щеки, и подбородок, и шея, и грудь. — Спасибо на добром слове. Да я-то знаю, Галли, я становлюсь старухой. Что ж, другого и ждать нечего. — И вид у нее был такой удрученный, я думал, она вот-вот слезу пустит. — Да, — сказала она, — как подумаешь, жизнь — печальная штука. — И тут она вдруг подбоченилась, откинула голову и выпрямила спину. Как я знал эту спину! Я снова ее увидел. Большие упругие мышцы, играющие под кожей; крылья лопаток и ямочки, как маленькие водовороты, на позвонках; гибкая талия и массивные бедра. Сара улыбнулась мне. — Ах, ничего нет лучше молодости, — сказала она. — Да что толку говорить об этом тем, кто сам не знает. — Сказала таким тоном и с таким видом, будто сбросила с плеч лет тридцать. Я прямо обомлел. Словно вдруг под этой старой оболочкой воскресла женщина, которую я знал когда-то, — сливки, золото и розы. Но тут, прежде чем я раскрыл рот, она сказала: — Чайник кипит. Ты сиди, я сама, — и, тяжело поднявшись со стула, пошла вперевалку к двери, шаркая ногами; морщинистая рука на ягодицах, ладонью наружу. Старая кочерыжка. Я так и остался сидеть с разинутым ртом.
—Ну что, старый дурень, — сказала Коукер,— спасовали перед ней? Хорошо она вас водит за нос.
—Только не меня,— сказал я. — Я ее уловки знаю. Но, по Правде сказать, я видел Сару в ванной со щеткой в руках. Видел, как, наклонившись вперед, она вытирает ноги; передо мной только спина и руки, волосы свесились до колен, и вдоль позвоночника голубые отсветы — отражение неба. Славно я тогда поработал кистью.
И еще было кое-что в этом старом удаве, о чем я успел позабыть. Пока она не перешла в наступление и не бросила мне свою прежнюю улыбку. Она сама. Сара. Женщина. Единственная в своем роде. Настоящий брандер. Да, этого у старой посудины не отнимешь. До сих пор. Искра в золе.
—Хотите снова в грязь — ваше дело, — сказала Коукер. — Лезьте и барахтайтесь в ней. Мне что? Лишь бы она подписала, что украла картины. И подпишет как миленькая,- пусть я просижу здесь до вечера, и хозяину придется своими руками открывать бар, и он выгонит меня за это на улицу.
—Не волнуйся, — сказал я. — Сара нам палки в колеса вставлять не станет. У нее другая тактика:
Сара, тяжело дыша, вошла в комнату; она несла чай и пирог, от которого был отрезан порядочный ломоть.
—Вы уж меня извините, мисс Коукер, — сказала она. — Пирог-то у меня начатый. Вот вчера или третьего дня я бы угостила вас как положено. Но сегодня, как на грех, Дикки очень уж захотелось пирожка, а он так кашляет, бедный ягненочек! Тут вы и пришли. Так оно всегда бывает, не правда ли? Словно Господь только и ждет, чтобы застать тебя врасплох, если ты хочешь, чтобы все у тебя было как у людей. Вы, конечно, сами это заметили, мисс Коукер.
—Я заметила, что вы уклоняетесь от разговора о картинах мистера Джимсона.
—Совершенно верно,— сказала Сара. — Я так волнуюсь, что Дикки кашляет, а ему в школу пора; у меня, прямо голова кругом идет.
