Александр Сапсай - Семейная реликвия. Месть нерукотворная
«А вот не знал несчастный бедолага, что я и есть тот самый „кадрик“, который давно переступил эти законы и даже плевать на них хотел с высокой колокольни. И ничего, никакого суда божьего так и не состоялось. Сам сужу кого надо и не надо. И не по закону, а, можно сказать, по справедливости, по человеческим понятиям, а не по надуманным статьям Уголовного кодекса, который даже менты не знают», — подумал неожиданно Вогез, сам вдруг испугавшись смелости этих мыслей так, что аж дрожь взяла.
— Ты не помнишь, — спросил он попутчика-верзилу, пытаясь отогнать свои бредовые мысли подальше от себя, — что еще молол этот коротышка?
На ходу, прямо на трапе вытирая вынутым из правого кармана пиджака носовым платком пыль со своих новых, сшитых на заказ английских туфель, он вновь повторил свой вопрос охраннику, но уже более жестко и требовательно.
— А ты что, сам забыл, что ли, Вогез, а? Всякую белиберду нес, — не торопясь, ответил тот, проявляя при этом явное недовольство. — Глупости какие-то молол, ахинею, короче.
— Заткни хлебало, — резко оборвал его спрашивавший. — Твое дело телячье, сам знаешь. Пожрал — и на бок. Понял? Если не понял, то повторю еще раз для таких, орел, тугоухих, как ты. Ну ладно, не обижайся, поехали. Вон я вижу, наша машина давно ждет на поле. Артур, видно, совсем офонарел от жары. Видишь, все дверцы открыл. Стоит, понимаешь, курит и не видит ничего вокруг. Небось часа полтора, не меньше, как «грушевой болезнью» страдает.
Они не торопясь спустились по трапу на бетонку взлетной полосы, где уже действительно давно ждал голубой «Роллс-ройс» ручной сборки, специально, можно даже сказать, по блату, выполненный на заказ. Не купленный с рук по случаю у знаменитого актера, как у Аркаши-боксера, а самый что ни на есть новый-преновый. Новье, короче.
Устроившись поудобней на заднем сиденье серой мягчайшей кожи, Вогез выпил стакан воды без газа из небольшой пластиковой бутылочки и с нескрываемым страхом, моментально отразившимся на его лице, пощупал правый карман своих брюк, в котором лежал один из довольно больших камней, выковырянный им еще вчера из иконы.
— Все на месте, — успокоившись, довольно громко, чтобы слышали и водитель, и детина-охранник, сидевший рядом с тем на переднем сиденье, проговорил он. — Самое главное, это, оказывается, настоящий сапфир, только необработанный. Тогда не умели, оказывается, наносить грани, как сейчас. Да и ювелиров таких, как сегодня, и в помине не было. А камень самый настоящий, натуральный, таких, как этот, сейчас тоже нет. Обработан, конечно, плоховато, херово даже. XIV век все-таки, не хухры-мухры. Не зря же ювелир в Красноярске сказал, что ценности неимоверной, — добавил он громко, опять-таки чтобы все остальные хорошо слышали и понимали, кто такой Вогез. И то, чем он обладает сегодня. Один этот камень — целое состояние. Как у потомственного английского лорда. А может, и почище того.
Вогез еще раз мысленно вернулся в темное, слегка освещенное лампадами, пропахшее специфическим свечным запахом, намоленное поколениями верующих помещение старинной церквушки.
«А все-таки зря замочили коротышку, — подумал он. — Жаль его, как ни странно».
В принципе Вогез этого не хотел, да и не сразу решился на такой шаг. Икону взяли спокойно. Коротышка находился в тот момент в храме один, и, на удивление, тогда не было даже вонючих, пропахших мочой и потом старух-богомолок, от которых обычно не скроешься и которых Вогез не терпел с детства. Сняли со стены бесценный образ в дорогом серебряном с золотом окладе. Несмотря на все перестраховочные предупреждения и бесчисленные проверки, сигнализации здесь не оказалось. Спокойно вынесли, завернув в белую простыню, аккуратно, на заранее приготовленное и со всех сторон устланное толстенным поролоном место, уложили в просторный багажник «мерса». Также спокойно, не торопясь, привезли на дачу. Даже пробок, на удивление, обычных в это время на подъезде к Рублевке, не было. Потом к нему в Жуковку приехал известный московский ювелир, неплохо живший и в доперестроечные времена за счет скупки краденого, но особенно сильно развернувшийся в период перехода к капитализму. И прежде всего за счет того, что Емельян Иванов, как «в натуре» звали ювелира, ни на йоту не потерял, а только повысил приобретенную еще при Советах свою и так высокую квалификацию мастера. И конечно же за счет своей специфической, не дававшей скучать от безделья мастеру, из года в год увеличивающейся постоянной клиентуры.
Известный в бандитских кругах по прозвищу Емелька, Емельян Иванов — солидного вида, прекрасно одетый, лысоватый, с глазами слегка навыкате мужчина лет так пятидесяти пяти, после чая с горячими пирогами с капустой, с осетриной, с мясом, которые к моменту их дневной трапезы с Вогезом украсили стол загородной резиденции известного воровского авторитета, внимательно осмотрел икону. Достав большую, в золотой оправе линзу, покруче чем у заядлых филателистов, он осмотрел через увеличительное стекло камни — синие, зеленые, красные, желтовато- и голубовато-прозрачные. При этом не преминул сказать, что их когда-то, видно, совсем давно, кто-то довольно небрежно вынимал из оправы. Почему Вогез, серьезно раздухарившись, и вытащил рукой на глазах у него один из камней размером почти с голубиное яйцо из оклада, намеренно сообщив при этом Емельке, что в самое ближайшее время слетает с этим камнем в Красноярск, где покажет его еще одному знакомому ювелиру, дабы определить истинную стоимость. Цену набивал. Однако на Емельку, за свою жизнь видавшего и не такие приемы и фокусы, это ровным счетом не произвело вовсе никакого впечатления.
Емелька открыл маленьким старинным ключиком крепкую красного дерева раму с толстенным стеклом, в которую был вставлен образ, и стал спокойно, миллиметр за миллиметром осматривать всю икону в свою здоровенную лупу. Потом достал записную книжку с листами, как у школьника, в клеточку, и достаточно долго что-то писал в ней и считал. Немного подумав после завершения этой процедуры, Емелька серьезно предложил.
— Слушай, Вогез, я к тебе очень хорошо отношусь, ты же знаешь. Давно, как мы только познакомились, ценю твой авторитет и твои деловые и человеческие качества. Пойми меня правильно: больше «поллимона» баксов я за икону дать не смогу. Возможно, тебе предложит кто-то гораздо больше. Может, даже раза в два. Может быть, и еще больше, я цены хорошо знаю… Думай и решай сам. Я больше, чем сказал, дать не смогу. Одно знаю, что хлопот с этой иконой ты не оберешься в любом случае.
«И действительно, прав оказался Емелька», — подумал Вогез. Хлопоты его начались, как только ювелир, вытерев бумажной салфеткой замасленные после пирогов бороду и рот, покинул его большой хлебосольный загородный дом, почище, да и повнушительней, чем у былых дворян. И даже не хлопоты, а, можно сказать, большие проблемы и несчастья, исключительно связанные с этой старинной иконой. Заминать и решать которые Вогезу пришлось немедленно, то есть «не отходя от кассы», как говорится.
Вначале, спустя всего лишь пару часов, ему позвонил вдруг полковник Николай Сергеев — начальник управления внутренних дел округа, не первый год знакомый с Дедом, как его зачастую называли близкие ему люди, и со страхом в голосе сообщил, что нужно что-то срочно предпринимать, что-то делать. На след иконы, по его словам, вышел следователь прокуратуры по особо важным делам полковник Шувалов — опытный, старый «следак», которого еще во времена Лаврентия Берии называли «следователем с голубыми глазами». Сергеев, как правило, не блефовал, и жути, как некоторые, не нагонял, а прекрасно знал, что говорит. Бывало, конечно, что ему просто в очередной раз требовались деньги. То дачу ему нужно было починить иди расширить, то квартиру сыну купить в элитном доме. Но в данном случае Вогез сразу понял: речь шла совсем не об этом, а о чем-то гораздо более серьезном и важном. В голосе Сергеева чувствовались страх и прямая угроза, нависшие не только над Вогезом и его дружками, но и над самим «полканом».
«По всей вероятности, отбиться от Шувалова будет совсем непросто, даже с помощью денег, больших денег», — прикинул в уме Вогез.
Сергеев не врал и не преувеличивал. Да и шестое чувство не подвело Вогеза.
«Узнал же откуда-то Сергеев про это дело? — довольно быстро смекнул Дед. — Да и какой смысл ему гнать пургу?» Что касается денег, то уж он-то выкачал их из Вогеза и его товарищей за годы реформ столько, сколько смог. А может быть, и много больше того. Да ему и не отказывали в общем-то никогда. Бывало, конечно, что запаздывали выполнять свои денежные обещания, но помнили о них всегда. Тем более что Сергеев знал свое дело. Да и с Вогезом его связывала многолетняя настоящая дружба. Хотя и были они изначально по разные стороны баррикад, но это ни в коей мере не мешало им сообща обсуждать многие, волнующие их вопросы, встречаться семьями на различных тусовках и банкетах, а подчас и совместно делать дела, приносившие что одному, что другому немалые барыши.
