Алекс Ла Гума - В конце сезона туманов
— Итак, до субботы, — сказал он.
— Хорошо, буду ждать.
Он выпустил ее ладонь из своей, пожелал спокойной ночи и пошел к лестничной площадке. Когда он оглянулся, ее уже на галерее не было.
Ему пришлось бежать, чтобы поспеть на автобус.
IV
Первое, что он увидел, открыв глаза, было лицо дирижера, улыбавшегося со стены. За занавеской ранние сумерки проросли лиловыми побегами. Портрет висел как икона, будто Томми сменил бога на идола танцевальной музыки. Радиола по-прежнему походила на алтарь, а зачехленные пластинки — на просвиры для причастия. «Чертов клоун, — думал Бейкс о Томми, — он никогда не станет взрослым. Умственное развитие остановилось в юные годы».
Но Томми — испытанный друг. Бейкс давал ему несложные поручения, и он всегда выполнял их без сучка, без задоринки. Сейчас не приходится привередничать: не такое время, чтобы тщательно подбирать помощников, не до жиру. Сопротивление корчилось в тисках террора, оно не было побеждено, но получило тяжелые увечья. Будто боксер в нокдауне: голова идет кругом, но он собирает последние силы, чтобы выпрямиться при счете «девять». Повальные аресты обескровили движение. Вожди и кадровые революционеры были в тюрьмах или на чужбине. Уцелевшие одиночки и крошечные ячейки были разобщены, раскиданы по стране. Они копошились, как кроты в земле, пытаясь нащупать в непроглядной тьме порванные связи, восстановить нарушенные контакты. Те, кто знал друг друга, стремились воссоздать организацию. Все строилось на взаимном доверии, не будь его — грош цена их усилиям. Они изрыли ходами подполье, часто меняя норы и лежбища. Те, кто был известен властям, в страхе торопились скрыться, прежде чем полиция решит, что настал их черед. Мало-помалу удалось срастить ткани и наладить неустойчивую связь с заграничными центрами.
«Но она чертовски ненадежна, — думал Бейкс, — того и гляди, рассыплется. Но люди не отчаиваются, некоторые в силу своей сознательности, большинство — потому, что ничего другого не остается. Нельзя же послать все к черту и разойтись по домам. Вот и терпишь, и делаешь все, что требуется, надеясь на лучшее, порой прибегая к помощи даже таких клоунов, как Томми. А впрочем, грех на него жаловаться. Ему надо только все подробно растолковать… В движении есть замечательные люди, они не сложат оружия. Вспомнишь о них, и на душе становится легче, особенно когда лезут в голову унылые мысли. Это помогает, как аспирин, от усталости и головной боли».
Летний вечер расползался по стенам, сгущался в углах тенями. Бейкс старался думать о Фрэнсис, но ему не удавалось представить ее из-за неотступной тревога о Томми. Справится ли он с простым делом или напутает все к чертям? Кто-то крикнул на трущобной улице. Над разбитым асфальтом и горами мусора в канавах пронесся ответный вопль. Через некоторое время сон снова сморил Бейкса, голова упала на подушку, безвольно открылся рот.
Он был в кабинке чертова колеса, его несло вверх, потом кидало вниз, в бледно-оранжевое зарево. Колесо вращалось все быстрее, и он вместе с ним. Потом его трясло, будто тряпичную куклу в клыках терьера. Не было сил сопротивляться…
Он проснулся. Свет резал глаза. Он медленно поднял отяжелевшие веки, будто ворота замка, и увидал ухмыляющегося Томми. Тот тряс его за плечо.
Бейкс очумело уставился на него, а Томми тем временем затараторил:
— Ну как, Бьюк, выспался? Смотри, что я тебе принес!
— А, это ты! — Бейкс приподнялся на локте и зевнул в кулак. Пот струился по телу. В комнате горел свет, окно было по-прежнему раскрыто, и легкий ветерок теребил занавеску. Бейкс сбросил с кровати ноги и уперся локтями в колени.
— Тут вот письмо, — сказал, распрямляясь, Томми, — а вон пакет.
На столе лежал сверток в засаленной газете, от него шел пар.
— Что это? — нахмурился Бейкс, плохо соображая спросонья.
— Да нет, — засмеялся Томми, — здесь рыба с картофелем нам на ужин, а твой пакет вон там!
И он показал на плоский прямоугольник в оберточной бумаге, лежавший подле кулька с едой.
— А вот и письмо, — Томми протянул белый конверт.
Бейкс, зевая, повертел его в руках. Самый обычный конверт, такими торгуют во всех писчебумажных магазинах. Запечатан скотчем. Никакого адреса. Любой мог бы прочесть письмо и снова заклеить конверт: Польский, Томми — кто угодно. Непростительная беспечность! Вся эта работа — сплошной риск. Одна надежда, что соседние звенья цепочки выдержат, не порвутся.
— Ты, должно быть, проголодался, — говорил Томми, — сейчас, съедим рыбу, а потом я сварю кофе. Не люблю возиться с чаем. Чай вдвоем, ля-ля-ля! А может, хочешь выпить, Бьюк? У меня завалялось полбутылки хереса.
— Нет, — ответил Бейкс, — спасибо. От вина меня опять потянет в сон.
Томми достал с полки тарелки, порылся в ящике и вынул из него разнокалиберные ножи и вилки. У одной вилки были погнуты зубья.
— Любовное послание? — спросил он, выпрямляя вилку.
— Черта с два, — ответил Бейкс. Сон слетел с него, как откинутое покрывало. Сидя на краю кровати, он поглядел через конверт на свет и надорвал его. Томми что-то напевал, выставляя на стол соль, перец, бутылку с застывшим сгустком томатного соуса у горлышке, похожим на запекшуюся кровь.
«Я гоняюсь за радугой», — мурлыкал Томми, пока Бейкс доставал из конверта письмо. Развернув сложенный вчетверо листок, он уставился на него. Письмо было напечатано на машинке под копирку, но снизу была приписка от руки. Томми тем временем распаковал кулек, выложил на тарелки по куску рыбы и поделил поровну жареный картофель.
«Листовки прилагаются, — принялся читать Бейкс. — Их надлежит распространить в вашем районе в ночь с четверга на пятницу (следовала дата), не раньше и не позже. Повторяем, в ночь с четверга на пятницу. Ответственные за распространение должны принять все меры предосторожности».
«Все меры предосторожности, — невесело думал Бейкс. — Как будто сами не знаем. У некоторых будут дрожать поджилки; один или двое швырнут всю пачку в ближайшую яму и, поджав хвост, улизнут домой». Но он знал, что большинство листовок попадет по назначению, их разнесут ночью, крадучись от двери к двери. Сердца будут колотиться в страхе, но голова останется холодной. Листочки рассуют в почтовые ящики, засунут под двери, раскидают по садовым дорожкам, прижмут «дворниками» к стеклам автомашин. Наутро многие экземпляры попадут в руки политической полиции, и тогда начнется «охота».
— Ужин готов, Бьюк, дружище, — позвал Томми. — Начнем, а то остынет.
Бейкс стал читать приписку к циркуляру, предназначавшуюся только ему: «Требуются трое новобранцев на север. Свяжитесь с Хейзелом в пятницу».
— Ты готов, Бьюк? — поторапливал Томми.
— О'кей! — Бейкс поднялся, натянул брюки, думая, стоило ли назначать встречу на пятницу, сразу после распространения листовок. Повсюду будет уйма шпиков. Ну да начальству виднее. Он засунул письмо и конверт в карман брюк и потянулся, прогоняя остатки сна. Его ум был охвачен беспокойством, холодело под ложечкой. «Снова нервничаешь, — говорил он себе, — потому что не уверен в других. Не подведут ли? Дашь задание, а потом места себе не находишь. В пятницу начнется охота. Полиция по списку нагрянет с обыском и допросами к подозрительным. Некоторых заберут, они исчезнут бог знает на сколько. Политическая полиция никому не дает отчета…»
— Вечером у нас заседание правления танцклуба, — сказал Томми. — Ничего, если я схожу?
Бейкс пододвинул стул и сел к столу.
— Конечно, тем более что и мне надо уйти, — ответил он, принимаясь за еду.
— На всю ночь? — спросил Томми, с любопытством глядя на Бейкса.
— Может, и на всю ночь, — ответил Бейкс, вытряхивая загустевший соус из бутылки.
— Прекрасно, дружище, прекрасно, — ухмыльнулся Томми, и на темном лице зажглись зубы, как лампа. Он замычал «Голубые небеса», позвякивая о тарелку вилкой.
— Ну и ну, — изумился Бейкс, — ты умудряешься петь даже за едой!
— Больно ты серьезен, старина Бьюк, чересчур! — сказал Томми, жуя рыбу. — А я стараюсь проще смотреть на вещи.
— Слишком просто, — огрызнулся Бейкс. — Люди сходят с ума от всяких мыслей, а тебе на все плевать.
— Ну а что толку волноваться? Волнуешься — помрешь, не волнуешься — помрешь, — защищался Томми, вытаскивая изо рта кость. — Рыба-то с душком. Никому нельзя верить! Просил свежую, а мне подсунули заваль времен Ноева ковчега.
— Сейчас бы тунца, — сказал Бейкс, — давно я его не ел.
— Не сезон, — обрадовался Томми перемене темы. Дело не только в том, что он избегал серьезных бесед — часто он был не в состоянии постигнуть те вещи, о которых говорил Бейкс. Рев оркестра, голоса певцов заслоняли от Томми реальную жизнь. Он вылезал из футляра лишь для того, чтобы заработать на хлеб насущный. Политика была для него пустым звуком. Он предпочитал подстраиваться к режиму, нежели бороться с ним. — Сегодня на правлении мы обсудим подготовку к конкурсу бальных танцев, — сообщил он.
