Зигфрид Ленц - Бюро находок
– Ах, вот ты где, бродяга, – но не забрал его сразу, а сначала представился, назвав имя, фамилию и место рождения: Самара.
При первых же произнесенных словах Генри обратил внимание на его своеобразный немецкий, который показался ему смешным, но в то же время и чем-то порадовал – такой он был старомодный, из далеких времен и сегодня абсолютно неупотребимый.
Генри сообщил:
– Меня зовут Генри Неф, я из привокзального бюро находок, железнодорожная полиция доставила ваш портфель, как нам стало известно, вы потеряли его во время несчастного случая.
Господин Лагутин сдержанно улыбнулся и сказал:
– Несчастный случай? Ну да, конечно, поезда сбрасывают пассажиров, если те спрыгивают на ходу.
Он тут же схватил свой портфель, поставил его на колени, ласково провел рукой по потемневшей от времени и непогоды коже и поведал:
– Этому портфелю немало досталось, он многое повидал, меня ничто бы не смогло утешить, если бы он пропал навсегда. Мне предстоит тщательно обдумать, господин Неф, каким образом я смогу отблагодарить вас, но прежде всего я хочу выразить свою благодарность за ваш приход.
– Это входит в мои обязанности, – сказал Генри, – мы помогаем потерпевшим и возвращаем нашим клиентам утраченную ими собственность, – и прибавил несколько игриво: – По правилам вы должны теперь доказать мне, что портфель действительно принадлежит вам, но я думаю, это излишне, я узнал вас по фото.
Он с искренним прямодушием, как бы устанавливая личность потерпевшего, посмотрел на него в упор, а тот даже отвел со лба черную прядь волос, явно облегчая этим задачу Генри.
– Нет, у меня решительно нет никаких сомнений в том, что вы и есть тот ученый Лагутин, я ведь еще и с вашими документами ознакомился и знаю, что наша Высшая Техническая школа пригласила вас сюда. Я был обязан это сделать согласно своему служебному долгу.
– Почетное приглашение я получил на Пасху, – разъяснил Лагутин, – для меня и всей моей семьи это было как чудо, как пасхальный подарок, и я был счастлив, когда узнал, что в технических университетах Германии ведутся исследования по тем же темам и мне великодушно предоставлена возможность принять участие в разработке одной из программ.
Он сделал девушке за стойкой знак рукой, но не стал дожидаться, когда она подойдет к столику, а сам пошел ей навстречу и спросил, не может ли он попросить ее об услуге – принести им два чая с лимоном и немного рома и меда. Девушка помедлила, бросила беглый взгляд на свои часики, Генри был уверен, что она вежливо откажет ему в этой просьбе, но та вдруг выразила готовность исполнить желание Лагутина.
– Я посмотрю, что можно сделать, – сказала она. Вернувшись к столику, Лагутин извинился, что не предложил сразу Генри никакого освежающего напитка: у него в голове все еще нет полной ясности, трещит и гудит, как при грозе, а в мозгах маленькая свистопляска, как после первого падения с лошади.
– Надеюсь, вы скоро избавитесь от последствий этой травмы.
Генри сунул руку в нагрудный карман, вытащил оттуда сложенную бумажку и положил ее на стол:
– Сожалею, но вы должны это подписать, обычная квитанция о получении вещи, это необходимо, поскольку ваш портфель уже заактирован.
Генри протянул Лагутину шариковую ручку и показал ему, в каком месте тот должен поставить свою подпись. Увидев незнакомые буквы, он только еще спросил:
– Это по-русски?
– Да, так я обычно расписываюсь, – сказал Лагутин, – вы можете сравнить мою подпись с той, что на документах, конечно, как всегда, по-русски. Я, правда, башкир по национальности, но мой родной язык – русский, в Самаре живет много башкир.
– Но учились вы в Саратове?
– В Саратове, на Волге, оба города находятся недалеко друг от друга, у них много общего из того, что несет с собой история – набеги, крестьянские восстания, разорения, пожары, войны.
Губы Лагутина расплылись в беспомощной улыбке, он уставился на обрамленное ракушками зеркало, удивленный и словно не верящий сам себе, что сидит здесь. Чтобы сказать Генри что-то приятное, он спросил через некоторое время, не предъявляет ли работа в бюро находок особых требований к человеку: как он себе представляет, не каждый способен выслушивать просьбы, обвинения или даже требования со стороны клиентов, да и разбираться в особых свойствах потерянной вещи тоже не такая простая и легкая задача, можно предположить, сколько проклятий сыплется на их голову и высказывается угроз в их адрес.
– А-а, – сказал Генри, – поначалу не перестаешь удивляться, а потом привыкаешь и действуешь по заведенной схеме.
Лагутин положил руку на портфель и возразил:
– Не скажите, вот он пришел ко мне не своими ногами и не по заведенной схеме, за то, что я снова держу его у себя на коленях, я обязан благодарить только вас.
– Ну так уж получилось, – отнекивался Генри, не придавая обстоятельствам особого значения, – я увидел ваши документы, значит, мне и нужно было вести это дело. Я узнал, что первую помощь вам оказали в миссии при вокзале, так что найти вас было не трудно, – и, пожав плечами, добавил: – Нельзя все делать только по заведенному порядку, в вашем случае для меня было важно передать вам портфель лично. Я думаю, что в бюро находок в Самаре мои коллеги поступили бы точно так же.
– В Самаре, – произнес задумчиво Лагутин, – в прекрасном городе Самаре никто ничего не теряет и потому вряд ли там есть бюро находок.
К столику подошла девушка с подносом в руках, она составила на стол тарелки и чашки, а порционный горшочек с медом сразу подвинула Лагутину, сказав при этом с наигранным сожалением, что это, конечно, не мед диких пчел, а самый обыкновенный немецкий цветочный мед, собранный на полях рапса, меда диких пчел здесь не найти. Лагутин взял ее за руку и подмигнул ей:
– Дорогая Таня, если судьба будет ко мне столь же благосклонна, как и вы, и я в один прекрасный день снова приеду сюда, я привезу для вас из дому две банки меда диких пчел, он так же сладок, как звуки свирели в ночной степи, вот пусть господин Неф будет свидетелем, я это торжественно обещаю.
И, повернувшись к Генри, он объяснил:
– У моего деда шестьсот ульев, они стоят в глухом лесу. У нас очень распространено пчеловодство, если не сказать больше: оно у нас образцово-показательное, не случайно киргизы называют нас, башкир, пчеловодами.
– Господин Лагутин еще играет на флейте, – сообщила девушка Генри.
– Это наш самый любимый музыкальный инструмент, он называется курай, – улыбнулся Лагутин и, вздохнув, весело добавил: – Разводить пчел и играть на тростниковой флейте – это мы умеем, но на этом все и кончается.
– А как же математика? – спросил Генри.
– Ах, господин Неф, – сказал Лагутин, – математики – это такой народ, им все равно, где они об этом думают, бывает так, что в какие-то особые минуты они оказываются в плену парадоксов или на них нисходят озарения, и тогда они задаются тем же вопросом, что и Эпименид:[2] а где же истина?
Он сделал несколько глотков чая, закрыл глаза, весь отдаваясь вкусу и аромату напитка, и Генри вдруг показалось, что он узнает наконец в этом неподвижном красивом лице азиатские черты.
На стойке зазвонил телефон, девушка извинилась и оставила их одних. Господин Лагутин открыл портфель, вынул оттуда пачку табака и упаковку папиросной бумаги и, призвав взглядом Генри следить за его действиями, ловко скрутил одной рукой «козью ножку», – самокрутка получилась упругой и ровной, он протянул ее Генри:
– Табак, может, и плохой, но приносит меньше вреда, чем здешний.
Затем он скрутил вторую сигаретку для себя и прикурил от огонька, предложенного Генри.
– Что, сеном пахнет? – спросил он. – Табак имеет, конечно, немного привкус трав, их сеют на плодородных почвах башкирских степей.
– Ничего, курить можно, – сказал Генри и спросил, останется ли господин Лагутин жить пока здесь, в гостинице «Адлер», это, конечно, маленькая гостиница, но зато тихая и расположена в самом центре.
– «Адлер», – ответил Лагутин, – моя большая удача. У этой гостиницы заключен договор с Высшей Технической школой, здесь давно живут два профессора, и я уже удостоился чести познакомиться с профессором де Гроссе, автором «Опыта дефиниции чисел». Мне сообщили, что я тоже могу здесь остановиться.
– А номер как? – спросил Генри. – Вы чувствуете себя там комфортно?
– Номер принял меня радушно, и для вас найдется стул, если вы окажете мне любезность и зайдете навестить меня. Вы придете?
– С удовольствием, – пообещал Генри, – но в таком случае вам придется навестить и меня, а если у вас появится желание, мы могли бы предпринять что-нибудь вместе, например в воскресенье, не сидеть же вам здесь одному.
– O-o, – прервал его Лагутин, – я люблю быть один, особенно в темноте, в голове возникает столько новых вопросов!
