Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь
Мама навещала меня каждый день. Она садилась ко мне на постель, я клала голову ей на колени и плакала. Делилась с ней своими выкладками.
– Селеста, ты же знаешь: я в математике ни бум-бум. Твои расчеты для меня – китайская грамота, – лепетала она.
Я знала, что она просто щадит меня, не признается, что все это – полный бред. Я и сама понимала, что потихоньку схожу с ума.
– Ты права, мама, китайская грамота.
Она устроилась ассистенткой логопеда на полставки, после работы мчалась за покупками, прибегала к нам, готовила ужин и дожидалась возвращения Лино.
Она не говорила мне, как другие:
– Нужно жить дальше, чем-то заняться, почаще выходить из дома.
Не говорила:
– Нельзя себя запускать: нарядись, причешись, подкрасься.
Мама просто меня поддерживала, все терпела, все принимала.
На выходные из интерната возвращалась Маргерит. Мы втроем сидели на диване: мама – справа от меня, Марго – слева. А Лино – напротив нас в огромном кожаном кресле.
Время от времени муж отлучался. Мама возводила глаза к потолку и протяжно вздыхала, давая понять, что в курсе всем известной проблемы. Я делала вид, что не понимаю ее намеков. Слушала болтовню Маргерит. Мне казалось, что она многое приукрашивает, но, вероятно, я напрасно подозревала ее во лжи. Это в моем мрачном унылом мире не происходило ничего яркого, интересного.
Сестра каждый раз умоляла, чтобы ей позволили у нас переночевать. Маму ее назойливость выводила из терпения.
– Селеста, ну пожалуйста!
– Маргерит, хватит напрашиваться, ты всем здесь мешаешь! И так уже оставалась у Селесты в прошлые выходные и в позапрошлые. Имей совесть! Ты уже взрослая, в конце концов.
– Мама, я прошу не тебя, а Селесту. Можно еще разочек, сестренка, а?
Я помнила ее маленькой. С короткими толстыми косичками. Или растрепанной. Посреди ночи она прибегала, забивалась под одеяло, дрожа приникала ко мне. Мое оледеневшее сердце вдруг таяло.
– Ладно.
Знаешь, где спала Маргерит, Мило?
В твоей комнате. В детской. После несчастья Лино содрал со стен голубые обои, скатал большой ковер со звездами, разобрал кроватку с решетчатыми бортиками и вынес ее на помойку. Комната стала прежней: беленые стены, покрытый лаком паркет, зеркало над камином, дешевая репродукция в углу.
Поверишь ли, я и сейчас иногда со страхом заглядываю к тебе. А вдруг двенадцать счастливых лет мне приснились? Что, если ты не существуешь, просто мне пригрезился, потому что я окончательно спятила? Нет, слава богу, ты есть, ты лучезарно улыбаешься со всех фотографий, отражений моего веселого ненаглядного сыночка. Это твоя комната. Несомненно. Радостный кавардак.
Уже давно, с тех пор, как ты со мной, я в здравом уме и в твердой памяти. В черной ночи отчаяния нежданно вспыхнула звездочка. Зародилась жизнь, хотя наши судорожные объятия в то утро ничего не сулили.
Сначала я решила, что больна. Потом – что менопауза началась раньше времени. Но врач уверенно сказал:
– Вы уже на пятом месяце, мадам, поздравляю! И мужа от меня поздравьте.
Нам бы переехать, чтобы ты рос в совсем другой комнате, никак не связанной с мрачным прошлым. Но мы так боялись сглазить… Особенно я. Ведь вскрытие ничего не объяснило. Никакие исследования, пробы, анализы не помогли. Плацента в норме, пуповина тоже. Ни врожденных патологий, ни внешних повреждений.
Мать виновата, кто же еще?
Неужели теперь я вновь накликала беду?
Тогда я решила, что не подвергну тебя ни малейшей опасности. Спрячусь от злой судьбы, закроюсь на семь засовов. Ни за что не выйду из дома, из квартиры, из моей спальни. Даже из постели не вылезу. Гинеколог отнесся к моим причудам с пониманием.
– Лежите себе на здоровье, если вам так спокойней. Правда, риска нет ни малейшего. Несчастье не повторится!
Не повторится, как же! Беда пришла опять. Вы правы, доктор, она пришла не сразу. Вы правы, доктор, не та беда, другая. Однако снова мать виновата, кто же еще?
Ведь ты, Мило, хотел собрать для меня букет…
– Селеста! Я тебя зову-зову, а ты не слышишь…
Я вздрогнула.
Маргерит теребила меня за рукав. Вместо яркого красно-белого платья на ней были обычные джинсы и скромная синяя клетчатая рубашка. Такой красавице все к лицу.
– Мама велела прийти не раньше полудня. Она давно ушла, да? Прежде я ее встречала в холле, а сегодня – нет…
Они сменяли друг друга. Сестры думали, что бабушка и тетя приходят по очереди, чтобы мы никогда не оставались одни, без помощи. Восхищались: надо же, какая дружная семья! Семья, конечно, дружная, однако причина несколько иная. Мама, как всегда, не желала видеть младшую дочь. На этот раз – под благовидным предлогом: четкий график дежурств у постели больного.
Не понимаю, как можно постоянно третировать собственного ребенка? Когда Маргерит была маленькой, я пыталась усовестить маму. Мне было невыносимо стыдно. Меня она любила всей душой, а младшую с трудом терпела.
Мама в ответ отнекивалась, отмалчивалась, говорила, что проявляет любовь по-разному, только и всего. А если я не отставала, начинала кричать, что во всем виноват отец.
– Проклятый развод! На пепелище замка не выстроишь. Думаешь, мне легко? Никто, никто не понимает и не поймет… Не объяснишь. И стараться не стоит. Да что ты насела? Черт! Тоже мне, прокурор!
Голос у нее дрожал, пресекался. На глазах закипали слезы. Она отворачивалась.
– Селеста, пощади! Давай поговорим о чем-нибудь другом.
Я не понимала сбивчивых объяснений и, в конце концов, оставила ее в покое. А сама решила: наверное, мама чувствует себя виноватой перед старшей неказистой заурядной дочкой за то, что через двенадцать лет родила младшую, красивую и талантливую. Вот и хочет восстановить справедливость. Прячет восхищение под маской неприязни, чтобы меня не обидеть. Зря мучает себя и Маргерит. Я нисколько не ревновала и не завидовала. Я всегда гордилась сестрой, с первого дня гордилась. И никакие мы с ней не соперницы, у нас ведь огромная разница в возрасте.
Маргерит подошла поближе к постели Мило.
– Ну как он сегодня?
– Без изменений, – брюзгливо отозвался Лино.
Я-то думала, он задремал. Скорей всего, вопрос Марго его разбудил.
Сестра осунулась, под глазами синяки. Тоже всю ночь не спала. Должно быть, не закрывала ставен, стояла столбом у окна, как я, глядела в слепоглухонемое небо и беззвучно просила о милости.
Или металась по комнате, бормоча заклинания, каким научилась в Амазонской низменности во время экспедиции.
Мама вообще не ложилась. Всю ночь пила на кухне травяной отвар. Утром я увидела, как она, уронив голову на грудь, посапывает над недопитой кружкой.
Лино после полуночи спустился в гостиную, а затем, спотыкаясь, побрел через сад к сараю с велосипедами. Я не спала и все слышала.
Прошло пятнадцать лет, и он вновь глушил боль испытанным средством. К моему величайшему ужасу, все повторялось. Мне казалось, что пьянство мужа предвещало самый мрачный исход.
– Выпьем кофе, – предложила Маргерит. – Пойдем со мной, Селеста.
– Иди-иди, – кивнул Лино, разлепив припухшие веки. – Тебе нужно взбодриться.
– А ты не хочешь с нами?
– Нет, я лучше останусь. Мало ли что…
– Ладно.
Муж вымученно улыбнулся. Неужели он на что-то надеялся? Неужели верил, что все обернется к лучшему?
Нет, мы оба застыли в мучительном тягостном ожидании того, что бездна вот-вот разверзнется и поглотит нас… В тот раз смерть медлила до последней секунды, обманула, застигла врасплох.
Я шла следом за Марго по коридорам. Обычно сестра летела стрелой, едва касаясь земли, легкая, невесомая. Но сейчас плелась нога за ногу. Сгорбилась, уставившись в пол. Руки безвольно повисли. Устала, измучилась, пала духом.
Мы спустились вниз, миновав два лестничных пролета. Кафе располагалось в соседнем здании. Серые стены, унылые увядшие растения в горшках.
Я посмотрела на людей, сидевших за столиками. Всего несколько белых халатов, остальные – родственники и друзья больных, угрюмые, молчаливые. Сосредоточенно пьют кофе и думают о своем. Каждый сам по себе.
– Селеста, я должна сказать тебе одну вещь, – начала Маргерит.
И осеклась, осознав, что я не способна слушать и отвечать.
Над нами неприятной отчетливой дробью выплевывали секунды прямоугольные часы. Неумолимые липкие сети времени не выпускали нас, затягивались, болезненно врезаясь в мозг.
– Селеста! – опять позвала Маргерит.
Не позвала, а истошно крикнула, так что все вокруг обернулись.
– Селеста! Возьми мобильный!
Телефон, вибрируя, полз по столу, тыкался в кошелек. На экране фотка Лино. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я нажала на кнопку. Слов не разобрать. Голос мужа дрожал, заикался:
– Мило очнулся, Селеста! Очнулся, понимаешь?! Прибежала доктор Начева, они сейчас исследуют, тестируют его, поторопись! Беги сюда скорей!
Я мчалась что есть духу, не чуяла под собой ног. «Держись, Мило, держись, малыш, мама близко, мама тебя любит, мама тебе поможет, обнимет, поцелует, держись!» Налетела на санитара с больным на каталке.
