Лола Елистратова - Физиологическая фантазия
– Ну что ты разорался? Ты же только час назад ел. Что, опять? Ну на… на… ты мой намурлюпчик… Собака ты ненасытная, а не кот.
Немного постояв в передней, Таня так и не придумала, чем ей заняться, и побрела в лабораторию. Там она, как всегда, остановилась у окна и стала смотреть на паломников с ракушками, карабкающихся по косогору.
Паломники шли медленным усталым шагом; некоторые заметно хромали. Иногда, если Фауста Петровна бывала не занята и в хорошем настроении, она приглашала зайти самых увечных и лечила их – бесплатно, как и своих любимых прыщавок. Доктор чем-то мазала их опухшие, кровоточащие от долгой ходьбы ноги, прокалывала гнойные пузыри на пальцах, дула на них сверху, и болячки мгновенно исчезали, нарывы рассасывались. Если пациенты приходились ей по вкусу, она даже давала им с собой флакон с чудодейственным дезинфицирующим лосьоном – большой флакон, целую бутыль, чтобы хватило до края земель.
Паломники благодарили доктора и кланялись до земли, касаясь пола рукой. У многих были страшные багровые лица, словно изрытые оспой; Фауста подвела одного из них к свету и показала Тане, словно это был дерматологический атлас.
– Видишь, Таня, что бывает, если не лечить клещдемодекс, – сказала она назидательно. – Он распространяется по стенкам сосудов, нарушается кровоснабжение, и начинается заболевание «розацеа». Запомнила? Ро-за-цеа.
Паломник стоял тихо, не сопротивлялся, только жалобно жмурился под садистским светом лампы. Доктор вылечила ему ноги, и теперь он легко дойдет до чистых. Доктор добрая, так что ничего, можно и потерпеть.
– Великолепный образец розацеи, – сказала Фауста с удовлетворением, выключая лампу.
Но это было»давно, а сегодня не было никакой надежды на то, что доктор пригласит паломников и начнет выхаживать их раны на ногах или брать соскоб с покрытых паршой тел, безошибочно ухватывая юркого клеща и наглядно демонстрируя Тане разницу между чесоткой и постчесоточным дерматитом. Нет, сегодня Фауста явно не в духе.
Пока Таня размышляла, стоит ли ей осведомиться у доктора насчет того, чем заняться, или лучше вообще не попадаться на глаза, Фауста зашла в лабораторию и сказала:
– Ты бы, Таня, прибралась немного. Сейчас эксперт этот опять придет.
«Ну вот, конечно. Он придет опять. Значит, все у них хорошо. Так я и знала…» – мгновенно полыхнуло в груди у девушки, но она спросила послушно:
– На стол накрывать?
– Нет, – отрезала Фауста. – Что, нам теперь его на полный пансион взять? Обойдется.
Стало быть, не так уж все хорошо.
– Вот отснимет гравюру, и хватит. Я устала.
– Хорошо, хорошо, – торопливо ответила Таня.
Марк пришел, как и накануне, в восемь часов. На этот раз с профессиональной фотокамерой. Произнес несколько вежливых фраз и прошел в гостиную: снял гравюру со стены, аккуратно вынул из рамочки, открыл объектив. Женщины, сидевшие на диване, молча наблюдали за ним.
– Готово, – сказал он с удовлетворением и стал вставлять лист обратно в рамку. На этот раз он возился гораздо дольше: вставить гравюру на место оказалось намного труднее, чем вынуть.
– Конечно, ломать не строить, – прокомментировала Фауста.
Марк все же справился с задачей. Пошел вешать гравюру на стену и опять застрял.
– Ну, что еще? – спросила доктор.
– А вон та… Не разрешите ли мне отснять еще и ту гравюру?
– Уж эта-то тебе зачем понадобилась? – удивилась Фауста.
– Да все затем же, для диссертации.
– На ней же волка нет. Этого зверя твоего.
– Неважно. Эта сцена тоже имеет прямое отношение к волку.
Над каждой из гравюр висел маленький плоский светильник, как в хорошем музее, поэтому изображение было прекрасно освещено. Сцена происходила в старинном интерьере крестьянского дома; на первом плане стояла безобразная старуха в нелепом рогатом чепце, а рядом с ней – девочка в повязанной на голову косынке.
– Что-то я не вижу связи, – сказала Фауста.
– Ну как же! – ответил Марк. – Это ведь Красная Шапочка. Знаете сказку о Красной Шапочке? «Жила в одной деревне девочка, до того хорошенькая, что другой такой не было на свете»…
Фауста смотрела на него скептически.
– А однажды мать ее послала проведать старушку-бабушку в другую деревню, и по дороге ей повстречался кум Волк, которому очень захотелось ее съесть, но сразу он не посмел…
– Вообще-то мы в курсе, – заметила доктор. – И что из этого?
– А то, – сказал Марк, – что для правильного понимания роли волка в народном сознании надо очистить эту сказку от фальшивой морали, которой ее украсил Шарль Перро. У него ведь как? Девочка, не сходи с прямой дороги, а то тебя скушает волк. Чувствуете подтекст?
Детишкам маленьким не без причин
(А уж особенно девицам,
Красавицам и баловницам),
В пути встречая всяческих мужчин,
Нельзя речей коварных слушать, -
Иначе волк их может скушать.
Сказал я: волк! Волков не счесть,
Но между нами есть иные
Плуты, настолько продувные,
Что, сладко источая лесть,
Девичью охраняют честь,
Сопутствуют до дома их прогулкам,
Проводят их бай-бай по темным закоулкам…
Но волк, увы, чем кажется скромней,
Тем он всегда лукавей и страшней, -
процитировал он по памяти.
– Просто Ганс-Христиан Андерсен, – заметила Фауста.
Не Андерсен, а Перро, – поправил Марк. – Это его стишок. Но этот стишок никакого отношения к настоящей сказке не имеет. Настоящие народные сказки всегда грубые, зверские, и морали никакой в них нет, одна чистая физиология. В изначальном варианте волк не съедает бабушку, а просто разрывает ее на куски, мясо складывает в буфет, а кровь наливает в бутылку. Это, между прочим, воспроизводит крестьянскую традицию по разделыванию свиньи все в том же Жеводане. Волк разделывает бабушку и ложится в постель, поджидая девочку. Когда та приходит, он сначала предлагает ей поесть и попить, и она ест мясо своей бабушки и пьет ее кровь. Хорошая картинка, правда? Красная Шапочка – каннибалка.
– Ужас, – сказала Таня. Она в очередной раз, как ребенок, вытаращила глаза и смотрела на Марка, ожидая продолжения.
– После этого, – продолжил польщенный Марк, – волк приглашает ее лечь с ним в кровать, но даже и не думает ее съедать. И кто в этом случае чудовище, скажите мне? Мне кажется, что девочка. Волк, так сказать, только выполняет свой профессиональный долг, а жертвой и одновременно главной героиней оказывается бабушка. В старину эта сказка называлась «Сказкой о бабушке», а вовсе не о волке и Красной Шапочке. Кстати, красная шапочка – это очень позднее изобретение Перро; в народном варианте девочка, конечно, была в платке, как на этой гравюре.
Таня еще раз взглянула на пресловутую гравюру, и вдруг ее осенило:
– Так вот почему здесь не изображен волк! Драма разыгрывается между старухой и ее внучкой.
Конечно. Заметьте, это должна быть именно старуха, то есть, по старинным понятиям, женщина, пережившая климакс. В этой сказке она как бы отдает свою кровь внучке, и эта кровь вновь возникает при потере девственности, которой Красную Шапочку лишает волк.
– Боже, какие познания в женской физиологии, – сказала Фауста.
Марк не ответил на эту реплику и опять стал рассказывать:
– При этом ритуальный ужин девочки состоит из крови и сосков старухи. Это совершенно четко указывается в народных вариантах сказки. Таким образом девочка приобретает символическую возможность родить. Древние сказания всегда замкнуты на цикл оплодотворения. Женская жизнь резюмируется в три такта: половая зрелость – материнство – климакс, то есть девушка, мать и бабушка. Кровь перетекает из одной в другую, как по сообщающимся сосудам. И заметьте, девочка не может сожрать свою мать, потому что та еще находится в возрасте половой активности. Нет, для того чтобы девочка превратилась в женщину, нужно, чтобы появилась еще одна, третья. Старуха. Девочка придет к ее двери и постучится: «Тук-тук».
– Да-а, – протянула Фауста, а побледневшая Таня не смогла вымолвить ни слова.
– Короче, я отсниму эту гравюру, ладно? – спросил Марк.
Доктор неопределенно пожала плечами, и он стал снимать рамку со стены.
– Между прочим, – сказал Марк, разложив на столе лист с изображением старухи и девочки, – есть еще одна интересная деталь, которая отсутствует в сказке Перро. Когда волк встречает Красную Шапочку в лесу, он предлагает ей две дороги. Но это не путь добродетели и путь греха, которые подразумевал Перро. В народной интерпретации это называется «дорога булавок» и «дорога иголок».
Сердце у Тани екнуло. Мало ей страшного образа старухи, которая невесть откуда возникла в доме Фаусты два дня назад, – вся сцена в подробностях всплыла у Тани перед глазами во время рассказа Марка. А при последних его словах на ум пришла, к тому же, и иголка, случайно утопленная в умывальнике – глазное копье или, как говорят косметологи, «игла Видаля». Затонувшая иголка словно впилась в Танино тело и колола, не отпуская, – до того ее душу смущали Марковы истории.
