Ким Мунзо - Самый обычный день. 86 рассказов
О ничтожности человеческих желаний
Когда я доплыл до острова, мне казалось, что смерть моя не за горами: невозможно вынести лучи багрового солнца и долгие-долгие дни одиночества. Повсюду была вода: вода на севере, на юге, на западе и на востоке, куда бы ни упал взгляд, он различал только воду — серую или голубую, зеленую или черную; а слух различал только холодный шорох волн, пропитывающих влагой белизну песка. Я добрался до земли вплавь, без сил растянулся на берегу, а когда обернулся, то еще успел увидеть, как задняя часть судна (ее еще называют кормой) окончательно скрылась под водой. Два огромных пузыря воздуха поднялись из морских глубин, и корабль исчез навсегда. А я, сидя в полном одиночестве, спрашивал себя, не появится ли рядом еще какой-нибудь человек, спасшийся после кораблекрушения, но вскоре мне стало ясно, что никто больше не смог выжить, я один сумел добраться до острова, на котором не было ни одной живой души. Итак, все умерли; смерть, владычица тьмы, уже склонилась над моей головой и моим изъязвленным телом; я впал в отчаяние и был совершенно убежден в том, что этот крошечный остров дарит мне не спасение, а лишь отсрочку моей окончательной гибели, что он станет моим будущим склепом, могильной плитой, которая навалится на меня через день или два, когда мое тело откажется служить мне. Я питал так мало надежд на будущее, что не ожидал найти здесь пропитание, а оказалось, что на острове видимо-невидимо всяких фруктов и растений и странных животных (например, кроликов с головой утки и спирально закрученным цепким языком). На второе утро (потому что я проспал подряд весь день и еще одну ночь) я открыл глаза, чувствуя на плечах удары раскаленного хлыста — это было солнце, сжигавшее мою кожу. Очень скоро я понял, что мне не остается ничего другого, как выжить. А это означало научиться принимать как должное свое одиночество, и горячий ветер, и время, вечно растекающееся над морем перед моими покрасневшими глазами. Я прошелся по пляжу, окунулся в море, утишая боль от ожогов на спине, и проплыл несколько метров, а потом снова вышел на берег. И на этом месте обнаружил труп, старый и печальный труп, вцепившийся в грязный кусок мачты, теперь столь же бесполезный, как и он сам — лежащий на берегу безымянный утопленник. Носком башмака я перевернул его на спину, и это оказался один из моряков с нашего корабля: глаза словно слизняки, распухшее и темное лицо ребенка. Смотреть тошно. Вероятно, появятся и другие, подумал я, но пока больше трупов я не видел. Все остальные на дне морском — эта мысль пришла мне в голову, пока я ногой спихивал труп в воду в надежде, что волны унесут его в море (тщетная надежда, потому что труп вернулся снова, а потом еще раз, и еще, и еще). Иногда он исчезал, но когда я начинал думать, что не увижу его больше никогда в жизни, на следующий же день мертвец появлялся на песке, иногда в десяти метрах от своего прежнего места, а иногда даже на другой стороне острова. Он не оставлял меня в покое, этот безумный, грязный, старый, печальный и нелепый труп: сколько бы я ни направлял его в открытое море, он все равно возвращался, пока в один прекрасный день не исчез навсегда, словно его наконец съели рыбы. После его исчезновения я вдруг осознал всю степень своего одиночества, и тут мои мысли обратились к Робинзону Крузо (совершенно очевидно, правда?), и мне пришло в голову найти себе Пятницу, однако в этом проклятом месте не было ни одной живой души. Я стал исследовать свой остров, который, несмотря на небольшие размеры, отличался весьма сложным рельефом: холмы и бухты с прозрачной и розоватой водой, белые пляжи и лилипутские утесы. Мне попалась на глаза прохладная пещера, и я незамедлительно обосновался там, несмотря на то, что во время дождя она наполнялась водой пополам с грязью. В мой рацион входили фрукты с деревьев и невиданные рыбы, а иногда я дополнял его пушистым кроликом из семейства утиных, которых убивал большими камнями. Мне удалось организовать свою жизнь довольно сносно: я много спал, плавал, но более всего — размышлял (страшно подумать, сколько времени остается у человека на размышления в подобных обстоятельствах, когда все происходящее кажется кадрами фильма, который ты смотришь на экране сельского кинотеатра, с той лишь разницей, что потом никто не зажигает свет и нельзя выйти на улицу — фильм длился день и ночь, ибо был моим собственным каждодневным существованием). Казалось, все, что окружало меня, было не чем иным, как декорацией, и в один прекрасный день я смогу встать со своего кресла, хлопнуть в ладоши и сказать: эй, все это замечательно, но не кажется ли вам, что уже хватит? И тогда все опять встанет на свои места. Иными словами, моя жизнь снова станет стандартной жизнью в далеком стандартном городе. Но я так никогда и не отважился хлопнуть в ладоши, боясь, что меня постигнет самое жестокое из всех разочарований. На всем острове я не нашел ни единого следа человеческого присутствия. Ничего. Поскольку настоящее скорее раздражало меня, я обращался мыслями к прошлому: детские годы, учеба в школе, одноклассники, служба в армии, толпы людей на улицах, когда я шел в кино и ел ванильное мороженое, и пил лимонад, литры лимонада, и голландское пиво, и яичница из двух яиц, и хлеб, натертый спелым помидором, и салат, и салями, и кьянти, и антрекот, и мерлан по-баскски, и горячий шоколад с взбитыми сливками на улице Петричол, и оршад, и кока-кола; а потом я вспоминал, как смотрел телевизор и как засыпал под передачи Радио Жувентут на рассвете, вдоволь наговорившись с первыми попавшимися собеседниками в шумных барах. Когда я дрочу, то вспоминаю всех безымянных девушек, с которыми когда-то переспал. Как далек этот мир, и меня оторопь берет, когда мое семя растекается по белому песку пляжа. Окружающая природа — однообразная и концентрическая, безразличная и бесполая — равнодушно взирает на мои мучения. Однажды я увидел самолет, который пересекал небосвод от одного конца горизонта до другого. Это длилось всего несколько секунд, а потом он исчез. На следующий день я вернулся на то же самое место и смотрел в небо до самого вечера, пока меня не стало тошнить от пресной и монотонной голубизны, которая на моих глазах сначала посинела, а потом стала черной и звездной. Никогда больше я не видел никаких самолетов, кроме того безумного чартера, сбившегося с пути.
В тот день, когда случилось то, о чем я мечтал столько времени, мое утро ничем не отличалось от тысяч других утр моего дикого существования. Я проснулся, искупался в хрустальных водах бухты и собирался съесть на завтрак несколько фруктов. И вдруг меня поразила необычная картина: перед моими широко раскрытыми от удивления глазами вдали возник огромный, белый и бесшумный корабль. Это был мираж, который не исчезал, сколько я ни тер глаза кулаками. Я побежал к воде, прыгая от радости, а от корабля медленно отделилась шлюпка: сидевшие в ней четыре или пять человек махали мне руками. Слезы радости лились у меня из глаз: я смогу вернуться к ванильному мороженому, к голландскому пиву, к горячему шоколаду с взбитыми сливками на улице Петричол, я опять смогу засыпать под программы Радио Жувентут. Как только шлюпка причалила к берегу, после само собой разумеющихся объятий и попыток вести разговор на смеси разнообразных языков, мне дали какие-то таблетки от всех известных в мире болезней, а врач осмотрел меня с головы до ног и заключил, что я совершенно здоров. Все, однако, смотрели на меня с изумлением. Мне пришло в голову, что я кажусь им таким тощим, таким бородатым… Между тем пассажиры сходили на берег (их было много — десятки людей, мужчин и женщин) и осматривали окрестности. А я спрашивал себя, зачем это столько народу высаживается на остров и почему мы, черт возьми, не садимся в шлюпку, которая доставит нас на борт корабля, и мы поедем домой (домом для меня было любое место, где я смог бы принять душ среди блестящего кафеля и вытереться полотенцем, и съесть какое-нибудь блюдо немецкой кухни, и увидеть людей, и снова пойти в кино, и напиться допьяна). К берегу приставали все новые шлюпки, груженные тюками и ящиками. Я подошел к человеку, который показался мне самым главным в их компании, и спросил его, когда мы отсюда уедем. Мы не уедем отсюда, сказал он. Мы решили скрыться от бешеных ритмов современного мира и основать свою колонию в уединенном месте, вдали от алчности и зависти, от забот и страхов. Мы создадим мир, в котором все мы будем братьями и сестрами (с этими словами он развел руки в стороны, улыбнулся, устремил долгий взгляд в небеса, а затем продолжил свою речь), мы приехали сюда, чтобы построить наше сообщество. И пока он говорил об этом, его товарищи уже начали разбирать корабль и строить из досок его обшивки стены и потолки своих хижин.
Девушка на «ситроене»
Две ваши фигуры, наложившиеся друг на друга по одну и другую сторону стекла, были столь различны (первая — он, горбатый старик, расплачивается мелкой монетой за стакан красного вина, а вторая — ты, отливающая золотом девушка в темных очках, паркуешь оранжевый «ситроен-мехари»), что я даже не мог себе представить, что ты можешь зайти в этот сверкающий пластиком бар, где я допивал свой первый тоник за эту новорожденную ночь. Когда ты села на табурет, прямо рядом со мной, в моей голове мелькнула смутная мысль о том, что в этом мире иногда все идет как надо.
