Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)
— Что же делать? — потрясенно спрашивала Рита.
— Почитайте Кафку, Камю, там все очень хорошо описано. Если не поможет, я вам принесу другие книги, субкоманданте Маркоса, например. И поправьте джинсы, у вас нижнее белье видно. Это, я думаю, не меньше капитализма калечит вашу личную жизнь, — говорил провокатор Рощин, а наивная Рита брала в библиотеке “Чуму” и покупала целомудренные джинсы.
Прочитав первые десять страниц романа Камю, Рита решала круто изменить свою жизнь, бросала молодого потребителя, которого интересовал только секс, и безоглядно влюблялась в Рощина.
На почве неразделенной любви бедная Рита одолевала еще “Превращение” и “Процесс” (потому что они были сравнительно короткими!), но на Ги Деборе ломалась, мирилась с молодым человеком и снова натягивала джинсы, выставляющие на всеобщее обозрение предметы интимного пользования.
В педагогической практике Рощина был еще один забавный случай, связанный с Камю. Некий юноша бледный, студент первого курса, вдруг перестал ходить в университет. Все думали — болеет. Пока в деканат не позвонили испуганные родители бледного Миши и не сообщили, что их драгоценный отпрыск если и болеет, то какой-то неведомой болезнью.
Целыми днями он лежал на диване, разглядывал потолок и отказывался принимать участие в жизни. Симптомы были самые тревожные. “Все бессмысленно…” — говорил Миша голосом, полным неподдельной пубертатной тоски. А на дальнейшие расспросы неизменно отвечал: “Там на полу книга... прочитайте, и вы поймете… если вы способны хоть что-то понять…”
У одра, в пыли и паутине, среди кассет “Нирваны” и грязных носков, лежал виновник торжества — замусоленный “Посторонний” Альбера Камю. Родители требовали, чтобы преподаватель литературы, “всучивший ребенку эту гадость”, приехал и “предпринял меры”. Иначе родители обещали подать в суд. Почему-то за совращение малолетних. Интеллектуальное совращение, уточняли они.
Рощин проблем с законом иметь не хотел. Хотя амплуа “интеллектуального совратителя” было ему не совсем чуждо. И Рощин отправился вызволять бледного юношу из пут экзистенциализма. Миша, похожий на усопшую панночку, лежал, скрестив руки на груди, и страдальчески морщил лоб. Рощин примостился у изголовья и, как Хома Брут, стал читать заклятия.
Начал он с Лимонова, так как считал, что его яростно инфантильные тексты способны вытащить из самой глубокой депрессии.
“Мне уготована смерть героя, а не случайной жертвы или обманувшегося любовника...”
Экзистенциальная панночка угрожающе заворочалась и, уперев в Хому горящий взор, произнесла: “НЕ ВЕРЮ!”
Рощин поспешно уронил Лимонова на мшистый пол и перешел к Генри Миллеру.
“О, Таня, где сейчас твоя теплая п...нка, твои широкие подвязки, твои мягкие полные ляжки? В моей палице кость длиной шесть дюймов…”
Рощин читал как можно тише, дабы целительные слова старого развратника Генри не долетели до слуха бдительных родителей. Панночка заинтересованно замерла на месте и скосила на Хому вполне осмысленный взгляд.
“Я разглажу все складки и складочки между твоих ног, моя разбухшая от семени Таня...”
Бледный Миша заерзал и впервые за две недели сел на кровати.
“После меня ты можешь свободно совокупляться с жеребцами, баранами, селезнями, сенбернарами. Ты можешь засовывать лягушек, летучих мышей и ящериц в задний проход…”
С Рощина уже семь потов сошло. Родители могли нагрянуть в любую минуту. И тут уже обвинений в совращении было бы не избежать. Между тем панночка заметно оживилась, слезла с дивана и, судорожно сглотнув, спросила:
— А можно мне ЭТО почитать?
Исцеление бледного первокурсника от Камю прошло успешно. Проглотив за ночь “Тропик Рака”, Миша на следующее утро явился в универ. Характерным охотничьим движением озираясь по сторонам в поисках добычи, он пружинисто крался по коридору. Каждая потенциальная “Таня”, коих по филфаку бродило преизрядное количество, изучалась им с нормальным человеческим интересом.
Про то, что “все бессмысленно”, Миша явно позабыл. Рощин наблюдал за ним сквозь открытую дверь кафедры и хохотал, пугая плешивых методисток.
12
Странные знакомые из новой Ясиной жизни невольно наводили Никиту на печальные размышления. Хотя он мужественно пытался не думать. Однажды начинающая порномодель позвонила ему среди ночи и сообщила, что уже несколько месяцев не видела ни одного человеческого лица. Никита поймал машину и поехал по указанному адресу. В веселом Ясином голосе слышалось отчаянье.
Дверь Никите открыл краснощекий батюшка. На груди у него вместо креста почему-то болталась аккредитация на шоу парикмахера Сергея Зверева. В коридоре на куче обуви спало несколько блудных потомков Чингисхана. На одном сыне Востока были чулки, черное кружевное белье и следы губной помады. На кухне перед бутылкой виски сидела красивая измученная Яська. Батюшка налил Никите и пошел искать матушку, приговаривая: “Матушка-то моя — алкоголица, проклянет, если не позвать”.
— Кругом одни пидарасы! — злобно сказала Яська, не глядя на Никиту, и отхлебнула из бутылки.
— Звезда моя! Ты почему без меня выпиваешь?! — На кухню, профессионально виляя задом, ворвалась “матушка”, оказавшаяся чернявым мальчиком с модным пирсингом в нижней губе.
Батюшка тяжело шествовал сзади.
— Ой, какой заяц! — пискнула вертлявая “матушка”, ткнув пальцем в Никиту. — Подруга, познакомь нас немедленно, я его хочу!
— Отвали, — устало отмахнулась Яська.
“Матушка” надулась и занялась виски. На кухню притопала толстая бородатая девочка с маслянистыми глазами, пала на широкую грудь батюшки и разразилась рыданиями.
— Не плачь, Аполлон! — нудно приговаривал священнослужитель, поглаживая мелированные локоны страдалицы. — Ты же знаешь, он вернется. Погуляет немного на стороне и вернется. Сколько раз уже так было. Лучше выпей!
— Он подонок, подонок! Я его ненавижу! Я все для него делала! Кожаный пиджак свой подарила! Таблетки доставала! А он…— тоненьким голоском жаловался Аполлон, уткнувшись в черную рясу.
“Матушка”, выглядывая из-за бутылки, строила глазки Никите и выспрашивала у Яськи, “что лучше: крем-пудра или обычный тональник”.
— Твою рожу чем ни мажь, больше десяти баксов на панели не получишь! — рявкнула бородатая девочка неожиданно мужским голосом.
— Сам дешевка! Иди в лес и там сдохни! — жеманно протянула “матушка”, облизывая Никиту похотливым взором.
— Не по-христиански это, не по-христиански, — загудел батюшка.
На кухню, разбуженные запахом виски, друг за другом заползали азиатские модели.
— Яся! Что ты здесь делаешь? — спросил Никита.
Яся посмотрела на него тусклыми кукольными глазами. Азиаты продолжали прибывать. Раскосый юноша в черных чулках упал перед батюшкой на колени:
— Отец мой! Отпусти мне грех! Страшный грех!
— В чем ты согрешил, сын мой?
— Мне нравится трогать большие титьки!
“Матушка” покатилась со смеху. Азиаты осуждающе смотрели на своего земляка. Батюшка широким жестом благословлял грешника.
— Епитимью ему, епитимью! — визжал неуравновешенный Аполлон, стуча кулаком по столу. — Пусть даст под хвостик! Всем!
— ЯСЯ!!!! ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?! — закричал Никита прямо ей в ухо.
Яся отшатнулась. Пидары испуганно заткнулись, только “матушка” восхищенно прошептала:
— Ах, какой мужчина!
— ЯСЯ!!!! ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?!
Восточные принцы один за другим стали покидать кухню.
— ЯСЯ!!!! ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?!
Бородатая девочка, мелко крестясь и охая, выбежала следом.
— ЯСЯ!!!! ЧТО ТЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕШЬ?!
Батюшка, отдуваясь, встал, взял в одну руку бутылку, во вторую — “матушку” и степенно поплыл к выходу. “Матушка”, изогнувшись, послала Никите воздушный поцелуй.
— ЯСЯ! ЧТО…
— Замолчи, а? Не позорь меня, и так уже всех распугал! — смущенно и как-то очень миролюбиво сказала Яся, пытаясь прикурить. Никита выхватил у нее сигарету.
— Посмотри мне в глаза! Не можешь?! Зачем ты так?! ЯСЯ! Ведь это не ты! Ведь я же помню…
— Так. Только не надо устраивать вечер воспоминаний. Я тоже все помню. Я НИЧЕГО НЕ ХОЧУ ПОМНИТЬ! Это моя жизнь. Я ее выбрала. И мне нравится! Да!
