Марио Бенедетти - Рассказы
© Перевод Р. Сашиной
Сначала Армандо не поверил. Потом убедился, но все-таки не отнесся к этому серьезно. Слух его не обманывал: в телефоне явно слышались какие-то посторонние звуки — иногда постукивание, словно в домино играют, иногда глухое жужжание. В чем дело, Армандо догадаться не мог, но телефон его и вправду куда-то подключили. Армандо не почувствовал себя ни польщенным, ни оскорбленным. Идиотство, и больше ничего! Армандо никогда не разделял того страха и скрытого почтения, с каким многие его знакомые произносили слово «тайный надзор». В такой маленькой скромной стране, как наша! Ни нефти нет, ни олова, ни меди, одни фрукты, да и те по разным причинам не интересуют далекие северные державы. Есть, правда, шерсть и мясо, на них, по мнению специалистов, спрос все же имеется.
Но тайный надзор у нас, в Уругвае, в 1965 году? В тихом буржуазном, чиновничьем государстве? Да не может этого быть! Однако телефон все-таки подключили. Что за шутки? В сущности, содержание его телефонных разговоров не более секретно, чем содержание его статей. Разве что в беседах по телефону стиль у Армандо не столь изыскан. Он даже позволяет себе иногда какое-нибудь соленое словцо, проще говоря, распускается. «Ничего ты не распускаешься, — уверял Баррейро, — брань, если хочешь знать, тоже может быть возвышенной».
Поскольку подслушивание телефонных разговоров, по крайней мере в его случае, показалось Армандо просто смешным, он придумал развлечение для себя и своего друга. Баррейро — единственный человек, посвященный в тайну, — звонил Армандо, и приятели принимались наперебой рассказывать друг другу анекдоты про Соединенные Штаты, про Джонсона, про Си-ай-эй[1].
— Подожди, — замечал при этом Баррейро, — ты говори помедленнее, а то стенограф за тобой не поспевает. Неужели ты хочешь, чтобы его уволили, беднягу?
— Да что ты! — отвечал Армандо. — Разве там стенограф, а не магнитофон?
— Положено, конечно, магнитофон, но, по-моему, он у них перегрелся и больше не работает, так что теперь вместо него сидит стенограф, а может, нашли другой какой-нибудь прибор, который не перегревается.
— Давай сообщим ему что-нибудь серьезное, какую-нибудь важную тайну, чтоб улики были. Ты согласен?
— Хорошо. К примеру: готовится мятеж.
— Ну, это, я думаю, несколько преждевременно.
И так далее, все в том же роде. Встречаясь в кафе, приятели хохотали от души, сочиняя сценарий завтрашнего телефонного разговора.
— А что, если начать называть имена?
— Вымышленные?
— Разумеется. Или нет, давай лучше возьмем их имена. Педро, например, пусть будет Родригес Ларрета, Анибаль — Агеррондо, Андрее — Техера, а Хуан Карлос — Бельтран.
И вот через несколько дней после того, как они договорились об этом шифре, посреди ничуть не компрометирующего разговора послышалось нечто новое. Позвонила Маруха и принялась говорить все те слова, какие обычно говорят невесты, чувствующие себя покинутыми и ненужными. «Ты все меньше времени уделяешь мне», «Как давно ты не приглашал меня в кино», «Я уверена, что твой брат гораздо внимательнее к Селии, чем ты ко мне» и тому подобное. На миг Армандо забыл, что его подслушивают.
— Пойми, сегодня я опять не могу, у меня собрание.
— Политика? — спросила Маруха.
И тут Армандо услышал: в телефоне кто-то кашлянул — один раз, потом пауза и еще два раза.
— У тебя кашель? — спросила Маруха. Армандо лихорадочно соображал.
— Да, — ответил он.
Впервые с тех пор, как его телефон подключили, Армандо испугался.
— Все-таки ты мне так и не ответил, — настаивала Маруха. — Твое собрание политическое?
— Да нет же! Просто мальчишник.
— Воображаю, какие гадости вы будете там рассказывать друг другу, — проворчала Маруха и повесила трубку.
Маруха сказала правду. Брат Тито в самом деле был намного внимательнее к своей невесте. И вообще брат был из другого теста. Армандо всегда удивлялся его аккуратности, уравновешенности. Как методически Тито работает, как безупречно держится, четко изъясняется! А вот Селия вовсе не восторгалась, наоборот, она то и дело подшучивала над своим правильным женихом. Вдруг, например, требует, чтобы ей показали его детскую фотографию. «Мне хочется посмотреть, он, наверное, уже в шестимесячном возрасте носил галстук».
Тито политикой не интересовался. «Все это одна грязь», — любил он повторять. Армандо, пожалуй, готов был согласиться с братом — грязи действительно хватало. И тем не менее политика волновала Армандо. Тито же — свежеиспеченный кандидат, недурно зарабатывающий, необыкновенно прилежный (он гордился своим прилежанием и всячески его демонстрировал), обязательно бывал по воскресеньям в церкви, свято соблюдал уик-энд, благоговел перед матерью. И, разумеется, Тито был идолом всей семьи, его постоянно, с тех самых пор как они вместе ходили в школу, ставили Армандо в пример.
В шутливых разговорах с Баррейро по телефону Армандо часто касался политических вопросов. С братом же никогда не говорил на такие темы. Один только раз Армандо в присутствии Тито довольно резко охарактеризовал положение в стране. Тито вмешался в разговор, заметил сухо: «Не понимаю, как ты можешь иметь дело с этими грязными людьми. Подумай: у них нет совести ни на грош. И все они одинаковы — что правые, что левые, что центр». Да, Тито действительно одинаково презирал всех. И это тоже удивляло Армандо, внушало уважение. В себе он не чувствовал способности к такой самостоятельности суждений. «Какую надо иметь волю, — думал он, — чтобы не поддаться порыву негодования. Тито, видимо, сильный человек, раз он может оставаться спокойным».
Еще раза три или четыре это повторялось: кто-то кашлял — один раз, потом пауза и еще два раза. Может, предупреждение об опасности? Армандо встревожился, однако решил, что никому ничего не скажет. Ни Тито, ни отцу (хотя старику вообще-то можно доверять), ни даже Баррейро — лучшему своему другу, без всякого сомнения.
— Знаешь, давай лучше бросим эту игру с телефоном.
— С чего это?
— Да просто надоело.
Баррейро, напротив, игра казалась очень забавной. Однако спорить он не стал.
В тот вечер, когда Армандо арестовали, никаких беспорядков не было. Ни студенческих выступлений, ни рабочих, даже команда «Пеньяроль» не играла. В городе царило спокойствие; день был не жаркий и не холодный, безветренный, такие дни выпадают в Монтевидео только в апреле. После полуночи Армандо шел по Сьюдаделе. Он подходил уже к площади. Два полицейских агента остановили его и потребовали документы. У Армандо было с собой удостоверение личности. Один из агентов заметил, что оно просрочено. В самом деле, Армандо уже целый семестр собирался продлить свое удостоверение. Армандо повели в участок. Он не сомневался, что все это лишь недоразумение, и проклинал свою безалаберность. «Скоро все разъяснится…» — утешал он себя.
Но ничего не разъяснилось. В ту же ночь его допрашивали двое. Каждый в своем стиле: один вежливо, добродушно, с шуточками, другой хамил и ругался последними словами.
— Зачем вы болтали по телефону все эти нелепости? — спрашивал вежливый и глядел на Армандо ласково, как смотрят на шаловливого ребенка.
Другой сразу же перешел к делу:
— Кто такой Бельтран?
— Президент.
— Для тебя же лучше, если перестанешь прикидываться дурачком. Я спрашиваю, кого ты и твой приятель называли Бельтраном?
Армандо молчал. Сейчас ему будут втыкать иголки под ногти, начнут жечь спину сигаретами или электрическим током — половые органы. На этот раз дело серьезное. Охваченный ужасом, он все же подумал, что, может быть, его родина стала наконец крупной державой, раз стали применять пытки и тому подобное. Но он не был уверен, что выдержит.
— Мы пошутили.
— Ах так? — сказал хам. — Сейчас увидишь, как мы умеем шутить.
Удар пришелся Армандо по носу. Что-то словно лопнуло у него в голове, на глазах невольно выступили слезы. Второй удар — по уху, голова Армандо свесилась на сторону.
— Да никого мы не называли, — с трудом пробормотал он. — Говорили какие попало имена, пошутить хотели.
Кровь текла по рубашке. Армандо вытер нос кулаком, боль была нестерпимой.
— Ах, так вы хотели пошутить?
На этот раз хам ударил со страшной силой открытой ладонью в лицо. Нижняя губа Армандо вздулась на глазах.
— Как красиво!
И — удар коленом в низ живота.
— А электричество ты не пробовал?
Всякий раз, как Армандо слышал об этом, у него сводило судорогой ноги. «Надо, чтоб он продолжал меня бить, — подумал он. — Тогда, может быть, забудет про электричество». Губы не слушались, но Армандо собрал все силы и произнес:
— Дерьмо!
Слово было как плевок в физиономию, хам взбесился, но тотчас же усмехнулся.
