Николай Дежнев - Пояс Койпера
— Ммм!..
— Так ты еще и обзываться! Менты, говоришь, поганые? — возмутился старший из людоедов, но я успел его упредить:
— Вы что, мужики, с дуба рухнули! Я ж так ласты склею…
Собравшаяся вокруг толпа радостно загалдела. Между тем запястья мои стянули веревкой так, что боль прошла по всему телу. Насколько возможно выпрямившись, я огляделся по сторонам. Обступившие нас со всех сторон люди выглядели странно. Одетые в светлые балахоны, они тыкали в мою сторону пальцем и обменивались мнениями о моем будущем, а точнее, спорили, на каком из городских кладбищ меня похоронят. Пара юродивых кривлялись, кто-то от радости скакал козлом, и я понял, что бенефис мой удался на славу. Над их головами, в том месте, где площадь с фонтаном переходила в улицу, на фоне бесконечно синего неба красовался билборд: «Хлеба и зрелищ!»
Повернуться и посмотреть, что делается у меня за спиной, я не успел, получил удар под дых и согнулся пополам, что привело зрителей в неописуемый восторг. Однако смог прохрипеть:
— Командир, может, договоримся?
И хотя дикция моя не отличалась четкостью, повторять деловое предложение не пришлось. Заклинание преобразило моих мучителей волшебным образом, а тот, что помоложе, даже стряхнул с моего плеча невидимую пылинку. Его более опытный напарник не стал размениваться на сантименты, а просто и грубо меня обыскал.
Буркнул недовольно, зло сверкнув глазами:
— Нищий, гаденыш, нет у него ни денария!
Новость о моей финансовой несостоятельности настолько их расстроила, что остаток пути до запряженной осликом повозки я проделал волоком, а приземление на ее дно лишь с большим натягом можно было назвать мягким. Что происходило дальше, я не смог бы описать. Мир моих ощущений схлопнулся до размера деревянного короба, а из многообразия звуков до ушей доносилась лишь ругань палачей да стук колес о камни мостовой. Если принять правила игры, думал я, а ничего другого мне не оставалось, дела обстоят совсем неплохо. Жив, и не то чтобы покалечен, а ведь могли бы! Опять же новая реальность может оказаться лучше старой, что не так уж и трудно. Сомнения и страхи имеют смысл, когда от тебя что-то зависит, иначе они пустые слова из учебника по психиатрии. Вранье это, что люди живут в материальном мире, на самом деле мы обретаемся в его отражении в нашей психике, а уж в какой грани этой призмы он преломится, от нас не зависит. Никто в здравом уме не станет утверждать, что он лев, представляющий себя бабочкой, а не бабочка, воображающая себя львом. Не дано человеку знать, кто он на самом деле, и это прекрасно, иначе в дома скорби стояли бы километровые очереди. Не разгадать ему великой загадки мироздания, остается лишь уповать на милость Создателя и учиться наслаждаться быстротечной прелестью бытия…
Правда, особого наслаждения, елозя телом по зловонным доскам повозки, я не испытал. Судя по всему, меня занесло в Вечный город, а жаль. Когда в институте проходили упадок Римской империи, у меня случился роман с одной штучкой из медицинского, и семестр мы с ней пролетели, как фанера над Парижем… на экзамене выяснилось, что над Римом! Из курса лекций я запомнил только про гонения на христиан и вопросы профессора сводил к красочному описанию страданий этих несчастных людей. Не помогло. Но страшно другое — что, если моя тогдашняя любимая до сих пор не отличает гайморит от геморроя?
Если же, пытался я рассуждать, абстрагироваться от обстоятельств, человек ко всему привыкает. Что с того, что Древний Рим, образование позволяет, устроюсь не хуже людей. Мысли от выматывающей тряски по булыжнику дробились, накладывались на воспоминания, блаженное ничто распахнуло навстречу мне свои объятия, и над моей головой сомкнулись волны небытия…
Когда сознание вернулось, я обнаружил себя распростертым на мраморном полу большой, светлой комнаты. Прямо передо мной на невысоком подиуме возлежал жирный мужик в тунике и, брюзгливо выпятив нижнюю губу, пощипывал с тарелки виноград. Пресыщенное выражение его лица показалось мне удивительно знакомым. Черты его оплыли, волосы были зачесаны на и без того узкий лоб. Поганый ящик я стараюсь не смотреть, но, включив его ненароком, часто натыкаюсь на таких же самодовольных бонз, вещающих о благе народа и судьбах страны.
Поскольку руки мои оказались свободными от пут, я с удовольствием помассировал натертые веревкой запястья. Сел и огляделся по сторонам. Комната, лучше было бы назвать ее залом, имела вместо одной из стен колоннаду, за которой, судя по всплескам воды, находился бассейн или фонтан. Остальные три стены были украшены красочными фресками, изображавшими фальшивые окна со вставленными в них, как в раму, причудливыми пейзажами. Настоящие оконца, на удивление маленькие, располагались высоко под потолком.
Судя по виду, мясной породы мужик был здесь хозяином. Так уж повелось в веках, что благосостояние граждан немедленно отражается на их обличии и живом весе.
— Очухался? — процедил он, бросив в мою сторону взгляд из-под набрякших век, и хлопнул в ладоши.
На его зов, сломавшись в поясном поклоне, прибежал раб. В набедренной повязке и с кувшином в руках, засуетился, наполняя стоявшие на низком столике кубки. Не успел он удалиться, как в зал, неся себя с достоинством, вплыла женщина. Красивая?.. Да, очень! Но в глаза первым делом бросалась не красота, а кошачья грациозность движений. На тонко очерченных губах дрожала таившая загадку бытия улыбка.
— Ты звал меня, мой Теренций?
Спросила вроде бы борова, а смотрела с прищуром на меня. В игравшем интонациями голосе звучала нега Востока.
— А, Синтия! Садись, выпей с нами вина… — Тот, кого звали Теренцием, сделал приглашающий жест рукой.
— Не помешаю ли я тебе? Ты, вижу, весь в делах! — проворковала певуче женщина. В ее словах таилась ирония, предназначенная, как нетрудно было догадаться, лишь для меня. — Рим продажен и суетен, у сенатора могут быть тайны…
Теренций воспринял сказанное на полном серьезе, и я подумал, что истолковал ее тон неверно, как вдруг Синтия мне подмигнула. Или это только почудилось? Или мне показалось, что почудилось, будто я своими глазами, а на самом деле… Голова шла кругом, но поскольку я все равно ничего не понимал, то не стоило и беспокоиться.
— Ты права, дорогая, римский плебс вздорен и жаден, — пробасил сенатор и тяжело вздохнул. Скорее всего, от переедания. — Ты даже представить себе не можешь, как ты права! Ночи не сплю, кусок сухой лепешки в горло не лезет от дум о благе народном! Но пришла ты как нельзя кстати, разговор у нас с гостем дружеский, где-то даже задушевный. К тому же не мне тебе говорить, сколь высоко я ценю твое мнение… — повернулся в мою сторону. — Как, ты сказал, тебя зовут?
Я назвал себя. Не дожидаясь, когда Теренций переварит информацию, Синтия повторила по слогам:
— Сергей!.. — покачала головой. — Слитком длинно, думаю, для краткости мы будем называть тебя Геем…
Я поперхнулся. Поданный рабом кубок дрогнул в руке, и добрая половина вина оказалась у меня на рубашке.
— Вижу, тебе мое предложение не понравилось, — засмеялась Синтия. — Но почему? Это же так созвучно благородным римским именам! Взять хотя бы того же Гая Калигулу, не говоря уже о Гае Юлии Цезаре!..
Поскольку плутовка продолжала ехидно улыбаться, мне ничего не оставалось, как постараться звучать убедительно:
— Видишь ли, госпожа…
Ее широко раскрытые глаза сузились до размера щелок, и в них запрыгал веселый чертенок.
— Можешь называть меня Синтией!
На этот раз в игре ее интонаций мне померещилось обещание. Похоже было, миражи становились моей визитной карточкой, но разбираться в собственных чувствах, и уж подавно в ее, было недосуг.
— Видишь ли, Синтия, Гай и гей, по сложившимся понятиям, имена разные, хотя в случае с Калигулой я не был бы так категоричен… — сделал небольшую паузу, призванную подчеркнуть мое уважение к собеседникам. — Для меня, человека из народа, было бы слишком большой честью встать в один ряд с римскими императорами! Хотелось бы верить, что, идя мне навстречу, вы не сочтете невозможным пользоваться полученным мною в школе прозвищем. Поскольку фамилия моя длинна и труднопроизносима, друзья называют меня просто Дэном…
— Ну что же, Дэн так Дэн! — милостиво согласилась женщина, пожав беломраморными плечами.
Держа в руке кубок, как-то очень по-свойски уселась на подиум. Сделала глоток вина. Я поспешил последовать ее примеру. Жизнь явно налаживалась, о чем свидетельствовал изысканный вкус напитка, разительно отличавшегося от той бурды, что впаривают российскому покупателю под разными наклейками.
Молчавший все это время Теренций ожил:
— Похоже, эээ…
— Дэн, — подсказала Синтия, — этого симпатичного парня зовут Дэн, впрочем, ты все равно забудешь!
— Похоже, Дэн, — послушно повторил сенатор, — боги оставили тебя своими молитвами! Или единственный Бог?.. Мне говорили, ты христианин? Отрицать, надеюсь, не станешь?
