Джеймс Морроу - Единородная дочь
Нет, ему больше нет дела до Джорджины с ее безумными идеями. Новый Завет — на полку. Все это сущий бред.
И в самом деле, в течение последующих месяцев ничего, пусть даже отдаленно противоречащего законам природы, в юго-восточном Нью-Джерси не произошло.
Как и большинство представителей его рода, кот Спиноза любил похвастаться своей охотничьей доблестью. («Ты ведь гордишься мной, хозяин, разве не здорово возглавлять в этом доме пищевую программу?») Но если коты, жившие в глубине континента, охотились на мышей и белок, Спиноза специализировался на морских жителях. Джули уже было четыре года, когда одним морозным февральским днем кот ввалился в дом с добычей в зубах.
— Что это? — встрепенулась девочка.
— Краб, — объяснил Мюррей. — Дохлый.
Спиноза поднес добычу к каминной решетке, словно собираясь поджарить краба, потом бросил его на пол, перевернув кверху брюшком.
— Но он такой славный…
Придерживая краба лапой, Спиноза принялся грызть клешню.
— Пошел вон! — прикрикнул на кота Мюррей, и тот серой тенью метнулся прочь, оставив бездыханную жертву поджариваться у огня.
Еще минуту назад всецело поглощенная цветными карандашами Джули подбежала к камину.
— Я не хочу, чтобы крабик был мертвым.
— Мне очень жаль, солнышко.
Она ткнула краба в брюшко желтым карандашом.
— Немедленно оставь его в покое, — строго приказал Мюррей.
Девочка снова ткнула краба карандашом, на этот раз зеленым.
— Бедный мистер Краб. — Теперь красным.
— Оставь его в покое!
И тут у краба дернулась одна клешня, словно тростник на ветру. Весело хохоча, Джули пощекотала бедное существо фиолетовым карандашом. И вскоре все восемь крошечных ножек двигались, неуклюже загребая воздух.
— Это нехорошо, Джули, прекрати!
Но краб уже перевернулся на брюшко: кувыркнулся, опершись большой клешней об пол. Что-то заставило Мюррея обернуться. Спиноза прижался к земле, готовый броситься на жертву. Мюррей подхватил кота на руки, едва удерживая маленького хищника, возмущенно шипевшего ему в свитер.
С невероятной скоростью краб бросился наутек. Джули едва успела открыть перед ним дверь, как он тут же плюхнулся на крыльцо. Спиноза не переставал разъяренно мяукать, возмущенный внезапным нарушением естественного порядка.
— Джули, я с тобой с ума сойду!
Вот уж точно. Торжественная процессия — краб, маленькая девочка и мужчина с котом на руках — прошествовала по молу. Забравшись на высокий валун, краб оттолкнулся всеми восемью ногами и прыгнул в воду.
— Не смей больше этого делать! — возопил Мюррей. Спиноза наконец вырвался, убежал к воде и принялся расхаживать по берегу, отчаянно мяукая. — Слышишь?! — «Тогда Ирод послал избить всех младенцев…» А эта маленькая мерзавка просто сияет, довольная и самоуверенная. — Не смей!
Она подошла, и он ударил ее.
И оба застыли в ужасе от происшедшего. Мюррей никогда раньше не бил ее, это была первая пощечина. Кожа быстро краснела, во всю щеку разливалось пятно, словно пролитый томатный сок.
Секундная пауза. И тут же — пронзительный визг:
— Ты меня ударил! Ударил!
— Не смей больше вытворять этих… этого. Впредь никакого хождения по воде, никаких алфавитов из светлячков, ничего. Они же только и ждут от тебя чего-нибудь такого, ждут, понимаешь?
— За что ты меня ударил?! — Слезы заливали обе ее щеки.
— Они же тебя заберут.
— Кто — они?
— Они.
— Заберут? — Джули потерла щеку, словно баюкая разболевшийся зуб. — Заберут меня?
Мюррей подался вперед, как бы подставляясь для ответного удара. Девочка обрушила ему на грудь свои кулачки и в следующую секунду, словно сменив па в танце, уже сопела, уткнувшись носом в его свитер. Мюррей крепко обнял дочь.
— Что, зверушки должны оставаться мертвыми? — раздался приглушенный голосок.
— Угу.
— У других детей есть мамы…
Он млел от восторга, слушая, как колотится ее сердечко.
— Я тебе за маму.
— Моя мама — Боженька.
— Что ты такое говоришь, Джули?
— Я знаю. — В бирюзовых глазах Джули все еще блестели слезы.
— Это тетя Джорджина сказала тебе?
— Нет.
— Скажи честно, Джорджина, да?
— Нет.
— А откуда ты знаешь, что твоя мама Боженька?
— Знаю, и все.
Мюррей отстранил от себя дочь и посмотрел ей в глаза.
— И что, Боженька… приходит к тебе?
— Она даже не говорит со мной. Я слушаю, слушаю… Хоть бы словечко шепнула. Так нечестно!
Не говорит. Это была самая приятная новость, услышанная Мюрреем с тех пор, как Габриэль Фростиг объявил о развитии зародыша в колбе с его пробой.
— Послушай, Джули, это хорошо, что она с тобой не говорит. Боженька иногда просит своих детей совершать всякие безумства. Это хорошо, понимаешь?
— Наверное.
— Правда?
— Угу. А куда крабик ушел? Он своих друзей ищет, да? Внезапно на Мюррея навалилась смертельная усталость.
— Да. Друзей. Это хорошо, что Боженька с тобой не говорит.
— Я поняла.
Усталость, да. Но что еще он чувствовал, когда они молча стояли на пирсе? Пожалуй, вполне оправданную жалость к себе, решил Мюррей. Другие отцы сбивались с ног, отучая своих дочерей. от наркотиков, вытаскивая их из тюрьмы, пропихивая в Принстон. И только Мюррею Джейкобу Кацу приходилось ограждать свою дочь от трагического финала на том ужасном холме, куда рано или поздно попадали все те, кто умел оживлять дохлых крабов.
Глава 4
Мелькал раздвоенный язык, яд капал с хищных клыков, черная змея отчаяния вползла в душу преподобного Билли Милка. Он шел по набережной, предаваясь тяжким раздумьям. Тщетно, все тщетно, Господь оставил его. Семь — это многократно повторенное число Откровения, — семь долгих лет Билли не получал от Небес наставлений. Раньше голоса серафимов внушали ему, что только он избран призвать Иисуса и облаченное в белые одежды воинство числом сто сорок четыре тысячи, шествующее перед его внутренним взором, чтобы предать священному огню развратный Вавилон. Этот красочный внутренний спектакль достиг кульминации в 1984 году. Именно тогда произошло невероятное событие, убедившее Билли, что и серафимы, и белое воинство были действительно ниспосланы ему Богом, а не являлись болезненными галлюцинациями.
Он принимал душ, как вдруг миссис Фостер, обычно такая обходительная и тактичная, рывком отодвинула полиэтиленовую занавеску, и теперь единственным прикрытием для грешной плоти Билли служил разве что пар.
— Он видит! — воскликнула она.
— Видит? Кто?
— Тимоти видит!
— Что вы имеете в виду?
— Его глаза! Он прозрел!
Как был голый, Билли выбежал из ванной. Это была правда. Столы, стулья, ложки на столе, семейную Библию, портрет матери на камине, мыльную пену на теле отца — его голубоглазый мальчик все это видел.
— Тимоти, что произошло?
— Мне подарили зрение!
Зрение! Его сын видит! Мальчик, который видит, может играть в Детской Лиге, ходить в цирк, смотреть, как отец проповедует с кафедры, он может кататься на коньках и на лыжах, ездить на десятискоростном велосипеде.
— Кто подарил?
— Ангелы. Они подарили мне глаза!
Но после этого незабываемого события наступил ужасный провал, Господь словно забыл о нем. Семь долгих лет — ни единого знака, ни малейшего подтверждения свыше. Теологические инстинкты Билли подсказывали ему, что Атлантик-Сити и есть этот самый Вавилон, описанный в Откровении. Всякий раз, приезжая в этот город, он ждал благословения Небес, но глаз-фантом по-прежнему застилала дьявольски непроглядная пелена.
Он переключился на другие города: Майами с его наркотическими магнатами, Сан-Франциско с его гомосексуализмом, Нью-Йорк с его подростковой преступностью, — но тщетно, все было тщетно. Почему Господь не открывает ему его предназначения, неужели правда зрение вернулось к Тимоти ценой утраченной Билли способности внутреннего видения?
«Да не оставит надежда всякого, сюда входящего», — провозглашала неоновая вывеска, вспыхивающая над входом казино «У Данте». Набрав побольше воздуху в грудь, Билли прошел через холл отеля и оказался в казино, пульсирующем накалом страстей. Вдоль обитых велюром стен верхнего яруса выстроились «однорукие бандиты» и покерные видеоприставки. Шумно вертелся громадный диск с надписью «Колесо фортуны», мелькали вселявшие надежду круглые числа, звякали колокольчики, звенел монетный каскад, едкий табачный дым заставлял слезиться единственный глаз Билли — если Вавилон не здесь, то где же?
Он спустился ниже. На втором ярусе улыбающиеся банкометы в кроваво-красных смокингах заправляли за карточными столами. Ниже крупье, с изображением клевера на отворотах пиджаков, надзирали за столами для азартных игр. Пройдя все круги ада, Билли наконец оказался в преисподней, в центре которой вертелось массивное колесо рулетки, приковавшее к себе взгляды стоявших вокруг разодетых игроков. Каждый из них, казалось, чувствовал себя здесь как дома. Каждый, казалось, знал, где находятся электропробки, где течет водопроводный кран, какие секции ковра пора заменить. Несмотря на многократное посещение подобных заведений, Билли так и не понял, чем вызвано подобное ощущение.
