Бора Чосич - Наставники
Возникнув перед нами, капитан Вацулич заявил: «В новой жизни у человека не будет иметь права на боль даже самый ничтожнейший орган – зуб, например!» Мама только вздохнула. Дедушка не поверил: «Да ну?» Вацулич вынул из кармана зеленую коробочку и сказал: «Кроме того, каждый, кто примет вот эту таблетку, полностью забудет бывшую жизнь и станет абсолютно нашим человеком!» Каждый из нас задумался над преимуществами вновь наступающих дней, а также о том, что мы оставим в своем ближайшем прошлом. Вацулич принялся раздавать белые таблетки с оттиснутыми буквами, вкладывая их прямо в открытые рты, мы глотали их давясь, не запивая, но с ясными лицами. Тетки воскликнули: «Все отдадим!» – и, стыдливо попросили еще по одной. Чуть погодя дедушка сказал: «А со мной ничего! – и добавил: – Все помню!» Вацулич посмотрел на нас и сказал: «Со стариками потрудней будет!» От случившегося всеобщего восторга Вацулич выронил коробочку. Она оказалась довоенного производства, принадлежала крупному фашистскому тресту по производству аспирина. Отец сказал: «Я сразу понял – это обычный аспирин, от которого потеют!» Дедушка сказал: «А если он еще и фирмы Байера, то я точно удавлюсь!» Вацулич стыдливо собрал раскатившиеся по полу пилюли, вспотел и сказал плачущим голосом: «Так ведь идея важна, все остальное вторично!» Мама подтвердила: «Верно!» – но всем было ясно, что думает она иначе. Строгий, товарищ капитана Вацулича, которого очень разозлило это происшествие, сказал: «Я раздам вам патроны, это хорошо помогает от нервов!» Дедушка спросил: «А как мы их употреблять будем?» Строгий сказал: «Зажмите их в кулаке! – и немного погодя добавил: – Как начнете психовать, сожмите покрепче, и все пройдет!» Дедушка восхитился: «Ишь ты, как просто!» Строгий подтвердил: «Точно!»
В сорок пятом году товарищи от народной революции пустили побоку медицинские вопросы и отдались строительству народной власти; мой отец, дядя и я, как вам уже известно, отдались вместе с ними. Дом остался на женщинах, на них остались и старые проблемы – проблемы оздоровления человечества, хорошо всем известные. В мудрых книгах, даже в некоторых рукописных трудах, были разысканы еще не испытанные рецепты, и мама собственноручно принялась составлять опасные мази от несуществующих кожных болезней, а также отваривать травы от ишиаса, которым никто не страдал. Дедушка сказал: «Если какое лекарство и надо придумать, так это от голода!» Все промолчали, а он продолжил: «Просто бы тесто замесить да хлеб поставить!» Это был абсолютно точный рецепт, но абсолютно неосуществимый.
Мама постоянно прикидывала, что может случиться с каждым из нас в результате непредвиденного несчастного случая. Дедушка говорил: «Смотри накличешь!» Мама же не могла остановиться: «А что если кто-то из наших выпадет из окна четвертого этажа?» Тетки говорили: «Все мы в руце Божией! – и добавляли: – Мы никогда не высовываемся!» «А что если у кого-то вытечет глаз во время стрижки ногтей, которые так опасно отскакивают?» – спрашивала мама. «А что если кто-то поскользнется на паркете, который я вынуждена постоянно натирать, потому что терпеть не могу грязи?» – продолжала она. «А что если кто-то отхватит себе топором палец во время колки дров в нашем холодном подвале?» Никто не был в состоянии ответить ей. Дядя заявил: «Я не желаю представлять себе эти страшные сцены четвертования, и потому заткнись!» Мама ему ответила: «Хорошо тебе, ты только сидишь и смотришь, как бы смотаться на сторону, а я должна без перерыва сидеть дома и заботиться о вас!» Кто-то сказал: «Хватит заботиться!» Но эти слова, как и прежде бывало, не помогли. Мама вырезала газетные статьи о крупных преступлениях и упорно информировала нас: «Гляньте-ка, эта сволочь свернула шею старой немощной торговке молотым кофе!» Или: «Известная домовладелица найдена в собственном подвале уже разложившейся, убитой своей неблагодарной прислугой!» Дедушка кричал: «Не хочу смотреть на эти кошмары!» Отец добавлял: «Хорошо же ты воспитываешь единственного сыночка!» Мама отвечала: «Он должен понять, что жизнь не сахар, а сосуд, наполненный ужасом и непрерывно текущей кровью!» Тогда отец согласился: «Ну давай!»
Это рассказ о ремесле, о действиях, вызванных этим ремеслом, медицинским. В этом рассказе я пытался описать наши занятия делом помощи больным членам нашей семьи, несмотря на их железное здоровье. В этом рассказе описаны случаи заболеваний и несчастные случаи, которые случались с другими людьми, далекими от нас, но все-таки. Это рассказ о ремесле, которое всюду процветало, о ремесле санитарного просвещения, совершенно необходимого в новых условиях. В этом занятии участвовали все, о нем шла речь на митингах, на нашей кухне, повсюду, но в то же время казалось, что в этом деле участвует только наша мама, что совершенно не соответствует действительности. О здоровье, а также о противоположном ему состоянии, то есть о болезни, мечтали, размышляли все, в то время как говорила только одна мама, что и отражалось на ней. У мамы болели зубы, это была единственная болезнь в нашей семье, а она ведь между тем заботилась о здоровье всех нас, несмотря на нашу неблагодарность. Мама пыталась излечить отцовский алкоголизм, дядин гипертрофированный интерес к женскому полу, а также дедушкину нездоровую тягу к хлебу, в данный момент отсутствующему. Мама намеревалась излечить Мирослава из бельэтажа от парши, но сама схлопотала струпья на руках. Мама пыталась наложить шину на сломанную кошачью лапу, но кошка, несмотря ни на что, сдохла. Мама разводила руками: «Ничего не понимаю!» Аналогичное состояние было и у нас.
Наконец, мама принесла японский чайный гриб. Гриб был большой, зеленоватый, полупрозрачный, он плавал в банке с тепловатой водой. «Это универсальное средство для омоложения и лечения всех болезней, купила очень дешево!» – сказала мама и поставила банку на стол. Мы расселись вокруг и принялись рассматривать гнусное содержимое банки. Гриб спокойно покачивался на воде, выпускал свои мерзкие щупальца, рос прямо на глазах, и дедушка совершенно естественно спросил: «Оно что, животное? – «Не знаю, с каких это пор растения стали животными!» – почти оскорбленно ответила мама. Дедушка сказал: «Я все-таки думаю, оно и укусить может!» Мама спросила: «Так что же я, по-твоему, за такую дрянь стала бы последние деньги отдавать?» Все пристыжено замолчали. Я вспомнил дядины гланды, которые плавали в баночке, а также другие органы человеческого тела, которые я видел на соответствующей медицинской выставке. Мама сказала: «А сейчас попробуем!» Она взяла чашки и стала их наполнять розовой жидкостью: «Можно опять долить воды, И так до бесконечности!» Дедушка сказал: Не буду пить, хоть убей!» Мама глотнула из чашки и легонько стукнула себя в грудь: «Сразу окрепла!» Дядя сказал: «Вот выпью и сделаюсь импотентом!» Отец сказал. «Я вас расколол: это секретное лекарство от алкоголизма!» В конце концов все мы начали прихлебывать понемножку, с опаской, не бия себя в грудь. Потом отец спросил: «А если ребенок упьется этим?» Мама сказала: «Ах, если б ты пил только гриб!» Отец ответил: «Еще чего, чтобы у меня от этого кишки слиплись!» В дальнейшем гриб продолжал расти. Его постоянно пересаживали во все большие банки. Когда дело дошло до самой большой, дедушка заявил: «Это последняя!» Но на этом дело не закончилось. Мама разодрала гриб на части, части гриба предложила соседям, совершенно бесплатно.
Это было в сорок пятом, год спустя после большой войны, однако в домах становилось веселее, хотя и не так быстро. В окнах, с которых было содрано черное бумажное затемнение, появились банки, во всех банках торжественно плавал разодранный на части, живучий, оздоровляющий мамин японский гриб, универсальное лекарство нашей свободы. Появился Вацулич, мама встретила его на пороге с банкой чудесной жидкости. Вацулич, усталый, с руками, окровавленными в результате изгнания врага, сел и тяжело вздохнул: «Полейте лучше руки вымыть!» Мама прижала банку к груди. Вацулич вымыл руки, окровавленные войной и другими бедами, иной водой – хлорированной, профильтрованной от фашистской мути, но все же обыкновенной водой.
О стирке белья и его глажении
Дядя предложил осуществить перепись практикующихся по соседству ремесел, чтобы знать, кто чем занимается. Данные он хотел занести в записную книжку с желтыми корочками, хорошо нам известную. Дядя сказал: «Первым номером перепишу всех прачек и гладильщиц, как самое необходимое!» Дедушка сказал: «Конечно, потому что бабы!» Мама сказала: «Ну что это за профессия, я сама этим каждый день занимаюсь! – и добавила: – Что касается белья, то я в этом деле академик, столько я его перестирала, учитывая, что вас полон дом!» Дядя сказал: «Они просто стирают и гладят, но как они это делают!» Дедушка удивился: «Да ну?» По соседству была прачечная, в прачечной было несколько девушек, девушки говорили: «Вы смотрели кино «"Принцесса тропической ночи" – правда, красивое кино?» Они беспрерывно пересказывали друг другу любовные приключения известных киноактрис, добавляя обязательно: «Что поделаешь, с нами, раз мы стираем и гладим, ничего такого никогда не произойдет!» На это дядя сказал: «К вашим услугам!» Дедушка подвел черту: «Если где много баб собирается, там обязательно бордель будет!» Мама сказала: «Не надо оскорблять честных тружениц!» Отец заявил: «Да кому они нужны со своей утюжкой сейчас, в войну! – и добавил: – Только кучкуются да смотрят, как бы мужика за штаны ухватить!» Дедушка сказал: «Вот и я говорю!» В сорок третьем году, в центральном году нашей жизни, очень тревожной, прачки из нашей округи, знаменитые гладильщицы в наших окрестностях прекратили вершить свой драгоценный труд в результате нехватки тонких господских сорочек, в результате нехватки мыла, древесного угля для утюгов и вообще всего. Дядя и другие мужчины предлагали: «Пошли сучку на улице загоним, а вы 3 нее мыло сварите!» Утонченные прачки времен нашей оккупации отвечали: «Ах нет!» Мама собирала ошметки довоенной ветчины, больных котят, дохлых птиц, из всего этою варила мыло, абсолютно искусственное, после чего говорила: «Это только для нас!» В сорок третьем военном году люди стирали и мылись мылом исключительно искусственным, сделанным из погибших животных, из песка, толченого кирпича, и только немецкие унтер-офицеры употребляли туалетное мыло итальянского производства; купаясь, они восклицали: «О-хо-хо!» – и тому подобное. В сорок третьем году многим людям не удавалось постирать собственное белье, умыть собственное лицо, руки, порой очень грязные. Прачки из нашей округи говорили: «К сожалению, ничем помочь не можем!» Люди жаловались: «Грязью зарастаем!» Некоторые господа из довоенных говорили: «Приходится выходить неглаженым!» Мама говорила: «У моего мужа стрелка на брюках такая, что порезаться можно, потому что я знаю, как их гладить!» К нам тайно проникали какие-то люди и шепотом сообщали: «Скоро всю эту нечисть мы выведем на чистую воду!» Наша соседка Даросава стала рассказывать о своих неприятностях с лодочником, дедушка сказал: «Нас твое грязное белье не интересует!»
