Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения
Рэмси извлек из шкафа старинную деревянную шкатулку. Несмотря на позволение несколько сократить расстояние во время прогулки, Ирина решительно заняла место в дальнем углу комнаты. С неожиданным почтением Рэмси выложил на разделявший их стол коробку из-под сигарет «Суон», лезвие бритвы и металлический цилиндр, похожий на старую упаковку из-под пилюль. Разрезав лезвием сигарету «Голуаз», он стряхнул табак с бумаги. С помощью изящной серебряной зажигалки распределил траву вперемешку с семенами. Он был похож на колдуна, перемешивающего зелье, способное погрузить Спящую красавицу в долгий сон или свалить на покрытую снегом землю Белоснежку.
Закончив, Рэмси протянул Ирине косяк, скрученный удивительно аккуратной тонкой трубочкой. Она сделала две затяжки и решительно замотала головой на его предложение сделать третью. Рэмси пожал плечами и расправился с оставшимся в одиночку.
Ирина втайне боялась беспричинного смеха или безудержной болтовни, которую, по ее мнению, вызывает марихуана, но так, похоже, наркотик действовал только в кино — ее опасения оказались беспричинными. Не обращая на нее внимания, Рэмси встал с дивана, открыл футляр и собрал кий, затем разместил на столе выровненные рамкой шары. Деликатным ударом он выполнил разбив пирамиды слева, закрутил и отправил в лузу красный, заставив биток разбросать сбившиеся в кучку шары.
Как и наркотик, последующее действо было мальчишеством. Рэмси пригласил ее к себе домой, поэтому вынужден исполнять роль хозяина, но затащить ее в подвал с одной целью — произвести впечатление больше подходит юноше, чем мужчине сорока семи лет. Как бы там ни было, но Ирина видела игру Рэмси только на экране, и тогда стол двенадцать на шесть казался ей значительно меньше. С близкого расстояния точность и фантастическая выверенность ударов, способность подставить биток под нужный шар казалась лежащей за пределами человеческих возможностей. При каждом движении полы шелкового пиджака распахивались и покачивались.
Шары слаженно катились в лузы, будто по собственной воле, подталкивая друг друга или пролетая на расстоянии волоса от остававшихся в игре собратьев, никогда не соприкасаясь, если это не было запланировано Рэмси. Подсвеченные мягкими лучами разноцветные пятна калейдоскопом мелькали на сукне.
Волоски на коже Ирины вздыбились, воздействие марихуаны было настолько легким, что она задалась вопросом: почему, вопреки ожидаемому эффекту, сидит точно затянутая в узел?
Рэмси приступил к следующему фрейму, а Ирина подумывала о еще одной затяжке допинга, как произошло нечто. Наркотик, как внезапно оказалось, не такой уж и легкий. И это после двух затяжек. Воздух в легких, температуру которого она никогда не замечала, внезапно стал нагреваться, как сиденье в машине, после включения подогрева. Ирина никогда не задумывалась о размерах своей груди. Лоренс любил весело заметить, что не принадлежит к любителям «сисек». Поскольку так называемый «муж» никогда не обращал внимания на эту часть тела — даже не касался ее, откровенно говоря, — она не видела смысла придавать ей большое значение.
Сейчас грудь восстала против пренебрежения, воспротивившись тому, что в инфракрасном изображении на ее месте, вероятно, будут зиять две дыры, как на месте окон Сент-Пола. Ошеломленной Ирине показалось, что грудь начала светиться, и она обняла себя руками, как в тот вечер, когда произнесла по-русски фразу: «Когда мы с тобой разговариваем, мне кажется, что я голая».
Это чувство наводило на мысль, что ее тело подключили к передатчику электрического тока и какой-то хулиган постепенно увеличивает напряжение в сети. Пульсирующая теплая волна скатилась на живот, затем на бедра. Ирину охватила досада. Это совсем не то, на что надеется молодая женщина, получившая приглашение на вечер. Ирина понимала, что ее грудь не пылает красным, как семафор на железной дороге, однако следует признать, что контраст с чопорной иллюстраторшей, которой она всегда была, сейчас представляет колоссальный.
Ирина осторожно повернулась и посмотрела прямо на бильярдный стол, решив, что в ее положении не стоит позволять волосам растрепаться. Рэмси, похоже, ничего не замечал. На лице застыло выражение предельной концентрации, она даже забеспокоилась, не плохо ли ему; со стороны его позерство выглядело не ахти как, но, видимо, после косячка Рэмси ничем другим не занимался, так бы он поступил и в том случае, если бы она отказалась принять его приглашение.
Все же он мельком бросал на нее взгляды, желая получить подтверждение, что ослепительные удары сделаны не зря. В конце концов, Рэмси заслуживал похвалы, по какой еще причине взрослый мужчина может вести себя как восьмилетний ребенок, если не в надежде на восхищение. Забавно, что до этого момента она не замечала его. Не в том смысле, в каком воспринимала его раньше — как свидетель, описывающий полиции точные приметы: рост, цвет волос, а в самом прямом и правильном смысле — ведь Рэмси Эктон совершенно удивительный человек.
Поразительный.
На самом деле он головокружительно — умопомрачительно! — привлекателен.
Это прежде было не так явно, но сейчас ее глаза расширились, зрачки превратились в темные точки в центре. Возможно, незаметный со стороны, этот внутренний переворот поразил Ирину.
Если она сейчас не поцелует Рэмси, то определенно умрет.
— Надо выполнить удар, чтобы прочувствовать, — произнес Рэмси, по-прежнему стоя по ту сторону стола. Это была первая произнесенная им за полчаса фраза.
Будучи ребенком, Ирина пугалась диких криков школьников, несущихся по коридорам, неприятных высказываний в ее адрес о том, что у нее лицо как у осла. Она пронесла эту тревогу по всему жизненному пути до самого конца университета, так и не заставив себя произнести слова объяснения, которые знала. Когда ее друзья-мужчины превышали скоростной рубеж, она позволяла себе раздражительность. Внезапно Ирина вспомнила, как с тем же беспокойством ждала звонка Лоренса после того, как они первый раз провели ночь вместе, и боялась, что он никогда не позвонит.
В своей профессиональной деятельности Ирина привыкла к разным поворотам судьбы, но всегда спешила открыть конверт с уведомлением из издательства, поскольку там могло содержаться требование забрать работы — результат шестимесячного кропотливого труда. За время жизни в Лондоне она пережила страх во время взрыва, устроенного Ирландской республиканской армией, хотя до этого все нагнетающие ужас репортажи о произошедших в разных местах взрывах казались далекими, не имеющими к ней отношения.
Суть в том, что, как и большинство людей, Ирина не была чужда страха.
Она понимала, какой смысл люди вкладывают в это слово. Но, как оказалось, истинный смысл был скрыт от нее до 2:35 6-го — нет, уже 7 июля 1997 года. Никогда прежде она не была так панически напугана.
Ирина решила повиноваться. Ее воля молчала, по крайней мере та самая сила воли, которая тонким голосом заставляла положить грязную одежду в корзину для белья или поработать в студии еще один час, когда она уже плохо видела от усталости.
Но существовала и еще одна воля, то чувство, которое исходило не от нее, но все же принадлежало ей. Сейчас это более сильное чувство взяло управление на себя. Попав под его затмевающее влияние, Ирина была не в состоянии принимать решения самостоятельно. Она ничего не делала; это желание само созрело в ней.
Ирина двинулась вперед, к Рэмси, понимая, что в любую минуту может упасть и причиной тому будут высокие каблуки, марихуана или коньяк. Неуверенность в движениях сидела у нее в голове, как боль при воспалении уха.
Вероятно, такое случалось с пилотами истребителей, особенно до появления навигационных приборов, когда они, не представляя, где верх, где низ, на всей скорости врезались носом в землю. Даже в нашу эпоху надежных альтиметров пилот-любитель может неверно считать показания приборов на панели и направить машину в стену дома. Не прислушиваясь к голосу интуиции, подсказывающему, в каком направлении верх, полагаясь лишь на визуальные ориентиры, безусловно, можно прийти к фатальному падению.
Ирина шла к Рэмси, чья стройная фигура сейчас была очерчена тонким белым контуром, словно вырезанная из журнала фотография, и все произошедшее за сегодняшний вечер постепенно вставало на свои места. Рэмси воспользовался тем, что Лоренса нет в городе. Он ослепил ее восхитительным ужином, хитро разбавленным историями с сексуальным подтекстом из подросткового периода жизни. Он напоил ее — старая как мир комбинация, любимая женщинами, не желающими брать на себя ответственность. И наконец, наркотики. Он заманил ее в свой дом, где представил в лучшем свете свое мастерство игрока, в надежде, что она ослепнет от близости к звезде. И теперь: «Надо выполнить удар, чтобы прочувствовать». Гамбит. Пешку пожертвовали. Рэмси казался ей наивным? Это она наивная, ветреная и пустоголовая дурочка, упавшая в объятия совратителя, как наливное яблочко с деревца.
