Матс Валь - Невидимый
— Что вы делали еще, кроме закрашивания свастик?
— Мы попытались выяснить, кто это сделал. Были предположения, но это всего лишь предположения. Их ведь еще надо доказать.
— Так что вы сделали?
Хумблеберг развел руками.
— Что бы вы сделали в этом случае?
— Не знаю. Но я ведь и не ректор. В мои обязанности не входит работа с подростками, рисующими свастику во вверенной мне школе.
Хумблеберг снова начал вертеть в руках ручку.
— Я скажу вам, что думаю. Я уверен, чем меньше обращаешь на это внимание, тем лучше.
— Вот как?
— Да.
Форс сделал пометку в блокноте.
— Ну и как вы отреагировали?
— Когда стали появляться свастики? Мы попытались выяснить, кто их рисовал, но так и не узнали. Я поговорил с учителями и попросил их провести беседы в классах.
— О чем именно?
— О нацистских символах, нацизме, неонацизме.
— И они провели такие беседы?
— Думаю, что да.
— Когда в школе Люгнета появилась первая свастика?
Хумблеберг задумался.
— Пять лет назад. Около спортзала.
— Нурдстрем сказал, что злоумышленники использовали лестницу.
— Это верно.
— Итак, вы поговорили с учителями, они провели беседы с учениками, а потом появилось еще несколько свастик?
— Да. Через несколько месяцев таким же образом разукрасили холл около дирекции.
— Вы заявляли об этом в полицию?
— Я уже не помню.
— Мой коллега Нильсон утверждает, что никакого заявления по поводу вандализма в школе Люгнета не было.
— Вполне возможно, что мы не заявляли. Форс записывал ответы Хумблеберга в блокнот. В дверь постучали. Это была Маргит.
— Шкафчик принадлежит Аннели Тульгрен.
— Спасибо, Маргит, — поблагодарил Хумблеберг.
— Аннели Тульгрен, — сказал Форс, записывая имя. — В какой класс она ходит?
— В девятый «С».
— Можно вызвать ее сюда?
— Конечно, если она в школе, — Хумблеберг снова повернулся к местному телефону. — Маргит, будь добра, позови сюда Аннели из девятого «С». — Хумблеберг поднялся и надел куртку. — Что-то мне нехорошо. Весенняя простуда, немного знобит. — Он озабоченно посмотрел на Форса, склонившегося над своими записями. — Скажите, то, о чем мы говорили, как-то связано с исчезновением Хильмера?
И никто из них не видел Хильмера.
Истекающего кровью на полу.
С полным ртом коричневых, влажных листьев.
Лежащего на полу перед ними.
— Я не знаю, — сказал Форс. — А как вы думаете?
Хумблеберг выглядел озадаченным.
— О чем?
— Вы знакомы с Бергом?
— Конечно.
— Вы ведь оба занимаетесь политикой?
— Мы члены разных партий.
— Но все же вы знаете друг друга довольно хорошо?
— Да.
— Берг сказал, что Хильмер Эриксон поссорился с подростками, которые рисовали свастику.
— Я об этом ничего не слышал.
— Вам не кажется странным, что Берг осведомлен лучше вас?
— Не кажется. Нурдстрем депутат. И он обо всем сообщает Бергу. Они соратники по партии. И к тому же ректор не обязан все знать.
— Разве ректор не обязан знать, что один из его учеников поссорился со школьными нацистами?
Хумблеберг покачал головой:
— Насколько я понимаю, нацистов у нас тут нет. Это просто хулиганы, которые из кожи вон лезут, чтобы вывести взрослых из себя. Вряд ли их выходки можно назвать нацистскими.
— О каких именно хулиганах вы говорите?
Хумблеберг задумался.
— Я не совсем уверен и не хотел бы называть никого конкретно.
— Свастика ведь достаточно конкретна?
— Да, но даже если у меня есть определенные догадки, то ведь между предположением и уверенностью есть огромная разница. Что будет, если я обвиню нескольких учеников в неонацизме только потому, что они поссорились со своим одноклассником? Ссоры между подростками — совершенно обычная вещь, никакого криминала тут нет.
Форс записал. Зазвонил телефон. Хумблеберг снял трубку и ответил, что он будет занят еще полчаса. Едва он положил трубку, как в дверь постучали и появилась Маргит.
— Вот Аннели.
Позади Маргит возникла рослая девочка. У нее были широкие бедра и явно избыточный вес. Светлые волосы собраны в хвост, лицо без макияжа. Она была одета в черные ботинки, мешковатые брюки и серый свитер.
Маргит закрыла двери. Хумблеберг откашлялся.
— Это Форс, полицейский. Он хочет задать тебе несколько вопросов.
Тут Хумблеберг повернулся к Форсу.
— Я думаю, что вы хотите поговорить наедине?
— Вовсе нет, — ответил Форс. — Аннели, садись, пожалуйста.
Девочка сделала несколько шагов вперед и села на пустой стул перед столом Хумблеберга. Форс открыл чистую страницу в блокноте, посмотрел на часы и отметил на бумаге время.
— Меня зовут Харальд Форс. Как пишется твое имя?
Аннели произнесла имя и фамилию по буквам.
— Можешь написать его тут? — спросил Форс, снова открыл чистую страницу и протянул Аннели блокнот и ручку. Круглым девчоночьим почерком Тульгрен написала «Аннели Тульгрен». Форс взял у нее блокнот обратно.
— Так тебя все же зовут Аннели? Девушка улыбнулась немного насмешливо.
— Вы думаете, я написала неправду?
— Но на твоем шкафу написано другое имя.
— Да.
— Какое имя написано на твоем шкафу?
— Кристина Полленшерна.
Форс снова достал блокнот.
— Можешь написать и это имя тоже?
— Конечно.
И Аннели написала «Кристина Полленшерна».
Форс взял блокнот и посмотрел сначала на запись «Аннели Тульгрен», потом на «Кристина Полленшерна».
— Слова «Кристина Полленшерна» на шкафу написала ты?
Рот Аннели растянулся в широкой улыбке. Она перевела взгляд на Хумблеберга, затем снова посмотрела на Форса.
— Что это? Допрос?
— Это не допрос, — сказал Форс, — на допрос вызывают, когда подозревают в совершении какого-то преступления. Ты же лишь написала «Кристина Полленшерна» на своем шкафу, а это, хоть и запрещено школьными правилами, едва ли требует вмешательства полиции. — Форс помолчал. — Значит это ты написала «Кристина Полленшерна» на своем шкафу?
— Да, я, — сказала Аннели и широко улыбнулась. — Я могу идти? У нас математика, это мой любимый предмет.
— Еще пару минут, — сказал Форс. — На твоем шкафу еще нарисованы две молнии,
Аннели стала серьезной.
— Ну и что?
— Молнии нарисовала тоже ты?
— На этот вопрос я не отвечу.
— Почему?
Аннели молчала.
Форс молчал.
Хумблеберг молчал.
Через закрытые окна слышались крики играющих во дворе детей.
На полу лежал Хильмер и плакал. Он очень хотел уйти из этой комнаты, но это было невозможно. У него не осталось больше сил, и он мог лишь следовать за Форсом. Так всегда с невидимыми: они могут двигаться только тогда, когда мы думаем о них.
— Теперь я могу идти?
— Я хочу задать еще несколько вопросов, — сказал Форс.
— А я не хочу отвечать, — сказала Аннели, поднялась и быстрыми шагами пошла к двери, открыла ее и бесшумно закрыла за собой.
Хумблеберг вздохнул.
— Аннели сообразительная, хитренькая девочка, но она немного неуравновешенная. А что нарисовано на ее шкафу?
— Двойные молнии, как на шлемах у немецких эсэсовцев. С кем она дружит?
— С Бультерманом и Мальмстеном из девятого «А». Это два отъявленных хулигана.
— Тульгрен, Бультерман и Мальмстен, — задумчиво произнес Форс, — это ведь они рисуют свастику?
Хумблеберг покачал головой:
— Я не могу этого доказать, но предполагаю, что они приложили к этому руку.
— Расскажите мне о них.
— Ну, Мальмстен, если можно так выразиться, не лучший ученик в школе. Его отец работает слесарем в одном магазине в городе. Мать поет в церковном хоре. Бультерман неглупый парень, но учебой не интересуется вовсе. Его отец потерял работу несколько лет назад, когда «Велюкс» сократил число сотрудников со ста восьмидесяти до девяноста. Правда, потом они снова наняли человек двадцать, но отец Бультермана к ним не попал. У него слава довольно агрессивного парня, то же самое можно сказать и про сына. Семью Мальмстена я назвал бы хорошей. Отец служит в коммуне, выполняет почетные поручения. У Бультермана все хуже.
— Я хотел бы встретиться с Мальмстеном. Можно привести его сюда?
Хумблеберг повернулся к местному телефону.
— Маргит, будь добра, позови Хенрика Мальмстена из девятого «А». — Хумблеберг снова откинулся назад, поднес руку к лицу и три раза чихнул, затем достал носовой платок из кармана и вытер руки. — Что делать? — вздохнул он измученно. — Раньше об учениках заботились лучше. У нас была целая команда — психолог, куратор, консультант. Проходили регулярные конференции. Теперь ничего этого нет. Идет борьба за каждую крону. А в результате в школе работают одни старики, которые засыпают на конференциях. Самый молодой учитель у нас я. И что нам делать, если подростки начинают рисовать свастики?
