Эрик-Эмманюэль Шмитт - Кики ван Бетховен
«Подумать только: Бетховен умер, а столько кретинов живы…»
Мадам Во Тхан Лок была права: нам, как никогда, необходим Бетховен. После моего внезапного возвращения к прежнему ощущению жизни, на выставке в Копенгагене, я в долгу перед Бетховеном, ведь он помогает мне созидать современный гуманизм, тот оптимизм, которому удается согласовать смысл трагедии и надежду на будущее.
Нередко разницу между оптимистом и пессимистом поясняют, предлагая представить стакан воды: когда стеклянный бокал наполнен влагой на пятьдесят процентов, пессимист утверждает, что стакан наполовину пуст, а оптимист — что он наполовину полон.
Мне кажется, это сочная метафора.
Пессимист, считающий стакан полупустым, замечает то, чего нет, — пустоту, а не то, что есть, — чем он полон. Человек, настроенный ностальгически, пассеист, человек, обращенный в прошлое, станет оплакивать то, чего уже нет, — количество выпитого, вместо того чтобы оценить то, что есть, то есть то, что предстоит выпить, и то, что будет, — удовольствие пить.
Когда пессимист перетряхивает ушедшее, оптимист смотрит на то, что ему обещано. Для оптимиста характерны аппетит, удовольствие и уверенность. Для пессимиста — угрюмость, ощущение, что его чего-то лишили, и склонность жаловаться. «Лучше завоевывать радость, чем предаваться печали», — отметил Андре Жид 12 мая 1927 года в своем дневнике.
Что такое радость? Это способ ощущения полноты, удовлетворенности, признательности жизни.
Радостный человек не испытывает ни в чем недостатка. И все же у него есть далеко не все — а у кого есть все? С другой стороны, он доволен тем, что у него есть. Более того, он наслаждается этим.
Радостный человек не испытывает фрустрации. А у человека разочарованного, подавленного, усталого, у меланхолика, все идет наперекосяк.
Если печаль есть осознание чьего-то отсутствия, то радость — это сознание присутствия. Если печаль связана с тем, чего не существует, — с горем утраты, отвращением к тому, что ты слаб, смертен, бессилен, ограничен, то радость приходит от полноты. Она кричит о нашем счастье чувствовать себя живым, здесь и сейчас, восхищаясь тем, что нас окружает.
Радоваться и наслаждаться — в этом и проявляется радость. Она ничего не требует, ни о чем не жалеет, ни на что не жалуется. Она ликует. Благодарит. Радость полна признания.
Какую легкость приносит нам радость, освобождая от того, что нас тяготит: от груза амбиций, сожалений, раскаяния, навязчивых идей, от горечи, иллюзий, претензий!
Наша эпоха не умеет вкушать радость. Она предпочитает забвение и развлечение: две эти практики помогают нам избавиться от скуки или скорби. Радостный человек кажется нам тупицей, а отнюдь не мудрецом.
Но согласно Бетховену и его собрату философу Спинозе, есть мудрость радости. Я не только допускаю счастье жить, я его люблю, то есть принимаю все сущее и люблю все, что ощущаю всеми органами чувств. Я сочетаюсь браком с вселенной, обожаю ее. Кроме того, разве радость не есть суть музыкального опыта?
Слушая мелодию, я становлюсь более открытым, я смакую то, что звучит в моих ушах, в сознании, в сердце. Я с жадностью лакомлюсь переживаемым моментом. Даже мрачная музыка всегда дарит мне наслаждение, ведь она занимает меня, воодушевляет, переполняет. Неудивительно, что Великий Глухой создал «Гимн радости» как свое завещание, вершину своего творчества…
Помните, что радость, как и печаль, может передаваться окружающим. Бетховен хочет заразить нас этими чувствами.
Но какой смысл передавать печаль своим современникам и последующим поколениям? Это связано с местью или с жестокостью. Наиболее пессимистично настроены люди шизоидного типа: белое они называют черным, они рассуждают как пессимисты, а живут как оптимисты. Ведь к чему писать, сочинять, заниматься живописью, производить на свет детей, заботиться о них, обучать, если ты веришь лишь в небытие, а существование воспринимаешь лишь как предсмертную судорогу.
После нескольких месяцев, проведенных с Бетховеном, я смог сформулировать то, что он мне внушил.
Это было кредо.
Кредо гуманизма.
КРЕДО СОВРЕМЕННОГО ОПТИМИЗМАЯ оптимист, так как считаю, что мир жесток, несправедлив, равнодушен.
Я оптимист, так как считаю, что жизнь слишком коротка, ограниченна и полна страданий.
Я оптимист, так как ношу траур по познанию: отныне я знаю, что мне не суждено узнать.
Я оптимист, так как заметил, что любое равновесие непрочно и временно.
Я оптимист, потому что не верю в прогресс, точнее, я думаю, что не может быть автоматического прогресса, прогресс без моего участия, без нас, нашей воли и тяжкого труда.
Я оптимист, так как опасаюсь самого худшего, но сделаю все, чтобы этого избежать.
Я оптимист, так как это единственное разумное предложение, на которое меня вдохновил абсурд.
Я оптимист, так как только это отвечает тому, что мне нашептало отчаяние.
Да, я оптимист, потому что таково авантюрное пари: если судьба докажет, что я был прав, доверяя ей, я выиграю; если судьба докажет, что я ошибся, я ничего не потеряю, но зато прожитая мною жизнь будет лучше, благороднее, чем жизнь пессимиста, принесет больше пользы.
«Подумать только: Бетховен умер, а столько кретинов живы…»
До нас вновь доносится послание Великого Глухого, хотя мы было забыли о нем. Теперь оно звучит сильно, ново, отчетливо, удивительно и задорно. Он будит нас.
По сути, скончался не он, а мы.
Смерть мозга. Духовная кома. Мы убили веру в человечество, основанную на благородных поступках, на добровольном порыве, на героическом оптимизме.
Не знаю, жива ли мадам Во Тхан Лок или же присоединилась к ангельскому хору, но, как бы там ни было, мне хотелось бы этими строками поблагодарить ее и еще сообщить благую весть:
— В конце концов, Бетховен, возможно, не умер. И я сомневаюсь, что кретины живы…
Послания, отправленные Бетховеном
1. Увертюра «Кориолан». До минор, ор. 62
Колумбийский симфонический оркестр под управлением Бруно Вальтера — 7’57
2. Пятая симфония до минор, ор. 67,
I часть. Allegro con brio
Нью-Йоркский симфонический оркестр под управлением Бруно Вальтера — 6’11
3. Девятая симфония ре минор, ор. 125 (с хором), IV часть.
Presto — Allegro та non troppo — Vivace — Adagio cantabile — Allegro — Allegro mod era to — Allegro
Элизабет Шварцкопф, Эльза Кавельти,
Эрнст Хефлигер, Отто Эдельман.
Хор фестиваля в Люцерне,
Филармонический оркестр под управлением Вильгельма Фуртвенглера — 25’30
4. «Фиделио», op. 72. II акт: фрагмент финала «О Gott! О Welch ein Augenblick»
Леонора — Биргит Нильссон Флорестан — Ханс Хопф Дон Писарро — Пауль Шофлер Рокко — Готлиб Фрик Марцелина — Ингеборг Венглор
Хор и оркестр Кельнского радио под управлением Эриха Клайбера — 7’28
5. Четвертый концерт для фортепиано с оркестром соль мажор, ор. 58, II часть.
Andante con moto
Солист Эмиль Гилельс
Оркестр Ленинградской филармонии под управлением Курта Зандерлинга — 5’05
6. Пятнадцатый квартет ля минор, ор. 132,
III часть: Canzone di ringraziamento,
Molto adagio: «Heiliger Dankgesang eines Genesenen an die Gottheit, in der lydischen
Tonart»[4]
Голливудский струнный квартет — 15’50
Кики ван Бетховен
Эта повесть была написана за несколько месяцев до эссе «Подумать только: Бетховен умер, а столько кретинов живы…» Она в художественной форме повествует о том, что рассматривается в эссе в концептуальном виде. Премьера этой комедии-монолога состоялась 21 сентября 2010 года в театре «Лабрюйер» (режиссер Кристоф Линдон, в главной роли Даниэль Лебрен).
Несмотря на различие жанров, я предпочел соединить в одном издании пьесу и размышление — как дань уважения к первоисточнику: взыскательному, пламенному гуманисту Людвигу ван Бетховену.
Все началось, когда на блошином рынке я очутилась перед маской Бетховена. Зеваки сновали вокруг, не замечая ее, скользя по ней взглядом, я сама едва ее не пропустила.
Я подошла ближе, и тут, пока я ее рассматривала, случилось нечто невообразимое, неправдоподобное, просто скандал. Как такое стало возможным? Что же произошло?
Чтобы проверить, я купила эту маску. Еще одна неприятная неожиданность: маска стоила сущие гроши.
— И давно она у вас продается? — спросила я у продавца.
Он понятия не имел. Третье потрясение.
Без промедления я вернулась к себе и позвала приятельниц на чашку чая.
— Смотрите.
В центре круглого стола возвышалась маска Бетховена.
Кэнди (ее трудно с кем-то спутать — круглый год с нее не сходил загар: зимой — оранжево-красный, весной цвета карамели, а летом начиная с июля — цвета копченой скумбрии) удивилась:
