Илья Масодов - Черти
— Ну как, Клавдия, — говорил он, он всегда называл ее Клавдией, для игривой серьезности. — Видала, как твоему Петьке кочанчик срубили? Видала? Хряп — и долой. Помнишь, мы с тобой в усадьбе траву косили? Хряп, хряп, хряп…
Клава послушно вспоминала, как отец косил в усадьбе траву, в светлой, желтоватой рубахе, закатав рукава, сек ее длинной косой, запах срезанных, упавших трав был сладок и страшен, беленькие бабочки взвивались над травой, как встрепенувшиеся цветы, и казалось, сейчас все цветы взлетят, чтобы не быть скошенными, целые стаи разноцветных летучих существ, а пока Клава только бежала с сачком за беленькой бабочкой, чтобы успеть ее поймать, но бабочка, оценив наконец нелетучую сущность Клавы, поднималась выше, как раз на ту высоту, где Клава уже не могла ее достать, а что ей, бабочке стоило, они ведь живут на небе.
— Да вот и он, Петька-то, — смеялся отец. — Явился молодец, не запылился. — И серьезно прибавил: — Ты уж, Клавдия, его не обижай.
Клава обернулась и увидела Петьку, с пятнами крови на рубашке, без головы, он пришел к ней, он снял штаны, тонкая елда торчала из него, как игла, колючая, твердая. Клава ошалела от стыда и поглядела на отца.
— Не балуйся, Клавдия, — сказал отец. — Петя уже умер, не глумись над ним. Давай, ляг, как надо.
Клава со страхом расставила ноги, лежа на животе. Петька подошел и повалился на нее сверху. Пока он больно колол ее своею странною елдой, она ощущала волнение, словно выдерживает некий экзамен, и еще страшную пустоту над своим затылком, в том месте, где у Петьки не было головы.
Проснувшись поздним утром, она вспомнила ночь и сразу поняла, что все это был только неприличный сон. Ей сделалось радостно и легко оттого, что явь не бывает такой гадкой. Клава оделась и пошла к Петьке, но нашла там только его мать, стиравшую в тазу белье. Где Петька, мать не знала. Клава же была уверена, что он наверняка стреляет по крышам голубей. Когда она вылезла на крышу, там уже ярко светило солнце, успевшее высоко подняться за время Клавиного сна. Облако прямо над головой было чистым и белым, края его вытягивал слоями ваты ветер, которого не было здесь, но, наверное, он дул там, в высоте. Петьки нигде не было видно. Клава подошла к краю крыши и глянула вниз, на мостовую. Там было сверху видно пятно, потемневший участок на неровно сложенных камнях. Ей сделалось нехорошо. Раньше ведь не было этого мерзкого пятна. Откуда оно взялось?
— Петька! — крикнула Клава, озираясь по сторонам. Крыши были пусты. — Петька!
Стая голубей поднялась над одним из домов соседней улицы. Клава до боли всмотрелась в ту крышу, надеясь увидеть там маленького охотника. Но тщетно. Внизу, на чердаке, что-то стукнуло, и Клава, резко повернувшись, присела у выхода на крышу, собираясь напугать Петьку, как он только что напугал ее. Несколько минут она ждала, когда же он поднимется, но никто не поднимался. Клава наклонилась и осторожно заглянула вниз. Чердак был пуст. «Спрятался», — подумала Клава и продолжила ждать. Скоро она услышала шорох в дальнем углу, за старым комодом, где они так любили тискаться. Клава тихо, как тень, слезла по ступенькам чердачной лестницы, медленно ставя на них ноги, чтобы не скрипнуть. Она прокралась вдоль стены к комоду и увидела, что Петька стоит за ним, в тени. Переждав еще мгновение, Клава резко выпрыгнула из укрытия, громко тявкнув. Петька не шелохнулся. Его плохо видно было в тени, тем более, что глаза Клавы еще не отвыкли от яркого света над поверхностью крыш.
— Да ну тебя, я так не играю, — обижено протянула Клава, и тут только заметила пятна, пятна у него на рубашке. — Господи, — прошептала она.
Петька молчал. Клава никак не могла разобрать, есть ли у него голова, потому что там, повыше, тень была особенно густа. И только когда он двинулся вперед, она увидела разорванную шею, из которой почерневшим хоботком свешивался какой-то дыхательный путь. По мясу ползали мухи.
Клава отшатнулась, закрывшись руками от пошедшего на нее Петьки, потом ее вывернуло на пол. Она не могла видеть этих мух. Петька сделал еще один нетвердый шаг и замер, немного покачиваясь.
— Хлаква, — шелестяще булькнуло его тело. От этого звука Клаву чуть не вывернуло опять. Петька говорил разорванным горлом, выдавливая через него звук из живота. — Хлаква.
Клава поняла, что он называет ее имя. Как он может его помнить, если у Петьки нет головы? Что он хочет от нее? Клаве захотелось убежать и спрятаться подальше, но ужас сковал ее: если у него нет головы, значит все — правда, а вовсе никакой не сон?
— Петька, — дрожаще прошептала она. — Это я, Клава.
— Хлаква, — булькнуло тело Петьки. — Холоква. Врлха холоква.
— Голова? — дошло вдруг до Клавы. — У тебя нет головы, Петька. Она упала в подвал. Хочешь, я ее найду?
Тело Петьки дернулось и квакнуло что-то бессловесное, но громко и жадно, словно попыталось вырвать.
— Подожди здесь, я скоро вернусь. Никуда не уходи, — Клава повернулась и пошла к лестнице, она плохо понимала, что делает, и еще ей казалось, что Петькино тело следит за ней, чувствует каждое ее движение, хотя у него нет больше ни глаз, ни ушей.
Как привидение, прошла она через дом и вышла на улицу, чтобы сосчитать, в какое из подвальных окон свалилась голова. Вот оно, это окно, там раньше была кладовая, а теперь живет семья Рогатовых, это их дед чистит туфли на крыльце дома, точит всем в доме ножи и чинит мелкую мебель, стулья, табуретки. Стулья, табуретки, — повторялось в голове Клавы, — стулья, табуретки. Она спустилась по выбитой лестнице всего из нескольких ступенек поднялась и постучалась в пыльную дверь. Никто не открывал. Клава нажала на ручку, дверь сдвинулась с места и поползла внутрь. В небольшой комнате, где жили теперь пятеро человек, было не пройти от кроватей и валяющихся на полу матрасов. У окна на улицу стоял сам дед Рогатов, теневой силуэт на фоне разверстого неба.
Призраки
— Доброе утро, дедушка, — сказала Клава.
— Утро доброе, — захрипел Рогатов. — Что лезешь без спросу?
— Я стучалась, да вы не открывали, — пожаловалась Клава. — Можно мне войти?
— Нечего тут лазить, — скрипнул дед.
— Мы вчера с Петькой на улице играли, и к вам через окно уронили мячик, — нескладно придумала Клава, хотя и знала, что в доме не было никакого мяча. — Можно мне посмотреть?
— Нечего тут лазить, — твердо повторил старик, и в скрипучем голосе его Клаве послышалась угроза.
— Но это же наш мяч! — жалобно возмутилась Клава.
— Врешь ты, — резко и сурово каркнул дед Рогатов. — Не мяч это, а голова человеческая. И она мне самому нужна. Из нее смерть можно добывать.
Клава чуть не упала в обморок. Она поняла, что старый Рогатов — самый настоящий колдун.
— Ну-ка, поди сюда, — старик вдруг отвратно вывернулся, ухватившись руками за спинку одной из кроватей. — Поди, погляди.
Клава, забыв, где находится, ступила вперед.
— Ближе, — прохрипел, покачиваясь, Рогатов. Он и не похож уж был на человека, будто сушеный зверь, завернутый в одежду. Но ноги сами подтащили Клаву к нему. — Гляди, — Рогатов ткнул сучковатой рукою в сторону окна. Там стояло на полу мятое серое ведро, а в ведре была земля. Клава застонала. Не земля это была вовсе, а Петькины волосы. Из них торчало что-то железное, совок, что ли.
— От она, смерть, ползет, — скрипуче зарыгал Рогатов, тыча пальцем в ведро. — Из башки гнилой.
Клава никак не могла разглядеть смерть, но верила, что она и вправду ползает там, в землеподобных Петькиных волосах, как некая вша.
— Питается, — прошептала Клава.
— А как же, — согласился дед Рогатов. — Жиреет. Страшно, небось?
— Да, — ответила Клава.
— А ты ближе подойди. А то и сядь, голой жопой-то на ведро. Вот тогда и будет взаправду страшно, а то — так себе.
Клава похолодела о ужаса. Рогатов присел над ведром и поднял из него короткую и железную лопатку. На нижнем конце орудия налипло что-то мохнатое, как сорванный клочок травы. Клава поняла, что это Петькины волосы.
— Клох! — крякнул дед и с силой ударил лопаткой Петьке в волосы, точно хотел размолоть ему череп в кровавый салат. — Клох-клох, — выплеснул он из себя, шевельнув кадыком. — Клох.
Клава попятилась.
— А ну, куда поползла! — завыл Рогатов. — Клох! — дернул он головой.
У Клавы потемнело в глазах, она бухнулась коленями на пол. Старик схватил ее за руку и по половицам, обдирая колени, подтащил к ведру.
— Нагнись! — слюнно хрюкнул он Клаве в ухо.
Клава нагнулась, почуяв отвратительную вонь в ведре. Она ничего не видела.
— Ниже! — велел дед Рогатов. — Руки сунь!
Клава сунула руки в ведро и нащупала там сырые от крови волосы мертвой головы.
— А-а! — заорала она от ужаса, не в силах больше ничего поделать.
— Закрой рот и тащи шмякало, — велел дед Рогатов. — Тащи. Тащи из башки шмякало.
