Франсуаза Саган - Поводок
– Постой, постой! – крикнул Кориолан. – Подпиши чек на обороте.
Я подмахнул и кинулся домой. И – подарок судьбы – один из тех, что она изредка подбрасывает: Лоранс стояла на лестнице и улыбалась.
– Я так и знала, что ты пошел разогревать мотор! Одиль уже тебя искала под фортепиано…
– Не машина – чудо! Я бы себе вовек не простил, если бы ее испортил.
– Какой ты все-таки ребенок! Но ребенок, который ухаживает за своими игрушками, и это уже неплохо…
– Расскажи об этом своему отцу: «Венсан хорошо ухаживает за своими игрушками» – пролей бальзам на его сердце.
Лоранс засмеялась, машина сразу завелась, и мы отправились к Порт Отей. На светофоре Лоранс оглядела меня с головы до ног.
– Так тебе все-таки лучше, – заключила она; на мне был ее любимый синий костюм в тонкую серую полоску и серый с синим галстук того же оттенка, что и костюм, естественно. Думаю, я был похож на молодого итальянского промышленника, только что заключившего выгодную сделку. Что бы там ни было, за семь лет я привык не придавать значения чужому мнению, а ведь когда-то это выводило меня из равновесия: я тяжело перенес «мою», вернее, «нашу» первую примерку у портного – Лоранс позаботилась обо всем, кроме моей ущемленной мужской гордости; но так как она позаботилась и о том, чтобы оплатить счета, досада моя скоро улетучилась.
Особняк ее отца в Булонском лесу был построен в стиле тридцатых годов. Хозяин заставил большие прямоугольные холодные комнаты мебелью эпохи Людовика XV (как сам он признавался, не столько эстетики ради, а чтобы вложить капитал). Кориолан мне говорил, что почти все здесь – подлинное (в мебели, как и в музыке, он знал толк). Я пригласил Кориолана свидетелем на свою свадьбу, тогда-то он и обошел весь дом; а вечером его обнаружили в комнате для гостей мертвецки пьяным и в объятиях горничной. Ниже упасть в глазах моей новой родни было просто невозможно; очевидно, он бы менее оскандалился, если бы его застали с маленькой девочкой, но из порядочной семьи. Так, к моему отчаянию, прямо в день женитьбы я тоже стал в семье парией, и только благодаря бурным рыданиям тещи свадьба ее единственной дочери не закончилась в комиссариате полиции.
Дверь нам отворил одетый в ливрею новый дворецкий; меня это ничуть не поразило, Лоранс же вскрикнула срывающимся голосом:
– Что с Тома?
– Увы, мадам, уже два года, как Тома скончался. – Дворецкий поклонился с грустным видом, и Лоранс чуть сжала мою руку.
– Бедный Тома, – пробормотала она, – мой дорогой, мой старенький Тома! – И вскинула на меня свои погрустневшие глаза.
Я поморгал с приличествующим видом, но радостный и энергичный голос прервал эту мизансцену: мой тесть спускался к нам по мраморной лестнице, скользя рукой по перилам. Он остановился на предпоследней ступеньке, поскольку был ниже меня ростом и это его сильно раздражало, и ждал, когда мы подойдем. Мы с ним обменялись все тем же взглядом, что и восемь лет тому назад, когда еще изредка встречались, взглядом человека, который столкнулся с живой карикатурой: я, разумеется, представлял собой в его глазах олуха царя небесного, он в моих – разбогатевшего хама. Без лишних слов признав друг друга, мы мило улыбнулись; с присущей ей грацией Лоранс свела нас и навязала рукопожатие – мы порывисто сцепили руки, два-три раза бессильно потрясли их и отпустили, даже не пытаясь продлить его.
– Что ж, встречу надо спрыснуть! – добродушно захлопотал тесть, подталкивая нас к своему «бару», как он называл самую замечательную комнату в своем доме, где и вправду вычурные кресла в стиле Людовика XV были заменены на более удобные, кожаные, клубного типа.
Когда дворецкий ушел, Лоранс обратилась к отцу:
– Папа, я не знала: наш бедный Тома! Что с ним случилось?
– Умер наш славный Тома! Болезнь почек. Бывали дни, когда он не мог даже поднос нести, бедолага! Но Симон очень, очень хорош, – отметил он одобрительно.
После этой надгробной речи мы сели. Тесть поглядывал на меня с такой же недоверчивостью, которую и я к нему испытывал. Но он преодолел себя:
– Невероятно! Семь лет прошло! Вы совсем не изменились, мои дети! Вот это славно!
– Просто это счастье, – ответила Лоранс, опустив глаза.
– И спокойствие, – прибавил я.
Тесть покраснел, а Лоранс не расслышала или не поняла.
– Знаешь, папа, ты тоже очень хорошо выглядишь! Я боялась, как бы после твоей болезни ты не…
– Я двужильный, – сказал он. – Дела требуют, и ничего тут не попишешь. С Парижем шутки плохи. Тут вечный бой. Я очень рад, что вы избежали всего этого, – добавил он, обратясь ко мне.
– А я-то как рад! – с неподдельной искренностью ответил я, и он отвел глаза.
Дворецкий принес шампанское, и, пока он подавал, тесть нервно бил копытом.
– Дорогая, – сказал он Лоранс, едва слуга вышел, – оставь нас, пожалуйста. Я хочу поговорить с твоим мужем как мужчина с мужчиной.
Лоранс встала, улыбаясь:
– Хорошо, но ведите себя разумно! Не спорьте. Я не хочу, чтобы ваши голоса были слышны за дверью.
Она еще раз улыбнулась нам с порога и даже послала воздушный поцелуй, один на двоих, потом спешно вышла. Я устроился в кресле поудобнее, а тесть по привычке принялся ходить вокруг бара. К сожалению, его новые ботинки поскрипывали, особенно на поворотах.
– Лоранс, наверно, вам сказала, что у меня был сердечный приступ? – Я кивнул. – Заурядная, но опасная сердечная недостаточность.
Он говорил об этом как о военной награде, не без волнения и даже с мрачной гордостью. Я почувствовал, что ему хочется и о здоровье передо мной поплакаться, и суровость свою не растерять. Пришлось ему помочь.
– Лоранс говорила, что вы больны, но не вдавалась в подробности, – пояснил я терпеливо, изобразив на лице смущение.
Мой собеседник изумился:
– Я чуть было не умер! Приступ! Сердечная недостаточность! – Он сдержался. – Тогда я понял, что глубоко… да, глубоко огорчен… – Выпятив грудь, он с довольным видом отчеканил каждое слово: – Искренне огорчен тем, что обошелся с вами так сурово.
– Не будем, не будем больше об этом! – воскликнул я. – Забудем все, не важно! Да я никогда на вас за это и не был в обиде. Вот Лоранс будет обрадована…
Я встал. Он опять занервничал:
– Это еще не все, молодой человек!
– Венсан! – вставил я сухо. – Зовите меня, пожалуйста, Венсаном.
Тут уж он заартачился, покраснел, даже приподнялся на цыпочках:
– Вот как? Интересно… А почему?
– Да потому что это мое имя и я, к сожалению, уже не молодой человек.
– Ну хорошо! – Он встал на всю ступню. – Хорошо, Венсан, – выговорил он медленно. – Мой дорогой Венсан, – сказал и заколебался, словно услышал что-то тревожное в соединении ненавистного ему имени с этим ласковым обращением. – Мой дорогой Венсан, – подхватил он с недоверием, словно сосал незнакомую конфетку, – давайте поговорим серьезно. Устраивайтесь поудобнее.
– Спасибо, мне удобно. Можно закурить?
– Да-да, конечно! Мой дорогой Венсан! – Теперь он чувствовал себя увереннее: конфетка горчила, но была вполне съедобна. – Вы и сами понимаете, почему я вас не жаловал; я знал, что вы человек одаренный, и хотел видеть ваш талант в деле. Меня угнетало, что вы лишь проживаете вместе с моей дочерью ее приданое, и теперь оно уже все растрачено… Лоранс почти разорена.
– Разорена? Ну что ж… Вы отлично знаете, что я женился на Лоранс не из-за денег…
Тесть хладнокровно врал. У Лоранс был управляющий, чей зычный голос рокотал в конце каждого квартала на бульваре Распай, и доклады его всегда заканчивались на триумфальной ноте. К тому же я представлял себе, какую истерику закатила бы Лоранс в случае банкротства.
Он посмотрел на меня с недоверием.
– Знаю, потому-то и отдал ее за вас. Но я не подозревал, что вы когда-нибудь сумеете доказать ей свою любовь.
Я решил прикинуться кретином; тесть наклонился ко мне.
– Да, старина, и рецензии прочел, и даже фильм ваш посмотрел! Я послушал вашу музыку! Не услышать ее трудно! Должен признаться, кино – не мой конек, то же и с музыкой. Только… только… – Он развеселился и смотрел на меня уже почти с нежностью. – Только скажу вам, мой мальчик, одну вещь: вообще-то я музыку не люблю, но если она приносит миллион долларов, что ж, тогда я готов стать меломаном! – И он расхохотался, похлопывая меня по спине. Прыснул и я.
В некотором роде это было очаровательно, и я постарался запомнить все, что говорил тесть, чтобы слово в слово передать разговор Кориолану, ведь не Лоранс же… Увы, редко какую шутку я мог ей повторить: настолько у нас было разное чувство юмора. Точнее, я не воспринимал ее юмора, а мои шутки просто приводили ее в бешенство. Так что, с одной стороны, ситуация была очаровательной, с другой – немного странной: если семь лет тому назад моя бедность посеяла семена раздора, то теперь мое богатство вроде бы смутило всех еще больше.
– Да. – И тесть неожиданно снова жахнул меня по спине, так, что, как в старом добром скетче, я поперхнулся шампанским. – Теперь у вас вся жизнь изменится! Я ведь знаю свою дочку… На ее карманные деньги особенно не повеселишься, а? – (От очередного тычка я закашлялся и, словно припадочный, зашмыгал носом.) – Между нами говоря, без гроша в кармане и не надейся подцепить какую-нибудь парижаночку! Да, старина, мне бы ваши годочки… Завидую, завидую вам, старина! – Он уже готов был снова как мужчина мужчину побарабанить по моей спине. Я вовремя отстранился, и его рука опустилась на бар, но тестюшка не обиделся.
![Алескандр Зайцев - Тактика малых групп[СИ]](/uploads/posts/books/263325/263325.jpg)