Дождись лета и посмотри, что будет - Михайлов Роман Валерьевич

Роман Михайлов

Дождись лета и посмотри, что будет

Любовный роман

1. Знакомство

Говорят, наш город старинный — какого-то века. Все новостройки находятся за железной дорогой, а у нас двух- и трехэтажные дома. Раньше только они и были, за железной дорогой начинался лес и болото, а затем построили завод, и к нему новые дома, для жизни рабочих. Завод пластмассовых изделий. У вас наверняка есть старое синее ведро или игрушечная желтая уточка, плавающая в ванне. Не исключено, что они сделаны у нас.

Зачем вообще приводить детские воспоминания? Это простой и естественный способ начать повествование, а также посеять причины, которые позже взрастут, в наивных ностальгических образах зашифровать основания будущих проблем. Детские воспоминания плавают в памяти как в мутной воде, их можно подсвечивать и подстраивать, или наоборот, затемнять. Когда кто-то говорит о своем первом воспоминании, он достает из дремлющей тины некий понятный фрагмент и оформляет его в четкое ощущение прошлого.

Хотя этого ощущения может и не быть. Это все делается для достраивания или выстраивания прошлого. Его не было, и оно стало. Теперь это не менее полноценное прошлое, чем то, которое «было».

Итак, первое мое воспоминание. Празднование Нового года, мне два с половиной года.

Мама бегала из комнаты на кухню и обратно, собирала на стол, отец общался с друзьями, смеялся. Отец смотрел на меня, подмигивал и что-то говорил. Это воспоминание окрашено в определенный цвет. Там почти все темно-бордовое, кроме лучей — они светлые. Может быть, на елке висела такая гирлянда, свет от которой проходил через всю комнату, или так мерцал телевизор. У нас стоял цветной телевизор «Рубин», от него исходил мягкий звон. Что за друзья отца — не могу вспомнить, явно больше ни разу их не видел. Помню лишь одну фразу оттуда, мама зашла в комнату и сказала, что у нее сегодня прическа как у Аллочки.

Конечно, это не первое воспоминание, а одно из. Дальше провал в памяти. Хотя это совсем не провал, а ощущение ночи, будто мы все спим и видим бессюжетные сны. Следующие четкие воспоминания — мне четыре года, даже ближе к пяти.

Мы жили с мамой вдвоем. Где-то раз в месяц к нам приходил хмурый человек и, стоя в дверях, протягивал маме конверт. Мама ему кивала, он уходил. Никак не получалось разглядеть его лицо, каждый раз видел лишь силуэт, а еще после его прихода около двери собирался резкий запах. Как будто за ним ходило пахучее облако. Денег нам точно хватало, мама не работала. Дни и месяцы проходили одинаково, мы никуда не ездили, кроме деревни, жили в той же квартире, гуляли по городу, смотрели телевизор. Да и в деревне мы долго гостить не могли, мама почему-то почти сразу по приезду ссорилась со своими родителями, моими бабушкой и дедушкой, мы собирали вещи и уезжали. В чем смысл ехать целый день и ночь на поезде, чтобы побыть пару часов и отправиться обратно. Когда спрашивал, почему мы так быстро уезжаем, мама объясняла, что не любит, когда учат жить.

У нас было много книг, я постоянно их листал, вглядывался в картинки. Кстати, не помню, как мама учила меня читать. Кажется, что сам научился, и как-то сразу, хотя как такое может быть. В шесть лет мама купила проигрыватель с кучей пластинок. Это оказалось еще интереснее, чем фильмы, пластинки можно было повторно слушать столько раз, сколько захочешь. Изредка к нам приезжала бабушка, отпускала маму на пару дней, сидела со мной. Она ничего толком не говорила, сидела и смотрела, как я слушаю пластинки и листаю книги, готовила еду, выпускала во двор гулять и звала из окна, чтобы шел обратно.

Прошел еще год, и у нас появился видеомагнитофон с зарубежными фильмами. Правда, кассет было не так много: несколько боевиков и комедий. Я пошел в школу, мама попросила никому там не рассказывать, что есть у нас дома, и вообще ничего не говорить про нашу семью. Хотя что я мог рассказать? Мне было почему-то неудобно спрашивать, где отец, чувствовал, что это запретный вопрос, как и вопрос о том хмуром человеке, который постоянно приходит и протягивает конверты. Все эти воспоминания окрашены в пепельный цвет, иногда переходящий в серебристый. У них запах старой мебели, пыли и гул нагревающегося экрана.

В школе мне было скучно, каждый день ходил и не понимал, зачем, вставал и начинал мысленно отсчитывать часы, когда все это закончится, когда смогу вернуться домой и заняться чем-нибудь интересным. Ни с кем толком не общался. Там почти все — дети заводских. У всех кучи одинаковых пластмассовых игрушек. Все эти воспоминания о школе похожи на монотонную поездку в деревню. Ничего не происходит, мысли крутятся, сидишь и качаешься на полумертвых качелях, едешь в бессмысленное место, откуда придется завтра же уехать.

Один раз был классный час. Все рассказывали о своих родителях, кто кем работает, рассказывали про то, как сами ходят на завод и смотрят, как производятся изделия. Я сидел и боялся, что до меня дойдет очередь и нужно будет рассказать что-то похожее. Про пластмассу, цеха, установки. Когда дошла очередь, я смело сказал, что отец работает инженером, а мама бухгалтером. Это я повторил за кем-то из одноклассников. Спокойно, с нужной интонацией. И лишних вопросов не возникло.

Все изменилось в один солнечный день. Он был необычайно солнечным, лучи проходили сквозь все видимое, проникали в комнату, просачиваясь сквозь шторы, даже звенели. В дверь постучали. Я подошел, открыл, не спрашивая, кто там. А там стоял отец. Его глаза в мгновение намокли, он опустился на колени и обнял меня. Я его сразу узнал, не испугался, не отбежал. Мама подошла, увидела нас, тоже заплакала, встала на колени и обняла нас с ним. Так мы простояли несколько минут, ничего не говоря. Затем отец рассмеялся, подмигнул мне и сказал, что теперь все пойдет по-другому.

Это самый светлый день из детских воспоминаний. У него яркая, но не едкая, а нежная окраска. И музыка — легкие колокольчики.

Через несколько дней пришли друзья отца со своими женами, мама приготовила большой стол, все расселись. Я сел не за стол, а на ковер рядом, стал перебирать пластинки около проигрывателя. Тот хмурый человек, что часто приходил, был с гитарой. Впервые смог его рассмотреть. Он поднял рюмку, сказал: «За свободу», выпил, а затем запел незнакомую мне песню — ее не было ни на пластинках, ни на экране. Отец поглядывал на меня и улыбался. Вообще сколько вспоминаю то время, он всегда видится веселым. Он постоянно шутит, смеется, радуется непонятно чему. У него худое и выразительное лицо, наверное красивое. И тогда. Отец рассмеялся, сказал, что по горло сыт всем этим блатняком, давайте послушаем что-нибудь актуальное. Я молча поставил пластинку «Зодиак», с инопланетянами на обложке. Отец одобрительно посмотрел, демонстративно подошел ко мне и сказал: «Вот он понимает, а вы нет, теперь все по-другому». И действительно, все стало иным, мама преобразилась, мы начали жить не как раньше, не тягуче и мрачно, а так, будто все время играл «Зодиак».

Отец сказал, что мы поедем по санаториям. Отдохнем, посмотрим на море. Все случилось быстрее, чем ожидалось, мама позвонила в школу, сказала, что я заболел, мы собрали вещи, заскочили сначала в электричку, затем в поезд, и на следующий день уже были в первом санатории.

Весеннее море меня впечатлило. Показалось, что оно нашептывает непонятные слова и напевает мелодию. И лучше не вслушиваться, а то захочется в него войти. Скорее всего оно бесконечное, нигде не заканчивается, сливается с небом.

Вечером мы оказались в компании таких же отдыхающих, в просторной столовой. Наши новые знакомые рассказывали о своей жизни и впечатлениях от отдыха. Отец — о себе. И что он рассказал? Я даже слегка дернулся, показалось, что он подслушал за моим рассказом на том классном часе. Он работает на заводе инженером, а мама бухгалтером, мы получили путевку и сразу же сюда приехали, чтобы поправить здоровье.

А ночью мама меня растолкала. Отца в номере не было. Она взяла меня за руки, прижала к себе и попросила сохранять спокойствие, что бы ни произошло. Я испугался. Она, видя мой испуг, рассмеялась, сказала, что ничего не будет страшного, но она не хочет заранее мне ничего говорить, просто мне нужно вести себя естественно и молчать. Мы спустились по лестнице, пошли в сторону столовой, дальше свернули за угол, спустились еще на один этаж. Там сидел отец вместе с людьми, с теми самыми, с которыми мы обедали вместе. Они играли в карты. Мама уверенно направилась к ним, а когда приблизилась, закричала на отца. Все растерялись. Мама заплакала и сказала, что он обещал больше не играть, что мы уже в больших долгах и что он мог бы подумать хотя бы о ребенке. Я стоял и смотрел на происходящее, не зная, как реагировать. Затем мама схватила меня за руку, развернулась и резко пошла обратно. Мы вернулись в наш номер. Мама сказала, что я молодец. Вскоре появился отец, торопливо собрал вещи, мы вызвали такси, сели в машину и поехали. Меня укачало, затошнило, все эти ночные события слились с видом из окна и покачиванием, мама попросила остановить, мы вышли на обочине посреди пустой дороги, я отдышался, мы поехали дальше.