Пьющие ветер - Буис Франк

Франк Буис

Пьющие ветер

Пролог

Мужчина и его тень шли за женщиной по поросшему деревьями склону горы. Мужчина продвигался с трудом, горбился, потому что нес на спине завернутый в оленью шкуру тяжелый груз — их вещи, и привязанные к поясу ракушки позвякивали при каждом его шаге. Женщина на спине ничего не несла, она держала на руках ребенка. Тот не плакал, хотя и не спал. Мужчина шагал осторожно, чтобы не споткнуться, а еще он искал какие-нибудь следы, говорившие о том, что до них здесь уже кто-то проходил.

Вскоре они добрались до вершины холма. Мужчина бросил взгляд на лежащую внизу долину, потом посмотрел на женщину, а та — на ребенка. В глазах мужчины появилось беспокойство. Он уже было собрался продолжить путь, но женщина схватила его за руку. Может быть, она не хотела туда идти: вдруг там, в густой траве, через которую иногда проблескивали темные воды извилистой реки, спряталось какое-нибудь чудовище. Кто знает. И кто знает, ответил ли он что-нибудь, или же ему хватило и ее молчаливой уверенности в том, что она заметила что-то, невидимое его глазу; может, это что-то было зарождающейся мечтой, планами на оседлую жизнь, надеждой на окончание пути. Никто этого не знает, никто не помнит, потому что потом, в будущем, никто из них не подумал о том, чтобы записать свою общую судьбу, и вот теперь она потеряна, и их уже забыли, они не превратились в легенду, не пронеслись через века.

Место это назвали Гур Нуар. Кто выбрал это название, тоже неизвестно, может быть, мужчина, а может, и женщина. Вероятнее, кто-то из их детей. Пока что говорить об этом нужды нет. Пусть разворачивается пейзаж, пусть выскакивает, как лезвие выкидного ножа, которое так долго лежало себе в рукоятке с выгравированными именами и лицами. Все это происходило не так давно. Достаточно завести часы, стрелки которых остановились на этом раннем часе, и вот мгновение застыло в жидком циферблате реки, достаточно погрузиться в историю, во времена далеко не первого мужчины и не первой женщины на земле, в миг, когда человек, ставший трупом с перерезанным горлом, без единой кровинки в лице, проплыл по реке, когда его захватило в водоворот, стало бросать об острые камни, а потом проткнуло острой веткой, которая отломилась от какого-нибудь дерева во время грозы. Достаточно вернуться к этой реке, оказаться среди собравшихся на берегу потомков первого мужчины и первой женщины и представить себе то, что было до этого, с помощью того, что было после.

Ни птицы, ни змеи, ни зверя, ни насекомого, ни дерева, ни травинки, ни камня, никого, кого бы увиденное расстроило. Лишь один мужчина в толпе почувствовал глухую непонятную боль, предчувствие собственного конца, росток будущей смерти, после которой будет новый мир, и некоторые уйдут, а некоторые останутся.

Чтобы свидетельствовать о том, что случилось дальше, нужно рассказать о тишине с помощью слов, хотя никаких слов не хватит, чтобы передать реальность, да это и не обязательно. Но свидетельствовать нужно. Нужно рассказать о малом и о великом. Нужно вернуться туда, на самую вершину, на тот холм, где появились тот первый мужчина, несущий груз за плечами, та первая женщина с ребенком, вернуться на века назад, когда первая женщина с надеждой посмотрела на природную зеленую колыбель, думая, что эта колыбель подходит и для них, и для их будущих детей, и для детей их детей, нужно увидеть этого мужчину, похожего на уснувшего у входа в собственную нору зверя, смиренно посмотреть на забытые миры.

Среди стоявших по берегам реки мужчин, что застыли, как экспонаты в музее восковых фигур, и смотрели на труп, похожий на соломинку, проткнутую другой соломинкой, находился, скорее всего, и виновник убийства.

Люди встречались взглядами, отводили глаза, ошарашенные, подозрительные, желающие перейти в нападение или отступить, ищущие улику, которая помогла бы им понять, почему человек превратился в это, в тело, что несут воды реки; люди пытались угадать, что за сила превратила его в уносимое течением ничто. Потом они будут размышлять, каждый по-своему, иногда одинаково, но истинной не станет ни одна их мысль. Ведь доказательств нет.

В течение следующих дней несколько мужчин попытались повернуть реку вспять, думая, что смогут стереть из памяти этот ужас, что смогут сделать так, что труп поплывет вверх по течению и исчезнет. Их было так мало, что они быстро бросили эту затею и смешались с остальными, потому что не хотели быть одиночками, не хотели, чтобы их исключили из возведения нового мира. Ведь речь шла именно об этом — построить новый мир на костях распятого в реке человека, именно сейчас, когда время решало все, налипая на летопись бытия, как мухи на липкую ленту, время текло, вбирая в себя воспоминания, которые никто не обсуждал.

А сейчас пришло время дать волю словам, никого не щадя, ни невинных, ни виноватых, эти слова тоже исчезнут, но они будут существовать ровно столько, сколько о них будут помнить.

История началась, когда они еще ничего не знали о том, каким станет их мир, а старый мир родил их лишь для того, чтобы переместить в новый. Они ничего не знали о создающейся истории, но были готовы рассказать свою историю, рассказать на свой лад: у кого-то будет дрожать голос, а кто-то, сдержавшись, сможет сделать вид, что ему все равно. Так и произошло, рассказанная история, та, что их наконец объединила, дала им иную цель, и вовсе не для того, чтобы обнаружить виновного.

И кто сейчас скажет, что это им не удалось?

Кто посмеет это сказать?

1

Их было четверо, но они были, есть и будут одним целым. Это читалось в лицах этих четырех ребят, крепких, сплоченных, закаленных. Четыре ребенка, четыре жизни, которые переплетались и начинали складываться в одну. Три брата и сестра, рожденные в Гур Нуар.

После школы дети отправлялись к виадуку — монументальной арке, которая поддерживала железнодорожные пути. Под аркой текла река, проходила как нитка в игольное ушко. Вечерами, когда погода была хорошей, солнце играло на глади реки, превращая воду в тысячи изогнутых ртов; на растрескавшуюся землю ложились тени, создавая причудливые фигуры, которые исчезали с заходом солнца, как будто их стирал какой-нибудь глупый божок. В хмурую погоду по реке клочьями летел туман, и казалось, что это мечутся призраки, не зная, в какой мир податься. На арке собирались крупные капли дождя, они падали, играя на солнце, а потом исчезали. Под виадуком пряталась какая-нибудь рыбацкая лодка, которую привязывали к колышку; лодка постоянно билась о сложенные из гранита выступы моста. Как будто под водой кто-то жил и этот кто-то дергал за веревку, кто-то огромный и бесчувственный, ни бог, ни судья, кто-то, кто просто существовал и давал людям иллюзию собственной значимости, собственной нужности.

Марк, Матье и Мабель ходили к реке, чтобы подольше не возвращаться домой. Дома они чувствовали себя почти посторонними, а здесь, у реки, придумали себе собственное царство. Люк их уже поджидал, его выгнали из школы: учительница опустила руки и сказала родителям, что ему уже ничем не помочь. Они сидели все вместе и долго мечтали, мечты становились почти реальностью, каждый что-нибудь рассказывал, они жались друг к другу, как бездомные котята, которые вот-вот покинут мусорные бачки и полезут на крышу.

Именно десятилетней Мабель пришла в голову мысль принести веревки и прикрепить их к перилам виадука. Братья сочли идею замечательной и удивились, почему первыми до этого не додумались. Они взобрались на виадук по самой некрутой тропинке, и каждый нес за спиной веревку, как заправский альпинист. С виадука открывалась вся долина с каменоломнями, теплоэлектростанция и дамба, вдали были видны отдельно стоящие дома, которые в конце концов переходили в городские постройки; дома напоминали одинаковые декорации, потому что к ним ничего нельзя было пристроить, даже курятник, без официального разрешения властей.