Хулио Кортасар - Кошмары
Обзор книги Хулио Кортасар - Кошмары
Хулио Кортасар
Кошмары
Подождать, говорили все, надо подождать, в таких случаях ничего нельзя знать наверняка; не отставал от остальных и доктор Раймонди: надо подождать, сеньор Ботто; да, доктор, но Меча не просыпается уже две недели, лежит две недели как мертвая, доктор; вижу, сеньора Луиса, вижу, это классическое коматозное состояние, ничего тут не поделаешь, можно только ждать. Лауро тоже ждал; возвращаясь из университета, он всякий раз замирал перед закрытой дверью и думал: нет, сегодня уже точно, сегодня я войду и увижу, что она проснулась, открыла глаза и разговаривает с мамой, не может это столько тянуться, не может она умереть в двадцать лет, наверняка она сидит сейчас на кровати и разговаривает с мамой. Но ожидание не кончалось. Все по-прежнему, сынок, доктор снова наведается к нам во второй половине дня, окружающие упорно твердят, что ничего сделать нельзя. Вы бы поели, друг мой, ваша матушка посидит с Мечей, вам надо питаться, не забывайте — у вас экзамены, давайте-ка между делом посмотрим новости. Впрочем, почти все в этом доме происходило как бы между делом, а единственным настоящим, серьезным, постоянным делом была болезнь Мечи, тяжесть тела Мечи на кровати, Меча, худенькая и невесомая, обожающая танцевать рок-н-ролл и играть в теннис, вдавленное в кровать тело и подавленность окружающих, вот уже который день подряд это не прекращается, это сложный процесс, коматозное состояние, сеньор Ботто, это непредсказуемо, сеньора Луиса, мы можем лишь поддерживать организм и создавать ему благоприятные условия, в ее юном возрасте столько сил, такая воля к жизни. Но ведь она не может помочь нам, доктор, она ничего не понимает, лежит, как… Господи, прости, я сама не знаю, что говорю.
Лауро тоже до конца не верилось, происходящее казалось розыгрышем. Меча всегда его жестоко разыгрывала: одевшись привидением, пугала на лестнице, прятала в его постели метелку из перьев, и они смеялись до упаду, придумывая новые каверзы, стараясь удержать этими играми уходящее детство. Сложный процесс, жар и боли, и однажды вечером вдруг — обрыв, обрыв и внезапная тишина, пепельно-серая кожа, далекое, спокойное дыхание. Это единственное, что оставалось спокойным среди царившей неразберихи, врачей, приборов и консилиумов, и мало-помалу жестокий розыгрыш Мечи становился все страшнее, постепенно подминая под себя все вокруг: отчаянные вопли доньи Луисы, сменившиеся потом тихими, почти тайными слезами, тоской, загнанной в кухню и ванную комнату; родительские причитания вперемежку с последними известиями и беглым просмотром газет; бешенство Лауро, подозревавшего какой-то подвох, это бешенство проходило только на занятиях в университете или на собраниях; неизменный глоток надежды по дороге домой из центра; ты поплатишься за это, Меча, тоже мне выдумала, гадкая девчонка, я тебе покажу, вот увидишь. Меча была единственной, кто сохранял спокойствие, — не считая, конечно, сиделки, примостившейся с вязаньем возле кровати; собаку отправили к дяде, доктор Раймонди уже не приводил с собой коллег, он наведывался по вечерам и подолгу не задерживался, казалось, он тоже сгибается под тяжестью тела Мечи, тяжестью, которая изо дня в день наваливалась на них все больше, приучая к ожиданию — единственно возможному выходу из этой ситуации.
История с кошмарами началась тем самым вечером, когда донья Луиса не могла найти термометр и удивленная сиделка отправилась за новым в аптеку на углу улицы. Донья Луиса с сиделкой, естественно, не оставили сей инцидент без внимания, ведь термометры не теряются ни с того ни с сего, когда их ставишь по три раза на дню; они привыкли говорить при Мече в полный голос, тот первоначальный шепот был ни к чему — Меча же ничего не слышала, больные в коматозном состоянии, по уверениям доктора Раймонди, становятся совершенно бесчувственными, что бы при ней ни сказали — бесстрастное выражение ее лица не менялось. Речь все еще шла о градуснике, когда на перекрестке или, может, чуть подальше, в районе улицы Гаона[1], раздались выстрелы. Женщины переглянулись, сиделка пожала плечами — в их квартале, как, впрочем, и во всех других, выстрелы были не новость, и донья Луиса собралась продолжить разговор про термометр, но тут вдруг по рукам Мечи прошла дрожь. Она длилась всего мгновение, но обе женщины ее заметили, и донья Луиса вскрикнула, а сиделка зажала ей рот; из гостиной прибежал сеньор Ботто, и они втроем уставились на Мечу, которая теперь уже вся тряслась как в лихорадке; дрожь быстрой змейкой скользила от шеи к ногам, глазные яблоки дергались под сомкнутыми веками, легкая судорога искажала лицо, словно Меча силилась заговорить, пожаловаться, учащенно бился пульс, а потом потихоньку все замерло в былой неподвижности…
Телефонный звонок, разговор с Раймонди, в сущности не внесший ничего нового, однако подавший некоторую надежду, хотя Раймонди так прямо не сказал; Пресвятая Дева, хоть бы не обмануться, хоть бы проснулась доченька и кончилась эта крестная мука, о Господи! . . Но она не кончалась, спустя час все повторилось вновь, потом приступы участились, Меча, казалось, видела сон, и он был тягостен и беспросветен; казалось, это какой-то неотвязный кошмар, который она не может отогнать; быть рядом, глядеть, говорить с ней, прервавшей все связи с внешним миром и целиком ушедшей в тот, другой, который как бы служит продолжением этого затяжного вселенского кошмара… какое же у нее отрешенное лицо, спаси ее, Господи, спаси, не оставляй Своей милостью. И Лауро, вернувшись с занятий, тоже стоял возле Мечи, стоял, положив руку на плечо матери, шептавшей молитвы.
Вечером устроили еще один консилиум, принесли какой-то новый аппарат с присосками и электродами, присоединявшимися к голове и ногам; два врача, приятели Раймонди, долго беседовали в гостиной; придется подождать, сеньор Ботто, картина не изменилась, опрометчиво считать происходящее хорошим симптомом. Но, доктор, она видит сны, кошмары, вы же сами убедились, в любой момент все может повториться, она что-то чувствует, ей больно, доктор! Тут все на вегетативном уровне, сеньора Луиса, сознание отключено, уверяю вас, ждите и не волнуйтесь, ваша дочь не мучается, я понимаю, как вам тяжело, наверное, следовало бы оставить ее на попечение сиделки, пока не наметится какой-либо сдвиг, постарайтесь отдохнуть, сеньора, принимайте таблетки, которые я вам прописал.
Лауро просидел у изголовья Мечи до полуночи, время от времени перелистывая конспекты, — надвигались экзамены. Когда послышался вой сирены, он подумал, что надо бы позвонить по телефону, который дал ему Лусеро, однако из дому звонить было нельзя, а сразу после тревоги высовываться на улицу не стоило. Он увидел, как пальцы на левой руке Мечи медленно зашевелились, глаза под веками вновь описали круг. Сиделка посоветовала ему уйти, ничем здесь не поможешь, надо только ждать. «Но ведь ей снится сон, — сказал Лауро, — опять снится, взгляните на нее». Длилось это примерно столько же, сколько вой сирен на улице; руки словно что-то искали, пальцы пытались нащупать на простыне, за что бы уцепиться. В этот момент снова появилась донья Луиса, она не могла заснуть. Почти сердитый тон сиделки: почему вы не приняли таблетки, которые вам дал доктор Раймонди? «Я не могу их найти, — донья Луиса была как потерянная, — они лежали на тумбочке, но теперь их там нет».
Сиделка отправилась на поиски таблеток, Лауро с матерью переглянулись, Меча еле уловимо шевелила пальцами, и они чувствовали, что кошмар все еще тут, что он тянется нескончаемо долго, словно отказываясь достичь той критической точки, в которой какое-то подобие сострадания, жалости, пробудившейся у самой последней черты, дарует пробуждение Мече и избавит их всех от ужаса. Но сон не кончался, с минуты на минуту пальцы могли зашевелиться вновь. «Их нигде нет, — сказала сиделка. — Мы все не в себе, Бог знает, куда деваются вещи в этом доме».
На следующий вечер Лауро вернулся поздно, и сеньор Ботто поинтересовался, где он был, поинтересовался как бы между прочим, не отрываясь от телевизора, — розыгрыш кубка был в полном разгаре. «С друзьями посидели», — ответил Лауро, ища, с чем бы сделать сандвич. «Гол был — просто загляденье, — сказал сеньор Ботто. — Хорошо, что матч собираются повторять, можно будет повнимательней разглядеть эти виртуозные комбинации». Лауро, похоже, гол не интересовал, он ел, уставившись в пол. «Твое, конечно, дело, парень, — сказал сеньор Ботто, — но будь поосторожней». Лауро поднял глаза и взглянул на него почти удивленно, его отец впервые позволил себе выразиться так откровенно. «Пустяки, отец», — буркнул Лауро, вставая и давая тем самым понять, что разговор окончен.
Сиделка пригасила ночник на тумбочке, и Мечу было еле видно. Сидевшая на софе донья Луиса отняла руки от лица, и Лауро поцеловал ее в лоб.
— Никаких сдвигов, — сказала донья Луиса. — Все время она в таком состоянии. Смотри, смотри, как у нее дрожат губы; бедняжка, что ей такое может сниться, Господи Боже ты мой, почему все это так тянется, тянется, почему…
