Малькольм Лаури - ДЖИН И ЗЛАТОЦВЕТ
Обзор книги Малькольм Лаури - ДЖИН И ЗЛАТОЦВЕТ
ДЖИН И ЗЛАТОЦВЕТ
Был теплый, тихий, бессолнечный день середины августа. Небо казалось не пасмурным, а просто жемчужно-серым - точно морская раковина изнутри, сказала Примроуз. Море там, где они видели его за неподвижными поникшими деревьями, тоже было серым, и бухта походила на зеркало из полированного металла, в котором свинцово-серые горы отражались четко и неподвижно. В лесу было очень тихо, словно все птицы и зверьки его покинули, и два человека - муж и жена, которые шли по узкой тропинке, - и их кот, вприпрыжку бежавший рядом, казались единственными живыми существами в нем, а потому, когда карминно-бело-черная подвязочная змея уползла в палые листья и хворост, треск прозвучал так громко, словно это олень продирался сквозь заросли папоротника.
Примроуз старательно выглядывала, не мелькнут ли где-нибудь чижи - гнездо этих чижей с прелестными голубовато-белыми яичками они обнаружили в мае среди веток бузины всего в шести футах над землей и все лето с восторгом следили за ними, - но их птичек не было видно.
- А чижики улетели в Алькапансинго! - сказала она.
- Слишком рано... Нет, они просто улетели, потому что им тут разонравилось: всюду растут эти новые дома, и все их любимые места уничтожены.
- Не надо так мрачно, Сиг, милый. Все будет хорошо.
Примроуз и Сигбьерн Уилдернессы приближались теперь к домам, разбросанным по границе леса. Кот, черный с белыми пятнами и платиновыми усами, обнюхивал кустик клейтонии. Дальше он идти не желал. Потом он исчез. Сигбьерн и Примроуз вышли из леса на почти уже совсем расчищенную вырубку и словно по уговору свернули, едва увидев впереди магазин (который был частично разобран, потому что на его месте собирались построить другой - много больше), и пошли по поперечной тропинке влево. Эта тропинка тоже когда-то вела через лес, но теперь деревья по одну ее сторону были вырублены под застройку. Кустов, однако, не тронули, и тут все еще было приятно ходить между зарослей густолистой малины, которая в зимние ночи, в мороз, в лунном свете горела триллионами лун.
Тропинка внезапно вывела их на пыльное шоссе, по обеим сторонам которого вдаль, насколько хватал глаз, тянулись бурые секции дренажных труб и где столбик с надписью указывал: "В Дарк-Росслин".
Теперь Сигбьерном владели те же чувства, что и его котом - то есть те, которые охватили бы кота, если бы он безрассудно последовал за ними и сюда: ужас, страх, робость, гнев, мучительная тоска и ненависть, настолько чистая в своем накале, что испытывать ее было почти высоким наслаждением. Был разгар воскресного дня, и теперь мимо них, сигналя, одна за другой проносились машины, и их рев не замирал почти ни на секунду, и каждая поднимала на шоссе свой собственный пылевой смерч, заставляя Сигбьерна и Примроуз то и дело останавливаться и поворачиваться к ним спиной. Проехал автобус, идущий в Дарк-Росслин, прогромыхал, огрызаясь, как дикий зверь, мимо, и деревья секунду гнулись и бились в отброшенном им вихре. Потому что тут снова по обеим сторонам шоссе ненадолго появились деревья, а дальше, там, где прежде они продолжали бы идти лесом, распростерся огромный замусоренный пустырь, над которым торчали обугленные полые внутри, иногда похожие на кактусы обрубки древесных стволов, точно спаленные молнией, У самого шоссе, без мысли об уединенности и укромности, уже были построены дома, но согласно с требованиями закона деревьев возле них не оставили вовсе. Однако здесь уничтожение леса распахнуло великолепный вид на горы и залив, которые прежде были скрыты от взгляда, так что все эти свидетельства роста и перестройки, казалось, уж никак не должны были бы порождать отчаяние. По обеим сторонам шоссе неглубокие канавы вели к тому, что в остальные времена года было небольшим ручьем - но теперь он пересох и зарос бурьяном. Всюду, где эти канавы хранили хоть немного влаги, Примроуз искала цветы - она то и дело переходила шоссе или даже рассеянно останавливалась на его середине, осматривая откосы. В такие моменты Сигбьерн кричал на нее, даже хватал за талию или плечо и оттаскивал на обочину. "Берегись!", "Господи, машина...", "Примроуз, сзади!.." - "Знаю-знаю. Посмотри, милый..." И она вновь перебегала шоссе, быстрая, грациозная, в алых вельветовых брюках.
Тревога Сигбьерна теперь сместилась - так как Примроуз некоторое время чинно шла впереди него (хотя каждый раз, когда мимо проносилась машина, он сам чуть не спрыгивал в канаву) - и сосредоточилась на их цели в Дарк-Росслине. Он не очень надеялся, что сможет отыскать ее в лабиринте дорог, плутающих по склону холма на краю города, сомневался, сумеет ли снова узнать дом в тумане плачевных воспоминаний о предыдущем воскресенье, и, все еще ощущая в правом боку боль от падения в черных лесах, вдруг сильно вспотел. Ему очень хотелось снять рубашку, он знал, что стоит ему только сказать об этом вслух, и Примроуз весело откликнется: "Ну, так снимай, что же ты?" - но почему-то сделать это здесь, на шоссе, он не мог.
Они прошли мимо конторы компании "Росслиновский Парк - земельные участки и застройки" -Росслиновский Парк. Справки. Живописные участки. Гарантированы ссуды, из государственного строительного фонда. Оплата полностью или в рассрочку; мимо уродливой вырубки- голая, истерзанная, безобразная земля, исчерченная пыльными дорогами, усеянная новыми безобразными домами там, где всего два-три года назад безмятежно красовался лес, который они любили.
"Осторожно, дорожные работы!" - гласила надпись. "Неукрепленные обочины", "Проход запрещен", "Частная собственность": шоссе здесь было до середины разрыто, и траншеи там, где был ручей и цвели все цветы лесной весны, заполнялись трубами, которые несли воду, и все коммерческие удобства, и сантехнику цивилизации в их некогда дикий и уединенный приют. Здесь на особенно свирепой вырубке, поросшей редким репейником и огромными одуванчиками, они увидели своих чижей, выклевывавших семена репейника, и остановились. В стайке была и какая-то новая птичка, похожая на маленького желто-черного воробышка, и Примроуз снова бросилась через шоссе, поглядывая то на птиц, то на Сигбьерна, который пошел за ней.
- Смотри! Сосновый соболек!
- Собольки - это такие крысы.
- Да. Но есть еще и птицы...
- Наверное, корольки?
- Ну, конечно. Но что он делает тут, на побережье? Они ведь живут в горах. Какая прелесть!
Королек упорхнул, и они пошли дальше мимо теперь уже, слава богу, последних участков омерзительного Росслиновского Парка и маленького нового "кафе-бара" - Сигбьерн посмотрел на него с бесконечной ненавистью, так как было воскресенье, а впрочем, все равно заказать можно было бы только кока-колу или лимонад, - мимо большой новой школы, гигантского бетонного бруска мнемонических мук, и добрались до отрезка сравнительно не испорченной дороги. Но что он, собственно, подразумевает под "относительно не испорченной"? И ужас - вполне ли он обоснован? Канада ведь - слишком большая страна, чтобы ее можно было так просто испортить. Но ее легенды, почти вся значимая и героическая часть ее истории была историей порчи в той или иной форме. Однако человек не птица и не дикий зверь, в каких бы глухих дебрях он ни обитал. Покорение этих дебрей на деле или в мыслях было частью процесса его внутреннего самоопределения. Старинная беда, вновь обернувшаяся правдой: прогресс оказался врагом, он не делал человека ни счастливее, ни увереннее. Губить и опошлять стало привычкой. И не то чтобы (хотя они и обрели какое-то подобие покоя, какое-то подобие рая, которого теперь снова лишались) они вполне сознательно искали покоя. Тем не менее он невольно вспоминал о зеленой прелести их погибшего леса и т. д. и т. п. - все эти враждующие штампы назойливо закружились в его мозгу, когда он последовал за Примроуз, которая нашла бочажок, еще хранивший воду ручья, и там, укрытые от летней пыли и жары, над влажным изумрудным мхом, густо голубели незабудки, а возле росла вероника.
Но Сигбьерн не мог спуститься и нарвать их для нее, он не мог даже вспомнить названия, хотя веронику он первым нашел в июне и опознал. Сейчас не надо их рвать, сказала Примроуз, они все завянут даже раньше, чем они доберутся до Дарк-Росслина; вот на обратном пути... И тут она увидела златоцвет, - он рос в гуще жемчужных бессмертников, первый златоцвет в этом году. Его они тоже сорвут на обратном пути.
- Я все больше и больше сомневаюсь...- сказал он.
- В чем?
- Что я сумею найти этот дом.
- Но я же позвонила сегодня утром таксисту. Ты ведь сам мне велел. Я сказала, что мы зайдем к нему днем. Он же знает, где это?
- Я не выдержу, - сказал Сигбьерн. - Эта его многозначительная усмешечка... - добавил он.
- Вон его дом, милый. Пойдем, и скоро все будет уже позади.
- Кроме того, мне хотелось бы сэкономить деньги.
- Сэкономить?!
- Не сердись. Я убежден, что сумею его отыскать, - сказал Сигбьерн, останавливаясь на перекрестке, - По-моему, он там - выше по склону и налево.
