Вячеслав Морочко - Хотел бы я знать
Обзор книги Вячеслав Морочко - Хотел бы я знать
Вячеслав Морочко
Хотел бы я знать
* * *
Предвидеть катастрофу не удалось. Когда несущиеся во мраке титанические обломки погибшего мира прошили систему Голубой звезды, жаркая планета Рубин сместилась с орбиты и через несколько дней стала ледяной пустыней. Только в горах, накрытых завесой пурги, блуждали два огонька. Это были фары сбившегося с пути транспортера. Выбравшись из-под обвала, машина уже много дней нащупывала выход из лабиринта скал. Глыбами, сорвавшимися в момент катастрофы, был разбит кормовой отсек, где помещалась радиоаппаратура. Вышел из строя гироскопический компас. Он стал давать ложные показания раньше, чем это обнаружилось – три человека в кабине оказались без связи с базой, без данных о местонахождении. Легкий транспортер с негерметичной кабиной, набор тонизирующих средств из бортовой аптечки и подогретый питательный бульон – таковы были их козыри. Внутри кабины – минус двадцать градусов по Цельсию, снаружи – вдвое больше, плюс шквальный ветер со снегом. Не надо объяснять, как мало пригодно тропическое снаряжение в условиях полярной зимы: шорты, безрукавки, летние комбинезоны, походные одеяла и спальные мешки, предназначенные скорее для защиты от насекомых – вот все, чем люди располагали. Объезжая препятствия, транспортер упрямо шел сквозь пургу. И пока машина еще могла двигаться, три человека не теряли надежды.
Имант был старшим тройки биологов, исследовавших тропическую флору планеты. На нем лежала ответственность за судьбы товарищей. Сжимая руль транспортера, он до боли в глазах всматривался в освещенное фарами пространство, чтобы вовремя разглядеть впереди пасть расщелины.
Когда наступало время передавать управление Петеру, Имант откидывался на сидении; кристаллики инея, поднятые движениями людей, медленно оседали, кружились в воздухе, и также неторопливо мысли человека возвращались в привычное русло. В который уж раз он думал о СОД. Всю жизнь биолога манили к себе далекие звезды, но ради СОД, ради осуществления этой последней своей идеи, он возвратился на Землю и целый год проторчал в биоцентре.
Из очередной экспедиции Имант привез споры быстрорастущих водорослей ХИУ и занялся целевой коррекцией их свойств. Все, над чем эти месяцы бился он со своими ассистентами, умещалось в маленьком тюбике со споромазью. Стоило каплю этого вещества нанести на поверхность человеческой кожи, как все тело покрывалось тончайшей пленкой, состоящей из живых волокон. Еще минут через тридцать образовавшийся волокнистый покров отделялся от кожи и обретал замечательную термореактивность: при нагревании становился тонким и проницаемым, при охлаждении расширяясь, уподоблялся пуху и сам начинал выделять тепло. Именно эта парадоксальная реакция на температуру привлекла внимание биолога к водорослям ХИУ. Однако по мере того, как работа подходила к концу, он все больше к ней остывал, представляя себе, как убого будет выглядеть споромазь «на общем фоне грандиозных человеческих свершений».
Когда руководство выделило Иманту двух ассистентов, он в первый же день учинил им экзамен: сверля глазами, в лоб спрашивал «элементарные вещи». Молодые люди или вовсе ничего не могли ответить, или же лепетали вздор. Поражаясь, какой невероятный сумбур царит у них в головах, Имант устроил скандал на ученом совете: по тому, каких ассистентов он получил, уже можно было судить, как в биоцентре относятся к теме его разработки. Услышав ссылку на общие трудности с кадрами, он заявил: «Нет кадров и эти „два друга“ тоже – не кадры! Обойдусь кибер-ассистентами!» Когда завели разговор о том, что «лишенные творческого начала» киберы – только слепые исполнители человеческой воли, Имант ушел, хлопнув дверью: кощунственной показалась ему сама мысль о том, что «творческое начало» может иметь что-то общее с «этими ленивыми друзьями». Ассистентов пришлось оставить в лаборатории, но каждый раз один вид их напоминал Иманту как низко его здесь ценят.
Сокращенное название СОД – «спороодежда», которое он дал изобретению, комиссия биоцентра расшифровала иначе: «спасательная одежда». Было высказано сомнение, что в нормальных условиях кто-то захочет выращивать на своем теле колонию водорослей. Для Иманта, и без того потерявшего интерес к своему детищу, сдержанный отзыв экспертов явился последней каплей, и поступившее предложение отправиться с биологической экспедицией на планету Рубин было принято им без колебаний.
За дни блужданий у Петера отросла борода. Посеребренная инеем, она делала напарника Иманта за рулем транспортера похожим на рождественского деда Мороза. Ни холод, ни усталость, казалось, не брали его. Объезжая покрытые льдом скалы, он лишь тихонько посвистывал. Но, вглядываясь в лицо товарища, Имант понимал, что и Петер сейчас втайне задает себе тот же вопрос: «Смогу ли я еще когда-нибудь хоть немного согреться?»
Все, что нужно, они давно обсудили. Остальное было понятно без слов. Такого полного взаимопонимания людей, связанных одной судьбой, биолог не мог найти на Земле в «хрустальном муравейнике» биоцентра. Однако не удивляло и то, что грезы Иманта о тепле неизменно возвращали его к мыслям о СОД: малой капельки споромази было бы достаточно, чтобы спасти их от стужи. Перед отлетом на знойный Рубин у биолога не возникало и мысли, что тюбик может пригодиться; предстоящие дела обычно захватывали его целиком, а свершенные быстро забывались. Забывались и люди, с которыми Имант работал. Впрочем, он еще помнил, что одного из его ассистентов звали Карлом, другого – Степаном, что оба были похожи на сонных мух, думали неизвестно о чем, только не о работе и по невежеству или распущенности то и дело «запарывали» испытания, приводя в отчаяние даже опытных кибер-ассистентов. Испепеляя сарказмом, Имант как мог учил «друзей» уму-разуму. Но в головах Степана и Карла царили танцульки. Затыкая уши музыкальными шариками, они и во время работы подергивались в такт развеселым ритмам, не слыша или тут же забывая все, чему он их учил. Временами, подбрасывая ассистентам идейки, Имант поражался их детской наивности: парням и в голову не приходило, что эти «экспромты» рождались в тяжелых муках бессонных ночей. Ясно было одно: участие «друзей» в работе над СОД только мешало делу, и нередко его подмывало плюнуть на все и просить молодых людей, продолжая формально числиться в лаборатории, больше в ней не показываться.
Уже не одну неделю транспортер блуждал в снежной мгле. Никто из троих биологов не сомневался, что их давно ищут. С орбитальных станций наверняка уже прочесывают поверхность Рубина. Но непрекращающаяся пурга делает ее оптически непроницаемой, а радиолокационные зондирования в этом нагромождении скал способно выделить только движущиеся объекты. Поэтому транспортер все время должен был двигаться.
И все же на полчаса пришлось встать: не просыпался Роберт. По возрасту он был старший. Начало сдавать сердце. Введя лекарство, Имант и Петер энергичными растираниями вернули товарища к жизни, а затем, не сговариваясь, сняли с себя одеяла и, закутав Роберта, снова тронулись в путь.
Постепенное непрерывное коченение, отнимая силы, притупляло чувствительность. Труднее всего было заставить себя не смежать слипающиеся веки. Даже применение средств, нейтрализующих токсины продуктов жизнедеятельности, почти уже не помогало. Без длительного сна не удавалось восстановить силы. Но уснуть сейчас – значило больше не проснуться.
Когда Имант не сидел за рулем, он невольно возвращался мыслями к СОД. «Спороодежда» стала его навязчивой идеей. Биолог знал, что, замерзая, люди порой теряют рассудок, но он думал о СОД, потому что эти мысли согревали его. «Почему, собственно, комиссия назвала эту одежду спасательной? – рассуждал он. – Если нас найдут, не понадобится и тюбик со „споромазью“, ведь мы окажемся в теплом помещении. А если, как теперь, никто не знает, где мы находимся, – какая польза от того, что где-то на свете есть „спасательная одежда“? Мое название вернее: „спороодежда“ и „споромазь“… Мазь связывает споры, ее удобно хранить, удобно наносить на кожу. И потом…»
– Я не сплю, – ответил Имант на толчок в бок и открыл глаза. Впереди – пятно освещенное фарами. Слева и справа мгла. «О чем я думал? – вспоминал Имант. – Ах, да, споромазь! В одной ее капле – около ста тысяч спор. И каждая может дать начало процессу образования спороодежды. Не слишком ли расточительно? А впрочем, не все ли равно? Ведь даже, если отделить эти споры одну от другой и развеять по ветру, вероятность того, что их занесет туда, где они нужны, практически ничтожна… Это, конечно, так, если учитывать содержимое одного тюбика. Но если рассеять в воздухе такое количество спор, чтобы в километровом слое на каждый кубический сантиметр приходилось в среднем хотя бы по одной споре, то даже с учетом споропотерь, мы были бы уже спасены».
