Роберт Ирвин - Постоянство ложной памяти
Обзор книги Роберт Ирвин - Постоянство ложной памяти
Роберт Ирвин
Постоянство ложной памяти
Разве не прекрасно бы было, когда б могли мы прочесть в одной книге все то, что изо всех иных книг (прошлых, нынешних и тех, коим только предстоит появиться) узнавали, узнаем и будем узнавать и находить вне их.
Летом 1311 г., незадолго до открытия Венского Собора, кардинал Модерацио сел на корабль, идущий в Пальму. Он был призван, да, призван, философом-отшельником с Майорки Раймондом Луллием. Послание Луллия доставил Модерацио в Брешию нищенствующий монах. В своем письме Луллий сообщал (слегка туманно) о новом изобретении, которое наверняка избавит сарацин от их еретических заблуждений и, следовательно, приблизит Второе Пришествие Спасителя, чего каждому следует ожидать с нетерпением. С нелегким сердцем размышлял Модерацио о том, чем может оказаться изобретение. Возможно, просто новым опровержением Корана? Но нет, это должно быть что-то более серьезное. Быть может, проект могучей дамбы, которая отклонит течение Нила от магометанского Египта и направит его дарующие жизнь воды в христианскую Абиссинию? Или, возможно, хитрый план обучения французских проституток христианской теологии и последующая отправка их на Восток, в гаремы султанов, после чего коварные наложницы, оказавшись в постели, легко обратят своих заблудших повелителей в истинную веру. В прошлом Модерацио выслушал и отклонил множество таких схем. Но изучение письма Луллия породило в нем ощущение некоего обещания или, может, угрозы, чего-то, что непросто было понять и потому непросто отвергнуть. Цитата в письме казалась Модерацио знакомой, но он никак не мог ее идентифицировать. Возможно, это была одна из собственных работ Луллия, Fama Fraternitas? De Modo Auditu Angeli?
Сойдя с корабля в Пальме, Модерацио провел ночь в маленьком порту в гостях у арагонского сенешаля. Вечером, пока кардинал с сенешалем ужинали, слуги кардинала были заняты поисками мулов и заготовлением провианта для предстоящей на следующий день поездки. Кроме слов о том, что самый знаменитый гражданин Майорки вряд ли переживет еще несколько зим, сенешаль не мог сообщить кардиналу о занятиях Луллия в его горной хижине ничего интересного. Наутро караван мулов отправился в путь, чтобы доставить кардинала со свитой к подножью горы Ранда. Модерацио оставил спутников в лагере на нижнем склоне горы, где оливковые рощи уступали место еловым зарослям. Дальше, по лесной тропинке к хижине на самой вершине горы, он пошел один. День был знойным и на щеках кардинала выступал пот, собирающийся в идеальной формы слезы. Убежище Луллия оказалось маленьким потрескавшимся домиком каменной кладки. Перед дверью пробивалась сквозь сухую почву одинокая сосна. С одной из ее ветвей свисал на цепи рог. Модерацио поднес его к губам и дунул. Эхо еще перекатывалось по холмам, когда Раймонд Луллий, Doctor Invincibilis, появился в дверях. На нем был византийского стиля тюрбан и малиновый халат, украшенный языками пламени. Из-под халата выглядывали турецкие шлепанцы с загнутыми носами. Увидев кардинала, Луллий закрыл глаза. Потом, после долгой паузы, произнес:
— Кардинал Модерацио. Добро пожаловать.
Дальнейших приветствий не последовало. Луллий стоял, заполняя собой дверной проем, и не делал никаких движений, чтобы пропустить кардинала.
— Зачем ты пришел? — потребовал ответа старик.
— Я получил твое письмо.
— Ты получил мое письмо, но понял ли ты его?
Модерацио понял, что с ним обращаются как со школьником, но отнесся к этому довольно спокойно.
— Ты писал о книге, которая включает в себя все книги. Думаю, ты имел в виду Библию. Ты также ссылался на Ангельские Ключи и на образы, слишком ужасные, чтобы их забыть, и, наконец, ты, кажется, пообещал продемонстрировать изобретение, которое обратит сарацин. Из-за этого последнего я и приехал, и, если мне будет позволено, я надеюсь написать о нем благосклонный отзыв Папе.
— Ты не понял моего послания.
— Значит, схемы по обращению сарацин не существует.
— Существует, и ты увидишь ее прежде чем уедешь отсюда. Но ты должен увидеть ее понимающими глазами, а не понимаешь ты многого. Воистину, мне следует сказать, что не понимаешь ты ничего. — Луллий помолчал. — Изучал ли ты когда-нибудь Искусство Памяти?
Кардинал покачал головой.
— Мои парижские учителя не сочли это необходимым, кроме того, память моя и так неплохо мне служит…
— Тогда твои парижские учителя сослужили тебе плохую службу, — прервал его Луллий, — Искусство памяти это…..Знаешь ли ты, что есть искусство памяти? Это самое мощное оружие в арсенале христианства и одно из тех, о коих Калиф с его магометанами не знают ничего.
Старик раскачивался в дверях.
— В правильно обученном христианском уме содержатся могучие силы. Я вижу, что необходимо провести демонстрацию. Но сперва давай попробуем вот что. Откуда я знаю, что твое имя — Модерацио и что ты кардинал?
Кардинал тщательно обдумал это. В Париже его научили не доверять обманчиво простым вопросам. И, тем не менее, откуда Луллий знает, кто он? Они встречались пять лет назад, в Гаэте, потом еще дважды в Падуе. Потом, совсем недавно, Луллий написал ему, и вот он явился в ответ на письмо. Кем же быть кардиналу Модерацио, как не кардиналом Модерацио? Но, сообразно осторожный, кардинал не дал никакого ответа, а лишь пожал плечами.
Луллий продолжил:
— Я старый человек, почти втрое старше тебя. Я видел, как папы, короли, кардиналы, князья, священники, бароны, капелланы, купцы и все остальные приходят и уходят из моей жизни. Никакая нетренированная память не смогла бы справиться с таким количеством, не потеряв большую часть. — Луллий постучал себя по лбу. — Но я освободил палаты своей головы и превратил ее дикий сад в искусственную память поразительной мощи. Я создал в своем черепе палаты, и в каждой из палат ниши, и в каждой нише образы памяти. Ты, например, когда я хочу тебя вспомнить… — (Тут у кардинала создалось впечатление, что Луллий не слишком часто хочет его вспоминать.) —…ты находишься в сто восемьдесят четвертой палате Дворца Памяти, в шестой нише. Поскольку ты добродетельный кардинал, я представил тебя в виде кардинальской добродетели, крылатого ангела. Поскольку тебе тридцать три года, а это возраст, в котором умер Христос (прекрасный, кстати, возраст для смерти), я вообразил распятие у твоих ног. Поскольку ты итальянец, я сделал тебе спагетти вместо волос. Наконец, потому что Moderatio — анаграмма английского «I Dream Too» — я тоже мечтаю — я представил все это в облаке, выходящем у меня из головы. Это просто, и это сообщает мне все, что мне нужно о тебе знать.
Кардинал был очень вежлив и ничего не сказал, но Луллий заметил в молодом человеке сомнение.
— Это только начало. Пройдем внутрь.
Старик взял его за руку и втянул в хижину. Модерацио чувствовал, как дрожала стариковская рука у запястья, но, посмотрев вниз на эту узловатую руку, понял, что то, что он принял за старческую дрожь, на деле было чем-то неистовым и полным жизни. Будто под кожей у философа трясся и извивался какой-то мощный дух.
Хижина оказалась темной и прохладной. Вся комната была завалена книгами и диаграммами. Мебели не было, лишь соломенный матрас и нечто, возвышавшееся в центре комнаты и накрытое большим куском парусины.
— Возьми книгу, любую книгу, — потребовал старик. — Возьми книгу в любом месте, открой на любой странице. Скажи мне, какую главу ты открыл, и я скажу тебе, что написано в этой главе — слово за словом и буква за буквой.
Модерацио подошел к куче книг в углу и заколебался. Несомненно, это гадание по книгам несколько походило на Sortes Virgilianae, достойную порицания практику библиомантии? Кроме того, книги были весьма странными. Turba Philosophorum, Tractat Middoth, Necronomicon Аль-Хазреда. Он выбрал книгу, дал ей раскрыться и поспешно закрыл снова. Страница была заполнена выполненными в мельчайших деталях схемами женских внутренних органов, разрезанных и изображенных под незнакомыми созвездиями. Кроме того, текст был как-то зашифрован. Он взял другую книгу, название которой было, по крайней мере, ему знакомо.
— Picatrix, часть четвертая, глава двадцать третья.
Закрыв глаза и плотно прижав руки к бокам, Раймонд Луллий начал декламировать: «Адепт должен знать, что он восседает на высочайшей из всех ветвей знания. Поскольку узнает он, что он есть человек, и что человек есть мир в миниатюре или сокращение целого. По этой-то причине и сформирован череп его как небо над ним и нет под небом ничего, что человеческий разум не смог бы объять. Но прежде чем проследовать дальше, адепт должен быть предупрежден также об определенных ловушках и западнях, кои, не будучи распознаны, неизбежно приведут к… — и так далее и так далее». Луллий открыл глаза.
— Довольно ли ты услышал? Я могу вспомнить каждое слово на этой странице. Более того, могу сказать тебе, какие буквы начертаны черными чернилами, а какие красными. Разве ты не впечатлен?
