Владимир Холодов - Шанс
Обзор книги Владимир Холодов - Шанс
Владимир Холодов
Шанс
повесть
Петр Сергеевич цыган не любил и откровенно побаивался, хотя признаться в этом прилюдно, как всякий интеллигентный человек, поостерегся бы. Но каждый раз, выходя из метро, приходилось опасливо смотреть по сторонам, не мелькают ли на бульваре цветастые юбки. На сей раз он о чем-то задумался, и, когда попал в кольцо из орущей, чумазой, хватающей за руки малышни — было уже поздно. Денег больших при нем не было, но портфель с бумагами он на всякий случай прижал к груди.
— Позолоти ручку, дорогой, всю правду тебе скажу, — преградила дорогу их шумная и развязная мамаша. — Что было, что будет, чем сердце успокоится.
Петр Сергеевич уже попадал в подобные ситуации, поэтому хорошо знал, что так просто его не отпустят, откупаться придется в любом случае.
— Поздно, мне уже никакая правда не нужна, — он сунул ей пятьдесят рублей, чтоб отвязалась. — Гадайте молодым, мне пора о душе подумать.
Сумма показалась цыганке смешной и даже обидной. Она еще крепче вцепилась в его ладонь и завела свою привычную песню.
— Глупый человек, ничего ты про себя не знаешь! Ты ведь еще всех нас переживешь: у тебя линия жизни как борозда от плуга — и захочешь, не соврешь. А какая встреча тебя ожидает, милок…
— Да знаю я, все знаю, — он раздраженно вырывался, но силы были не равны. — И про встречу, и про деньги, и про страстную любовь.
— Денег не вижу, врать не буду, — ответила та. — Но бабы-дуры из-за тебя едва не подерутся. Орать будут сильно, на весь двор.
— Вы бы хоть очки себе купили, иначе всю клиентуру растеряете, — сказал Петр Сергеевич.
— Это еще почему? — удивилась цыганка и несколько ослабила хватку.
— Ну, подумайте сами, какие бабы в моем возрасте?
И, воспользовавшись ее замешательством, он вырвал руку и пошел прочь.
— Ну, значит, не бабы, а бабки, — уточнила она ему вдогонку. — Какая разница, дорогой?
Проснулся он от вони. От чудовищной, дикой, непереносимой вони и сначала даже не понял, жив он или уже умер и, может быть, это преисподняя встречает его таким чудовищным, смердящим амбре. На восьмом десятке смерть может испугать лишь клинического атеиста или непроходимого глупца. Петр Сергеевич не был ни тем, ни другим. В разное время он по-разному представлял себе этот миг перехода в иное измерение и, казалось, был готов ко всему, но он мыслил глобально, а тут была жесткая конкретика. “Если это так мерзко пахнет, то как же это должно выглядеть?” — подумал он и после некоторых колебаний все же открыл глаза.
Ожидания его обманули. Он увидел низкий серый потолок, голую лампочку на шнуре, прикрытое пожелтевшей газетой окно. На тот свет это было совсем не похоже, и, следовательно, он жив и просто по неясной пока причине оказался в чьей-то чужой и незнакомой квартире.
“Тут есть кто-нибудь?” — позвал он и не узнал своего голоса.
Это была еще одна странность, не очень значительная, но все же жутковатая. Петр Сергеевич прислушался к своим ощущениям: сердце билось ритмично, дышалось легко, но как-то непривычно болела голова, во рту пересохло. И еще ему очень хотелось в туалет. Он отбросил в сторону грязное, засаленное одеяло, с трудом привстал, опустил ноги на пол, привычно пытаясь на ощупь найти шлепанцы. Господи, совсем голову потерял! Ну откуда в чужой квартире могут быть его шлепанцы?
На выщербленном линолеуме лежала циновка, а на ней подушка в серой наволочке с выцветшим фиолетовым штампом “Больница № 32”. Нет, то место, где он находился, больницей явно не было. К горлу опять подступил этот тошнотворный запах, поднял его с кровати и погнал по квартире. Комнат оказалось две, вход на кухню преграждал упавший мешок с картошкой.
“Трусы почему-то тоже чужие”, — подумал он, найдя наконец туалет.
Радость освобождения от выпитой накануне жидкости сменилась вдруг ощущением ирреальности происходящего. Во-первых, струя была как из садового шланга, что при его запущенной аденоме являлось полной фантастикой. Во-вторых, и сам шланг был явно… не его! Вспомнились муляжи из фильмов Тинто Брасса — вот такое же чрезмерное по величине, только менее гладкое и дурно пахнущее болталось у него между ног. Все еще находясь в ступоре, он открыл кран, чтобы вымыть руки, и вдруг с ужасом понял, что и руки не его. Это уже была не догадка, а осознание того, что с ним произошло нечто необъяснимое и страшное. Скорее всего, он действительно умер, но душа его вместо того, чтобы отправиться туда, куда ей положено — в ад или рай, — оказалась в чужом теле. То ли Бог недосмотрел, то ли дьявол пошутил, то ли сама заблудилась. Он долго и тупо рассматривал чужие ладони, чужие узловатые пальцы, чужую грязь под чужими ногтями, потом решительно поднял голову: из заляпанного мутного зеркала на него затравленно смотрело незнакомое чужое лицо.
Реакция была рефлекторной и быстрой: он покрылся холодным потом, стали подкашиваться ноги, закружилась голова. Петр Сергеевич инстинктивно метнулся в комнату, рухнул в постель, накрылся одеялом и вдруг зарыдал в тщетной надежде, что этот кошмар исчезнет, но вонь, прущая изо всех щелей, говорила о том, что это не сон, а явь, и эту явь нужно как минимум осмыслить.
Но разве такое можно осмыслить? С ним произошло то, чего не может быть ни с кем и никогда; в принципе не может, по определению. Если бы подобные случаи имели место, он бы наверняка о них знал. О переселении душ есть тьма гипотез, изданы сотни томов, но к данному случаю это, увы, отношения не имеет, поскольку отсутствует главный признак — не стерта память о прошлой жизни. Все авторы сходятся на том, что это условие обязательное. Новая жизнь в новом обличье — будь то собака, птица, дерево, другой человек, наконец, — непременно должна начинаться с чистого листа. Кошка, помнящая, что она Иван Петрович Сидоров, ни мяукать не станет, ни мышей ловить.
Гипотеза о том, что он просто сошел с ума, тоже отпала сразу. В молодости палитра психических сдвигов может быть весьма причудлива и разнообразна, в преклонные же лета человека подстерегает лишь одна беда — старческий маразм. Вот чего нет, того нет, там картина принципиально иная.
Нет, глобальные вопросы надо пока отложить, сейчас они решения не имеют… Как он оказался в чужом теле? Почему? Все это, возможно, прояснится потом, но сейчас нужно было решить, что делать.
Когда-то мельком, не более чем на пять минут — сам телевизор практически не смотрел, это коротала свободное время его домработница Шура — он погрузился в какой-то американский триллер, где речь шла об обмене телами. Их то ли крали друг у друга, то ли получали во временное пользование за какие-то заслуги. Петр Сергеевич сейчас многое бы отдал, чтобы досмотреть этот фильм до конца. Там были важные подробности, предостережения, советы — как себя вести, чтобы тебя не разоблачили, не убили, наконец. Запомнилось одно: надо жить так, словно это чужое тело — твое. Ну, это, впрочем, понятно, вот только как этого достичь?
Петр Сергеевич жил один в большой трехкомнатной квартире у Чистых прудов. Жена умерла, взрослые дети разбежались по глобусу — сын в Америке, дочь в Германии; все родственные связи как-то сами собой распались, внуков своих он видел только на фотографиях и, если уж совсем честно, даже не помнил, сколько их у него. Угрызений совести по этому поводу не испытывал. Уж если дети выросли без его участия, то и внуки как-нибудь станут людьми.
В жизни его по-настоящему интересовали только три вещи: структурная и прикладная лингвистика, древнекитайская философия и книги. Все остальное казалось незначительным и пресным — тратить время и силы на что-нибудь постороннее было лишено всякого смысла. Его нимало не смущало, что успехи, которых он достиг в науке, могли по достоинству оценить в лучшем случае человек двадцать во всем мире; люди всегда были склонны придавать значение лишь вещам сугубо практическим. Скажем, коллег больше всего поражали не его спорные научные статьи, что было бы понятно и естественно, а то, что он свободно владеет более чем тридцатью языками. В былые мрачные времена на него даже анонимки писали: дескать, подозрительно все это — если профессор и не устанавливает нежелательные для советского человека контакты, то потенциально к этому готов. На самом деле коллеги просто завидовали: Петра Сергеевича чаще других посылали на всякого рода научные конгрессы и чтение разовых лекций в иностранных университетах — ни переводчик не нужен, ни подготовка, ни даже сопровождающий: потенциальный шпион, резонно заключили в высоких инстанциях, никогда не станет добровольно изучать мертвые языки и десять диалектов китайского; нет больше в мире таких идиотов, и таких шпионов нет!
Петр Сергеевич на коллег не обижался. Что тут поделаешь, человек от природы ленив и завистлив, да и в науку часто приходят не по любви и не от внутренней потребности, а всего лишь от нежелания киркой махать или у станка стоять. Но уж коль пришли или, что чаще, родители за ручку привели — предпримите хоть какие-то усилия! Филолог, пишущий на родном языке с ошибками, а других языков не знающий вообще, — это же нонсенс! А ведь это так просто… Не требует ни таланта, ни особых способностей — достаточно элементарного интереса, терпения и усидчивости. Во всяком случае, это куда легче, чем научиться пользоваться мобильным телефоном или компьютером. Последнее далось Петру Сергеевичу с огромным трудом. И вовсе не потому, что он туп или стар. Просто он слишком глубоко копал и хотел знать суть, которую ему так никто и не смог достоверно объяснить. Скажем, где именно хранится в интернете та бездна самой разной информации, которой он так часто и охотно пользуется?
