Ицхокас Мерас - На полпути
Обзор книги Ицхокас Мерас - На полпути
Ицхокас Мерас
На полпути
Была среда, тот день, когда Бог, сотворяя мир, дважды увидел, что хорошо.
* * *Обогнув большой круг лесом, Адам трусцой вернулся во двор дома отдыха, сделал еще малый кружок вокруг фонтана — в его журчащих и сплетающихся струях играла, то исчезая, то вновь появляясь, изломанная радуга, — и, отдышавшись, рухнул на холщевый складной стул, растянулся и закрыл глаза.
Но и с закрытыми глазами все еще видел прозрачные брызги воды и эту радугу. Сто километров скоростного шоссе отделяли его от дома.
— И хорошо, — подумал он.
Тренинг намок, легкий ветерок освежал.
— Приятно, — сказал сам себе.
Лоб влажный, и шея, и бритая голова с овальным шрамом.
— Прекрасно, — проговорил он вполголоса, сделав глубокий вдох.
А с этим вдохом в первый раз почувствовал острый аромат настурции.
Неужели? Неужели?!
Весь двор был обсажен настурциями, они буйно цвели, переплетаясь пышными кустами, — ярко-красные, светло-желтые, пурпурные, желтоватые с красными прожилками, даже оранжевые и почти белые, одни цветы увядали, другие расцветали, и так уже три недели.
Он видел все эти краски, но запаха не различал.
Не открывая глаз, протянул руку, сорвал целую горсть цветов, уткнулся в них лицом. Цветы пахли.
И тут он ощутил прикосновение нежных губ к щеке, а открыв глаза, увидел женское лицо так близко, что не узнал его, только глаза, серые кошачьи глаза с широкими зрачками что-то ему напомнили.
— Ты? — спросил он, когда лицо чуть отдалилось.
— Я.
Он помотал головой.
— Воистину, неисповедимы пути Господни.
— Я только на три дня, на семинар.
Здесь все время люди меняются — агрономы, ветеринары, бухгалтеры, физики, кто только хочешь.
А теперь вот она, жена его друга.
Адам смутился, не понимая, почему в мыслях не назвал ее по имени.
— Что я тут с тобой буду делать?
— Что только захочешь, то и делай, — сказала она.
Серые глаза сузились и вновь распахнулись, мягкая теплая ладонь погладила его по щеке, и он то ли инстинктивно, то ли в благодарность за женскую теплоту коснулся губами ее руки.
— Ты знала, что я здесь?
— Нет, я бы не поехала. Но теперь, когда увидела, как ты бежал, подумала: а почему бы и нет! Почему бы и не провести три приятных дня с мужем лучшей подруги? Почему не попробовать?
— Ты так… сразу.
— Почему нет?
— Тебе все равно, что подумает Ева?
— Я ведь не побегу рассказывать Еве, да и ты тоже. Почему она должна что-то подумать? Она же не знает, куда я поехала. А кроме того…
— Ну-ну? Самого важного ты так и не сказала.
— Кроме того, я давно уже не страдаю излишней щепетильностью. Мой муж для меня ближе даже, чем ближайшая подруга. Так если у меня перед ним нет никаких угрызений, чего же угрызаться перед подругой?
— Обманываешь.
— Нет, не обманываю.
— Можно подумать, что ты все время на стороне пошаливаешь.
— Думай, что хочешь. В нашем случае это не имеет никакого значения.
— Ты никогда так со мной не говорила.
— Не было повода, а сегодня вдруг появился. И мы с тобой никогда вдвоем не оставались. А когда Ева и Алекс рядом, стоит ли говорить о таких вещах?
— Обманываешь.
— Нет.
— Ты что… хочешь сказать, что тут же потащила бы меня в постель?
— Не будь грубым. Мы бы миловались.
— Все равно, сама знаешь, что обманываешь. И не знаешь, что скажу я.
— А что ты можешь сказать? Мужчина вполне еще ничего, в самом деле, не шучу, минутку даже любовалась тобой, когда ты прибежал во двор, мужчина, три недели прохлаждавшийся в доме отдыха, мужчина, хоть однажды бросивший на меня взгляд, а, признайся! Может, скажешь, что нет? Один раз точно было. Или не было? Скажешь, мне только показалось? Могло быть и не один раз, просто ты стесняешься, я знаю. И что, ни с того ни с сего откажешься? Когда мы с тобой одни, свободны, никто нам не мешает, даже знакомых вокруг никого, только цветы. Посмотри, сколько цветов! Посмотри, там, вдали, какое море величественное! Подними голову, посмотри, как шумят, волнуются сосны! И еще выше, на небо посмотри — какая синева, какая глубина! Дружочек! Ты что, не из плоти и крови?
— Ты с ума сошла или… издеваешься надо мной, — произнес он почти сердито.
— Я? Ей-богу, нет. Может, сам над собой издеваешься или… слишком уж зажат, не знаю.
— Ты все еще самого важного не сказала, — не отступал он. — Что бы ты ни говорила, а главного не сказала. Может, не знаешь? Или притворяешься?
— Знаю, ну и что, если знаю. Настоящий мужчина — тот, кто может всегда, даже когда не может, и испытывает наслаждение оттого, что может, вот что я тебе скажу как добрый друг.
Он вскочил со стула, обхватил ее за плечи, слегка встряхнул и снова спросил:
— Ты в своем уме или нет?
Она была ниже его, потому запрокинула голову, глядя ему прямо в глаза, и, продолжая игру, отступила:
— Успокойся. Теперь успокойся! Ладно? Я ведь тебя еще не тащу в постель, теперь только утро, до ночи еще далеко, правда?
И оба они рассмеялись.
— Скоро пора завтракать, — напомнила она.
— Я приму душ и приду.
— Я тоже. Сколько кругов ты сделал? Один? А я три. Твой столик занят?
— Я один, можешь подсесть.
— Договорились.
И Рута ушла.
А он вернулся к клумбе с настурциями, опустился на колени, обнял куст, вдыхал пьянящий аромат, наполнялся и упивался им и, закрыв глаза, повторял сам себе:
— Чувствую запах настурции, чувствую запах настурции, чувствую…
Через полчаса оба они, только что из-под душа, благоухающие, сидели за утренним столом, только они, никем не потревоженные, смотрели друг на друга и время от времени прыскали смехом.
Может, он и в самом деле в первый раз увидел, что Рута — очень привлекательная женщина, а может, только уговорил себя, что заметил это впервые.
* * *В тот же день, в среду, за сто километров, на другом конце скоростного шоссе, зазвонил телефон.
Ева подняла трубку:
— Адам, это ты? — спросила она.
— Нет, — отозвался знакомый голос, — это Алекс.
— …
— Ты меня слышишь?
— Слышу.
— А почему не отзываешься?
— Отзываюсь.
— Ты-меня-еще-любишь? — пропел коварно кошачьим голосом.
— Брысь!
— От-ве-чай!
— Как всегда. Чего хочешь?
— Я не про всегда говорю. Я про сегодня. Любишь ли… любишь ли меня, меня, меня, Алекса?
— Перестань веселиться, ладно?
— Ладно. Перестал. Рута на три дня уехала.
— Я знаю.
— И я свободен.
— Прекрасно.
— Не слышу восторга в твоем голосе.
— Потому что ты уже начал распускать перья.
— Всегда распускаю. Вокруг тебя, ей-богу, — всегда, даже Адам знает, хоть молчит. Он, конечно, умница и хороший друг, кто угодно на его месте давно бы уже мне нос расквасил, правда?
— Расквасил бы.
— Он ведь не думает, что мы с тобой спим, нет?
— Нет, не думает.
— Жаль.
— Что так не думает? Ты с ума сошел?
— Что не спим. Я день и ночь об этом мечтаю, во сне тебя вижу.
— И останешься при своих мечтах.
— Пусть бы и ты помечтала и не отказывалась бы от любого светлого желания, любой земной страсти, от самых прекрасных чувств.
Ева насторожилась. Только через минутку ответила:
— Что за вздор ты несешь!
— Ты — злая русалка, у которой одна сторона светится, улыбается, влечет, а другая — спрятана, заперта за холодной рыбьей чешуей и острыми щучьими иголками.
— …
— Почему ты так забронировалась, девушка? Ведь ты и сама меня хочешь.
— Замолчи!
— Почему замираешь, когда танцуешь со мной, в моих объятиях?
— Прекрати! Я положу трубку!
— Почему тогда прижимаешься ко мне всем телом? Скажи… Ведь прижимаешься, правда? И вообще, сколько времени можно поститься?
Ева бросила трубку.
Телефон тут же зазвонил снова.
Она долго ждала, не спешила ответить. Ждала, пока схлынет заливший ее лицо румянец. Потом ответила.
— Если ты… когда-нибудь… опять…
— Нет, нет! Никогда! Успокойся, успокойся, хорошо, ты права, только успокойся, я глупо пошутил.
— Шуточки… Хороши шуточки… Посмотрела бы я на тебя, как бы ты шутил!
— Прости… Бога ради… Я, правда, не хотел…
— Ты всегда хочешь…
— Больше не буду хотеть! Клянусь! Хорошо?
— Не знаю.
— Теперь ты не знаешь… чего не знаешь? Ты еще сердишься?
— Не знаю.
— Если не знаешь, значит, простила.
— Может быть.
— А у меня есть лишний билет в филармонию. Ну, билет Руты. Пойдешь? Я с этим и звонил. А остальное…
— Не знаю.
— Адам ведь еще не вернулся?
— Нет.
— Ну, смотри, как хочешь. Ты что, очень занята сегодня вечером?
— Нет, не занята.
— Так пойдешь?
