Павел Сергеев - Радио наобум. Правда жизни
Обзор книги Павел Сергеев - Радио наобум. Правда жизни
Радио наобум. Правда жизни
Повесть о современном радио.
Однозначно восхищает умение автора использовать необычные метафоры с легким налетом потрясающе изысканной одиозности. А динамическая подача материала и нестандартный стиль ведения автора позволяет лучше понять и осмыслить что же такое сегодня РАДИО.
Орфография, пунктуация и стиль автора сохранены. Печатается в сокращении.
Павел Сергеев
Дорогой читатель!
«Креативные» решения руководства современных FM-станций, вводящие не только слушателей, но и самих радийщиков, в состояние легкого транса и недоумения, способы удержаться на вершине рейтингов, не вложив в раскрутку станции ни копейки, механизм пресловутых денежных «откатов» — об этом и не только повествует автор.
Частоту, указанную в книге, персонажей и события серьёзно воспринимать не следует. Вышеперечисленное не имеет с действительностью ничего общего, ибо является чистой воды вымыслом/выдумкой.
И, тем не менее, если вдруг, какой-нибудь Ваш знакомый программный/генеральный директор позвонит Вам и скажет: «Слушай, прочитал тут этот чудовищный пасквиль, ёлы-палы, так это ж про меня…», успокойте его. Дайте какую-нибудь таблетку. Налейте водочки. Выпейте с ним и скажите, что это — не про него.
Упоминание брендов, названий станций, магазинов, марок автомобилей и прочее рекламой не является.
Повесть печатается в сокращении, поэтому автор заранее просит прощения за возможные резкие перепады сюжетной линии и за всё остальное, что может не понравиться.
Удачи Вам, любви и приятного прочтения.
С уважением, Павел Сергеев.
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Снайпер лежал на земле уже третий день. Зеленый комбинезон надежно скрывал его в траве от чужих глаз, перчатки добросовестно согревали руки, а высокие резиновые сапоги не давали промокнуть ногам. Мешали только не прекращавшийся сутки дождь и грязь, в которой он вынужден был находиться столь длительное время. Однако все это являлось для него сущими пустяками, ведь, ему приходилось бывать и не в таких переделках.
Так, в далеком 1975-ом, его, в виду срочной необходимости, перебросили из Финляндии в Конго, где в течение месяца он, изнывая от жары, вынужден был ползать в ватных штанах и кожаном плаще по джунглям, разыскивая скрывавшегося там принца соседней республики. Избавиться от штанов снайпер не мог, это был подарок деда — старого чекиста, а оставленный где-то, пусть даже закопанный либо сожженный плащ, мог просто на просто выдать его, ведь в американской разведке, как известно, работали далеко не дети.
Так что сейчас, лежа в прохладном псковском лесу, ему, в общем то было не на что жаловаться, он просто лежал и наблюдал за дряхлой деревянной лачугой. Только наблюдение было ответственным: в доме укрывался тот, которого нельзя было назвать человеком. Там сидело чудовище, поглотившее жизни сотни людей, не желающее прекращать своего кровавого дела. Кровь пеленой застилала его безумные глаза, жажда обогащения затуманила мозги, и остановить этого урода теперь мог только меткий выстрел…
…Дверь лачуги внезапно распахнулась, Он сжал винтовку крепче, но тут же расслабился, на опушку выскочили две обнаженные девушки и, хохоча, бросились к озеру.
«Какой ужас, — возмущенно подумал снайпер, — куда катится Россия? Как за столь короткий срок можно было развратить целое поколение?».
Сгорая от ярости, он ударил кулаком по земле, но тут же взял себя в руки: из лачуги вышел бородатый человек в тельняшке. Это был ОН….
Это что ж за эстет у нас такие произведения почитывает?
Коля отложил в сторону книжку с высокоинтеллектуальным названием «Снайперский забой» и стал ждать появления остальных участников собрания.
Признаться честно, собраний Коля не любил. Причем не любил еще с тех времен, когда работал преподавателем в университете: мероприятия подобного рода в деканате носили характер кровавого воскресенья, несмотря на то, что проходили по средам. Когда все собирались, декан, Иван Сергеевич Баранов, в прошлом командир танкового полка, закрывал окна и двери, садился за массивный стол и, не стесняясь в выражениях, начинал глумиться над преподавательским составом. Строевых занятий, правда, не устраивал, однако и этих бесед было достаточно, чтобы люди приступали к своим профессиональным обязанностям, пребывая в состоянии, приближенному к обморочному.
— Кто пускает таких остолопов в учебный процесс? — регулярно возмущалась на перекурах Капитолина Макаровна Царева, женщина, отдавшая университету лучшие годы своей жизни.
— Черт его знает, — неизменно отвечал Коля, хотя, помимо черта, знали абсолютно все, что попавшего под сокращение танкиста пустил в учебный процесс ректор института, являвшийся его двоюродным братом.
Второй вид собраний, также не нравившихся Николаю носил менее агрессивный, но более массовый характер. Это были научные конференции, которые длились часами, на них выступали по большей части какие-то старые маразматики, несли черт знает что, им аплодировали, потом выходили новые ораторы, благодарили старых и продолжали бредить, тихо мурлыча всякие слова себе под нос, от чего страшно хотелось спать. Галиматья, одетая во фрак науки, как в свое время метко выразился Павел Крусанов. На одной из таких конференций, посвященной предвыборной программе первого российского президента «Голосуй, а то проиграешь», продолжавшейся четыре с половиной часа, Коля так занемог от духоты и мутоты речей выступавших, что не только заснул, но и захрапел, чем вызвал гнев Баранова, выразившийся в грубых оскорблениях и лишении премиальных…
… C еще большим содроганием вспоминались собрания в российской милиции, куда Коля переметнулся после бесперспективного преподавательства, наивно преследуя цель финансовой наживы.
Собрания там именовались то совещаниями, то подведениями итогов.
Итоги подводились раз в три месяца. Председательствовал на них начальник районного управления — Виктор Алексеевич Бирюков, мужчина подтянутый, холеный и внешне спокойный. Спокойствие зачастую и наводило на подчиненных дикий ужас.
Как-то ранним летним утром он нагрянул в дежурную часть. Обычно он заглядывал туда в 7.30, просматривал материалы, давал ценные указания и поднимался к себе в кабинет. Естественно, к указанному выше времени, работники «дежурки» все приводили в порядок, выключали телевизор, надевали кителя и психологически готовились к докладу.
Однако в этот раз Бирюков заявился в 5 утра и застал тянувших службу врасплох. Кто-то играл в карты, кто-то трепался по телефону, а особо наглый сержант Пупков вызывающе обнимался с какой-то размалеванной малолеткой.
— Здравствуйте, товарищи, — мягко молвил Виктор Алексеевич в результате чего, товарищи успели только разинуть рты, а растерявшийся Пупков промямлил что-то невразумительное и, потупив взор, почему-то вышел в открытое окно.
Начальник вообще никогда ни на кого не кричал. Достаточно было одного взгляда или едкого замечания, чтобы человек всерьез задумался о целесообразности своего пребывания в органах внутренних дел. Поэтому сотрудники, имевшие какие-то проколы в работе, шли на подведение итогов как на эшафот. Поднявшись на трибуну, сбивчиво, чуть ли не плача, они пытались объяснить причины чудовищных недоработок и обещали, что в следующем квартале обязательно исправятся. Бирюков в свою очередь намекал, что их потуги всегда будут находиться под его пристальным контролем, от чего выступавшим хотелось откровенно провалиться сквозь землю.
Помимо вышеперечисленного, иные шоу-элементы (за исключением некоторых импровизационных вкраплений полковника Бирюкова) на подведении итогов отсутствовали: в течение трех-четырех часов один за другим на трибуну восходили руководители служб и заунывными голосами докладывали о результатах работы. Присутствующим на данных сборищах, естественно, хотелось уснуть, но сделать это было проблематично: зал был небольшим, и Виктор Алексеевич мог легко выдернуть цепким взглядом из толпы любого нарушителя.
Колю, кстати, всегда удивляло: как сам начальник может столь долго выдерживать все эти заседания, находясь в достаточно бодром состоянии духа и тела на виду у зрительного зала…
….На новом месте Николаевого трудового поприща, слава Богу, эти недоразумения отсутствовали. Именовалось поприще Радио БУМ.
История столь звучного названия выглядела следующим образом. В 1992 году на частоте 105, 9 фм в Москве, бывшие комсомольские функционеры Вася и Петя открыли довольно миленькую станцию, где звучал исключительно классический рок и работали веселые ди-джеи. В те времена, вообще эфэмовские станции только-только появлялись и слушать их было, можно сказать, модно. Людей просто на просто возбуждало все, что нес неведомый им парень, либо девушка из эфирной бездны. Достаточно было сказать что-то типа: «А вот сейчас я поставлю вам офигительную песенку 1963 года, которая называется…которая называется … Да и хрен с тем, как она называется, битлы в эфире, дорогие друзья!». Подобные «косяки» воспринимались слушателями как оригинальные импровизационные остроты и с упоением пересказывались друг другу при встрече.
