Ник Хоакин - В канун майского дня
Обзор книги Ник Хоакин - В канун майского дня
Ник Хоакин
В КАНУН МАЙСКОГО ДНЯ
Взрослые распорядились, чтобы танцы окончились ровно в десять, но стрелка часов уже почти приблизилась к полуночи, когда в длинный ряд выстроились у парадного подъезда экипажи, поднялась всеобщая суета: слуги бегали с факелами, освещая путь отъезжающим гостям, девицы стайками быстро взбегали вверх по лестнице в свои спальни; молодые люди окружали их, чтобы пожелать доброй ночи, притворно повздыхать, выразить им свои шутливые опасения по поводу крутизны лестничных маршей, пожаловаться на свою неутешность, свой жалкий жребий, а потом прямехонько отправиться допивать пунш или бренди, хотя они и без того были уже хороши, просто в них бурлило воодушевление, веселье, из всех пор проступали самонадеянность и смелость; эти юные щеголи только что прибыли прямиком из Европы; бал давался в их честь, и они без конца танцевали вальсы и польки и хвастались, важничали, флиртовали весь вечер, и у них совсем не было настроения идти спать — нет, caramba! — нет, и еще раз нет, им не хочется спать в эту влажную тропическую ночь, в этот мистический и волнующий канун майского дня! А ночь так импонировала юности, манила соблазнами, что было бы безумием отправиться в постель, вместо того чтобы идти и идти, идти вперед, распевать серенады под соседскими окнами, перекрикиваться, искупаться в ночном Пасиге и снова бездумно шуметь, веселиться, ловить светлячков, после чего поднять великий крик, возиться, разбирая свои пальто, пелерины, шляпы, трости, а затем бродить, спотыкаясь, среди средневековых теней по грязным, вонючим улицам, едва освещенным парой фонарей, по которым вдруг с грохотом пронесется запоздалый экипаж, подскакивая на булыжной мостовой, по обеим сторонам которой о чем-то шепчутся по секрету слепые темные дома, их черепичные крыши неясно проступают во тьме, словно зловещие шахматные доски на фоне грозового неба, покрытого клоками мрачных облаков, сквозь которые осторожно крадется чертовски молодой месяц, то и дело пугаясь завываний и свиста ветра, разгоняющего облака. Ветер налетает, взвивая столбы пыли, донося запах моря, летних фруктовых садов, незабываемый с детства аромат гуавы, догоняет молодых людей, шумной толпой устремившихся вниз по улице, в то время как отправившиеся наверх, в спальни, девицы, неохотно разоблачаясь, то и дело прилипают к окнам, что-то шепчут друг другу, неожиданно заливаясь хохотом, или томно вздыхают по юнцам, горланящим там, внизу. Из-за этих испорченных молодых людей, их красивой одежды, сверкающих гордостью глаз, элегантных усов, черных и страстных в этом призрачном лунном свете, потеряли головы девушки, которых привела в восторг беззаботность парней; они плакались друг другу на этот ужасный, ужасный мир вокруг, пока старая Анастасия не дергала их за уши или за косички и не прогоняла в кровать, а в это время снизу, с улицы, уже слышалось постукивание по булыжнику тяжелых сапог стражника, позвякивание его фонаря, притороченного к поясу, и мощное эхо его раскатистого голоса, разносившееся в ночи: «Guardia sereno-o-o! A las doce han dado-o-o!»[1]
— Вот и снова наступил май, — говорила старая Анастасия. — В первый день мая все ведьмы улетают ночью далеко от нашей земли. И, — продолжала она, — это ночь предсказаний, гадания, ночь влюбленных, и тот, кто сумеет поглядеть в зеркало, может увидеть там лицо своего суженого…
Так говорила старая Анастасия, хромая по спальне и подбирая брошенные кринолины, складывая шали, составляя рядком туфли в углу, пока девицы, забравшиеся в свои огромные постели, занимавшие чуть ли не всю комнату, не начинали пронзительно визжать со страха, хвататься друг за друга и умолять старую женщину не пугать их.
— Хватит, хватит, Анастасия! Мы хотим спать!
— Лучше иди пугай ребят, а не нас, старая ведьма!
— Она не ведьма, она — болтунья. Она родилась в канун Рождества!
— Святая Анастасия — дева и мученица.
— Ха? Это невозможно! У нее было семеро мужей! Анастасия, а ты не девственница?
— Нет, но семь раз мученица через вас, девушки!
— Пусть погадает, пусть погадает! За кого я выйду замуж, старая цыганка? Ответь-ка скорее мне.
— Ты можешь узнать об этом у зеркала, если не испугаешься!
— А я не боюсь! Вот возьму да и пойду! — воскликнула юная кузина Агуэда, подпрыгивая на кровати.
— Девочки, девочки, нельзя так шуметь! Сейчас придет моя мама, и нам всем попадет. Агуэда, ложись! А ты, Анастасия, замолчи сейчас же! Уходи!
— Ваша мама сказала мне, чтобы я сидела тут с вами всю ночь, моя важная госпожа.
— А вот и не подумаю ложиться! — крикнула строптивая Агуэда, соскальзывая на пол. — Подожди, бабушка. Скажи мне, что я должна сделать?
— Скажи ей! Скажи! — затараторили другие девушки.
Старушка выпустила из рук ворох собранного платья, подошла поближе и пристально взглянула на девушку.
— Ты должна взять свечу, — начала она поучать ее, — и пойти в темную комнату. И чтобы там было зеркало да никого, кроме тебя… Подойди к зеркалу, закрой глаза и скажи:
Зеркало, зеркало, мне скажи,
кого полюбить, мне прикажи.
И если все сделаешь так, как надо, тотчас же из-за твоего левого плеча покажется лицо того, за кого тебе идти замуж.
Наступило полное молчание. Потом Агуэда решилась спросить:
— А что будет, если я не все сделаю так, как надо?
— Ну, тогда надейся на милосердие божье.
— Почему?
— Потому что тогда ты можешь увидеть дьявола!
Девушки дружно вскрикнули и вцепились друг в друга, до смерти перепугавшись.
— Ну уж это-то — глупость! — заявила Агуэда. — У нас сейчас тысяча восемьсот сорок седьмой год. Какие еще могут быть дьяволы! — Тем не менее она заметно побледнела. — А я придумала, куда можно пойти. Придумала! Вниз, в залу. Там как раз висит большое зеркало, и сейчас там никого нет.
— Нет-нет, Агуэда! Нет! Это же грех! А вдруг ты увидишь дьявола? Что тогда?
— Ну и пусть! Я не боюсь! Я иду!
— Ой, ты — испорченная девчонка! Сумасшедшая! Если ты сейчас же не ляжешь в постель, я позову маму.
— А если ты сделаешь это, я расскажу ей, кто навещал тебя в монастыре в марте. Иди, бабушка, принеси мне свечу. Я пойду.
— Девочки! Девочки! Да остановите же ее. Не пускайте ее. Закройте дверь!
Но Агуэда уже выскользнула из комнаты и на цыпочках пробиралась вниз; она была босиком, распущенные по плечам черные волосы развевались на ходу, в одной руке у нее потрескивала свеча, другой она поддерживала подол длинного белого платья.
У двери в залу она остановилась, чтобы перевести дыхание; сердце билось сильно-сильно. Она попыталась представить себе эту большую комнату ярко освещенной, заполненной гостями, увидеть пары, кружащиеся под веселую, темпераментную музыку скрипачей. Но, увы, теперь это была темная берлога, таинственная пещера с затворенными окнами и аккуратно расставленной вдоль стен мебелью. Агуэда перекрестилась и вступила внутрь.
Перед ней на стене висело зеркало, большое старинное зеркало в позолоченной резной раме, украшенной листьями, цветами и причудливыми завитушками. Сначала она увидела себя в нем издалека и испугалась: маленький белый дух возникал из тьмы. Ни глаз, ни волос, с белой маской вместо лица — таким выплывал он из зеркала; яркая маска с двумя дырочками на месте глаз в белом облаке бального платья. Но когда она приблизилась к зеркалу и подняла свечу к подбородку, мертвая маска превратилась в ее живое лицо.
Девушка закрыла глаза и прошептала магическую формулу. И еще не успела закончить, как дикий ужас охватил все ее существо. Застыв на месте, не в силах пошевелиться, она не могла заставить себя открыть глаза, ей показалось, что теперь она так и останется стоять тут вечно, словно околдованная. За спиной послышались чьи-то шаги, приглушенный смешок, и она тотчас же открыла глаза…
— И что ты увидела, мама? Ой, что же это было?
Но донья Агуэда будто позабыла про маленькую девочку, примостившуюся у нее на коленях. Она глядела на курчавую головенку, склонившуюся ей на грудь, а видела себя в большом зеркале, висевшем в приемной зале. Это была та же самая большая комната и то же зеркало, только лицо, отражавшееся в нем, казалось совсем другим, постаревшим, злым, с каким-то мстительным выражением, обрамленное седеющими волосами и так ужасно изменившимся, так не похожим на то, другое, как белая маска отличалась от свежего, юного лица молоденькой девушки, которое она увидела тогда, в ту бурную майскую ночь много-много лет тому назад…
— Мама, ну что же это было? Расскажи, пожалуйста. Что ты увидела?
Донья Агуэда взглянула на дочку, потом снова в зеркало, но лицо не стало иным, только в глазах стояли слезы.
— Я увидела дьявола, — проговорила она с горечью.
