Питер Устинов - Чуточку сочувствия
Обзор книги Питер Устинов - Чуточку сочувствия
Питер Устинов.
Чуточку сочувствия
— Право же, ты невозможный лентяй, — сказал Филип Хеджес.
Джон Отфорд, сидевший во вращающемся кресле, слегка изменил позу и вяло улыбнулся. Стоял один из прекрасных дней поздней осени. Солнце играло на трепещущих под легким ветерком золотистых листьях, тени их ласкали ряды старинных книг на полках по стенам его кабинета. У окна медленно, хаотично плавали пылинки.
— Ленив, признаюсь, — немногословно ответил Отфорд, — но ведь характер моей работы определенно не прибавляет жизненных сил, кроме того, я люблю играть в гольф.
— Я тоже, — вздохнул Хеджес, — но поддаваться искушению не смею. Через десять дней все должно быть готово для печати.
— Ох уж мне эта ваша энциклопедия, почему не перепечатать то, что я написал пять лет назад? Тогда я работал как проклятый, чтобы сдать рукопись в срок.
— Если ты читал мое письмо, в чем я не уверен, — ответил Хеджес с ноткой дружеской язвительности, — то, наверно, помнишь, что мы ничего не собирались менять в твоих превосходных, блистающих эрудицией статьях о сражениях Оливера Кромвеля или о Наполеоне в Египте, но поскольку итальянская кампания последней войны так часто упоминается в генеральских мемуарах, на свет вышли новые факты, возможно, требующие рассмотрения.
— Генеральские мемуары, — фыркнул Отфорд. — Большинство генералов никуда не годные писаки или, в крайнем случае, так же неумело подбирают себе «теневых авторов», как и штабных офицеров.
— Не знаю, как ты можешь это говорить, — сказал Хеджес. — Книги, что я отправил тебе несколько лет назад, так и лежат у тебя на столе под довольно толстым слоем пыли. Книги Паттона, Марка Кларка, Омара Бредли, Эйзенхауэра, Манштейна! Вижу, сверху лежит книга Монтгомери. Есть в этом что-нибудь знаменательное?
— Она пришла последней. — Отфорд пришел в легкое раздражение. — Филип, ты замечательный парень, но оставь меня в покое. То, что я уже написал об итальянской кампании, тщательно проанализировано, документально обосновано и, льщу себя надеждой, изложено безукоризненным сдержанным стилем. Вопреки твоим клеветническим измышлениям я просматривал эти книги, когда получал, и, откровенно говоря, ничто в них не противоречит ни единому известному факту. Теперь в довершение всего ты приносишь только что вышедшую пятисотстраничную эпопею, скучные приключения Краудсона Гриббелла, совершенно непримечательного генерала, единственным притязанием на славу у которого является переправа через реку Риццио при сопротивлении многократно уступающих численно сил противника.
— Джон, ты невозможен, — рассмеялся Хеджес. Отфорд взял книгу генерала Гриббелла и глянул на нее с отвращением.
— Филип, полюбуйся этой нелепой обложкой. Лицо до того непримечательное, что невозможно забыть, на фоне монтажа из горящих танков и спасающихся бегством солдат, надо полагать, его собственных. Озаглавлена книга «Таковы были приказы». На удивление двусмысленно. Значит, когда события разворачивались благоприятно для него, он может представить дело так, что бой был успешным, потому что его приказы выполнялись, когда же терпел неудачу, может, пожав плечами, сказать, что выполнял приказы и винить тех, кто руководил его действиями и против чьей глупости он был бессилен. Замечательное заглавие, если вдуматься. Типично армейское. Им не сказано ничего и сказано все. Оно высокопарное и, однако, ни к чему не обязывает автора. Словом, генерал Гриббелл заслуживает за него высшей оценки. Оно похоже на торжествующий возглас в звуконепроницаемой комнате.
— Для военного историка ты на удивление циничен.
— Военному историку невозможно не быть циничным, мой дорогой друг. Располагай я временем и не будь по природе очень ленив, то мог бы написать книгу толщиной с десяток энциклопедий об одних только оплошностях полководцев: Наполеона, Мальборо, Блюхера, Нея — все они допускали вопиющие, непростительные просчеты.
— Ты смог бы действовать лучше? Отфорд мягко улыбнулся.
— Нет, конечно, потому-то я военный историк, а не солдат. Хеджес, став совершенно серьезным, снова принялся за свое.
— Джон, ну так как же?
— Почему не обратишься к кому-то другому?
— Потому что ты очень занимательный писатель и вместе с тем проницательный ученый, когда уходишь в работу с головой
— Перестань льстить.
— И не говори, что у тебя нет времени. Всякий раз, приходя сюда, я застаю тебя глядящим в окно с таким видом, будто винишь человечество в том, что не находишься на юге Франции.
Джон улыбнулся, узнав свой портрет.
— А чего еще ждать от хранителя оружия и доспехов в большом музее? Ему требуется только содержать в чистоте экспонаты. Всю работу за меня сделали греки, египтяне, римляне и прочие. Прежние поколения хранителей составили экспозицию, и теперь, при нынешних финансовых трудностях, я не имею ассигнований на покупку чего-то нового. Самое трудное в моей работе — не погружаться в сон.
— Значит, признаешь, что время для другой работы у тебя есть.
— Время есть, — ответил Отфорд, — но нет желания.
Раздался стук в дверь, и вошел мистер Поул. Старик, обязанностью которого было не позволять воинственным детям красть из музея ятаганы и алебарды. Одет он был в темно-синюю форму с двумя золотыми коронами на воротнике.
— Опять здесь эта женщина, сэр, — сказал он. Отфорд побледнел.
— Выпроводите ее.
— Не уходит ни в какую. И мистер Элвис, и сержант Оуки пытались ее спровадить, но она, мягко говоря, очень настойчива.
— Скажите ей, что я уехал.
— Она видела вашу машину, сэр.
— Откуда ей известно, что эта машина моя?
— Не знаю, сэр, но она говорит, что ваша, и отрицать этого я не могу. Она знает номер. Ка-ха-эр семьсот пятьдесят девять.
Хеджес засмеялся.
— Женщина? Может, мне шантажом заставить тебя переделать статью? Джин знает?
— Тут не до шуток, — негромко ответил Отфорд. — Последние два дня она покоя мне не дает, каждые четверть часа то звонит, то является лично.
— Кто такая?
— Понятия не имею. Какая-то миссис то ли Аллен, то ли Олбен.
— Миссис Олбен, — сказал мистер Поул. — Аларик Олбен.
— Поул, я выйду через заднюю дверь, — сказал Отфорд, — а вы попросите сержанта подогнать мою машину на Тредингтонмьюз.
— А как быть с женщиной, сэр? — спросил Поул. — Бедная дама, кажется, очень расстроена. Она сидит в этрусском зале. Пришлось принести ей стакан воды.
— Проявите инициативу, — невразумительно ответил Отфорд.
Хеджес пришел в недоумение.
— Джон, чего ты так боишься ее?
— По телефону она говорила совершенно истерично, даже бессмысленно.
Хеджес улыбнулся.
— Думал, такое случается только с кинозвездами и эстрадными певцами. Что она говорила, или это тайна?
— Полная тайна. Она скрывает суть дела. Я понял только, что оно имеет какое-то отношение к ее мужу.
— К мужу?
— Странное дело, — неожиданно сказал Поул, уставясь на автобиографию сэра Краудсона Гриббелла, которую Отфорд положил обратно на стол. — Она всякий раз приходит сюда с этой книгой.
— Уверены? — спросил Отфорд.
— Полностью.
— Не особенно подходящее чтение для истерички, — заметил Хеджес. — В каком она возрасте?
— По-моему, ей за пятьдесят, сэр.
— Возможно, одна из любовниц Гриббелла, — пробормотал невольно заинтригованный Отфорд.
— Как, вы сказали, ее фамилия? — спросил Хеджес.
— Олбен. Миссис Аларик Олбен, — ответил Поул.
В тишине Хеджес раскрыл книгу и повел пальцем по указателю фамилий. Неожиданно брови его удивленно приподнялись.
— Что там?
— Бригадный генерал, впоследствии полковник Аларик Олбен, страница триста сорок седьмая. Генерал, впоследствии полковник. Любопытно.
Хеджес открыл триста сорок седьмую страницу и откашлялся.
— «Двадцать девятого ноября, — стал читать он вслух, — когда моя дивизия занимала рубеж по реке Риццио уже больше месяца, произошел один из тех редких инцидентов, которые бросают тень на репутацию офицера и вынуждают его принимать решения, весьма огорчительные, однако необходимые для успеха кампании…».
— Напыщенный осел, — перебил Отфорд. — Прямо-таки слышу, как он это диктует.
— «Вечером двадцать восьмого числа я вернулся на легком самолете после продолжительных переговоров с генералом Марком Кларком, он спрашивал, смогу ли я во взаимодействии с польской дивизией на моем правом фланге предпринять наступление на весьма узком фронте, целью его было перейти вброд реку Риццио, захватить стык дорог в Сан-Мелькоре ди Стетто и тем самым прорвать фронт противника в жизненно важном пункте. Польский генерал изъявил готовность, но я воспротивился, считая, что наши войска в состоянии только удерживать рубеж, пока мы не сосредоточим там достаточно сил для обеспечения успеха. Разведка установила, что на северном берегу реки находятся подразделения двух немецких дивизий, триста восемьдесят первой и отборной гренадерской «Великий курфюрст», я решительно возражал против неоправданных людских потерь, к которым непременно бы привело безрассудное, неподготовленное наступление на численно превосходящего противника. Американский генерал держался любезно, но упорно добивался от меня поддержки своего плана, опрометчивый и даже хвастливый польский командир, устроивший бессмысленную браваду, осложнял мое положение. Я пообещал генералу Кларку дать ответ через двадцать четыре часа и вернулся в свой штаб в деревушке Валендаццо. Атмосфера при моем уходе была не особенно приятной, но сдержанной. Прибыв в Валендаццо, я тут же пригласил на ужин своих бригадных командиров. Там еще присутствовали Фредди Арчер-Браун, мой адъютант, и Том Хоули, начальник разведки. Бригадный генерал Фаулис полностью поддержал мой план, единственное возражение исходило от бригадного генерала Олбена, человека безупречной личной храбрости, но слегка неуравновешенного и вспыльчивого. За ужином бригадный генерал Олбен повел себя очень вызывающе и заявил, что я не в своем уме. Из штаба он ушел глубоко возмущенным, а наутро исключительно по собственной инициативе начал на своем участке наступление без артиллерийской поддержки, и хотя двум ротам удалось овладеть небольшим плацдармом на другом берегу реки, потери были огромными и я был вынужден вернуть бригаду обратно. Бригадный генерал Олбен был отдан под трибунал и разжалован в полковники. Столь мягкий приговор оказался возможен только благодаря его репутации безупречно храброго человека». Наступила пауза. Отфорд нахмурился.
