Поппи Брайт - Мать твою, мы едем на Ямайку!
Обзор книги Поппи Брайт - Мать твою, мы едем на Ямайку!
Мать твою, мы едем на Ямайку!
by Poppy Z. Brite, "Fuck it, we going to Jamaica!" перевод by (с) Lea
К тому времени, когда они добрались до Негрила, Тревор и Зах слишком устали, чтобы заметить на острове хоть что-то, кроме теплого сапфирового воздуха и аромата сочной зелени. Вместе с Дугалом и Колином они зашли в пляжное кафе, где заказали жареную рыбу и корень кассавы, вкус которого напоминал Тревору вкус жареных овсяных хлопьев, а Заху — гноччи.[1]После обеда Дугал отвез их в маленький отель, стоящий прямо на пляже, оставил им неправдоподобно большой запас ганжи и пообещал встретиться завтра вечером. Солнце садилось в океан, погружаясь в темную воду. Комната была простой и чистой, выкрашенной в белый, с большой мягкой кроватью. Они упали на нее и проспали шестнадцать часов кряду, изредка меняя позы, но не разрывая контакта.
Чистый утренний свет разбудил их. В первую секунду Зах не мог понять, где он находится: возможно, он был в своей новоорлеанской квартире, и дождливое утро стучалось к нему в окно; возможно, он снова был в том доме в Потерянной Миле, и все еще только должно было случиться. Но в то мгновение, когда он проснулся — и даже до этого — он знал, кто сейчас рядом с ним. И это было единственным, что имело значение.
Он оперся на локоть и уставился в стеклянную дверь. Им предоставили комнату на первом этаже, окна которой выходили на пляж. Песок был белым словно сахар, вода — прозрачной, зелено-голубой, достаточно глубокой для того, чтобы ласкать взгляд и успокаивать сердце. Зах наблюдал за тем, как свет расходится по пляжу, а потом за тем, как наблюдает только что проснувшийся Тревор. Он бы разрыдался от счастья, если бы не побоялся испортить момент.
Тревор повернул голову на подушке и посмотрел на Заха. Его взгляд был чистым как вода, как воздух. Зах взял здоровую руку Тревора и поднес к губам.
— Мы выиграли», — прошептал он. — Трев, мы ВЫИГРАЛИ!
— Путешествие мечты…, - пробормотал Тревор.
— И набор ножей для стейка в придачу, — закончил Зах. Он положил голову на грудь Тревора, поцеловал выпирающие ключицы, взял в рот сливочный сосок. Тревор обнял его левой рукой. Правая же его рука, израненная и забинтованная, лежала на горке из подушек. Зах прошелся пальцами по внутренней стороне руки, не решаясь двигаться дальше запястья.
— Болит?
— Да.
— Перкоцет[2]будешь?
— Конечно.
Зах вылез из-под прохладного покрывала и попал прямиком в горячее влажное утро. Он поискал в рюкзаке Тревора бутылочку с обезболивающим, которую им дали в больнице в Рейли. Тот безумный рассвет и тот медпункт казались сейчас такими далекими. Когда он расстегнул свой собственный рюкзак и отыскал там пузырек с миндальным маслом, он радостно напомнил себе, где они находятся.
Зах принес стакан воды из ванной и забрался обратно в кровать. Он достал белую таблетку из бутылочки, положил на язык и наклонился, чтобы поцеловать Тревора. Трев жадно ответил на поцелуй, проглотил таблетку, пососал язык Заха, прикусил его нижнюю губу. Тревор иногда любил целоваться грубо и глубоко. Он оставлял губы Заха распухшими, слегка пораненными, бледная кожа вокруг них становилась темно розовой. Это было великолепно.
Манера Тревора любить вообще была отчасти робкой, очень мягкой, а отчасти — жесткой, зверской. Если он начинал делать что-то, что ему нравилось, его невозможно было остановить, пока он не закончит. Но у Заха и мысли не возникало останавливать его. Тревор продолжал искать способы, чтобы проникнуть в него, захватить пальцами, языком, влажным шелковым горлом.
Пространственно-временной континуум снова сместился, и Зах понятия не имел, какой сейчас год, в каком они полушарии находятся, и что лежит под ним — матрац или скользкая пропасть. Он знал лишь свои ощущения, положение тела: он лежит на боку, спина выгнута, пенис глубоко во рту Тревора, левая рука Тревора сжимает его ягодицы, средний палец дразнит отверстие, мокрый от слюны, медленно скользит туда и обратно… Один дюйм, два, затем — вверх и по кругу, к ждущей простате, пульсирующей от его прикосновений. Никто до этого не мог заставить Заха чувствовать себя настолько хорошо. Естественно, он спал со многими. Отчасти потому, что это было чертовски чувственно, отчасти потому, что бывало довольно сложно, особенно когда ты пьян и возбужден, отказаться от того, кто одновременно проникает языком в твой рот и пытается засунуть свой уже смазанный член в твою задницу. Но после нескольких раз, когда ничего уже не болит, в этом занятии нет ничего особенного.
С Тревором все было абсолютно иначе. Он хотел чувствовать член Тревора внутри себя, хотел сжимать его, свести Тревора с ума от удовольствия. И это было чертовски хорошо. Зах был поражен, когда понял, что он действительно может так жить. Даже если он не кончил, даже если у него не встал, казалось, что его сфинктер, паховые мышцы и простата способны испытать свой собственный умопомрачительный оргазм.
И, конечно же, Тревор не особо полагался на любрикант. В нем обнаружилась такая страсть к риммингу, что в его случае это стоило бы назвать ass-eating, что он и практиковал с тем же усердием и интенсивностью, с которым он, должно быть, рисовал в пять лет. Он был настоящим ass-eating демоном. Совсем недавно еще девственный Тревор, казалось, хочет возместить себе все те двадцать пять лет, на протяжении которых у него не было попки Заха. И Зах вовсе не жаловался.
Тревор сел, взял Заха за бедра и перевернул его на живот. Зах грациозно выгнул спину. Тревор прижался щекой к бархатистой бледной коже, прошелся губами вдоль позвоночника, спустился ниже, целуя каждую, даже самую маленькую косточку, прищелкнул языком, когда добрался до впадинки над ягодицами. Зах вздрогнул и приподнялся, предлагая свою сладкую попку, словно деликатес.
Тревор дотронулся языком до отверстия, почувствовал лишь привкус чистого пота, запутавшегося в темных волосах. Двигаясь ниже, он ощутил пряный вкус, который он не смог распознать, а кожа была очень мягкой, слегка сморщенной и влажной. А потом его язык скользнул в самый центр сладкого отверстия, и это был, вероятно, самый его любимый вкус. Он все еще не мог поверить в то, что такой вкус существует. Зах издал стон удовлетворения, частично вздох, частично хнык, и раздвинул шире ноги. Его отверстие раскрылось для рта Тревора, словно твердый спелый плод. Плоть внутри была гладкой, нежной, розовой и такой уязвимой. Кончик языка Тревора скользил глубже настолько, насколько это вообще было возможно. Зах, задыхаясь, подался вперед, к лицу Тревора, пытаясь насадиться на теплый скользкий язык. Трев сжал его ягодицы, доводя гладкую плоть до состояния тактильного экстаза, заставляя Заха раскрыться еще больше, трахая Заха своим языком до тех пор, пока маленькая соединительная мембрана у того внутри не будет готова разорваться.
Позже он снова вошел при помощи пальца, ощущая, как сжимаются от радости мышцы Заха, засасывая его еще глубже. Он больше не мог ждать того, чтобы ввести туда свой член. Он был настолько сосредоточен на губах и языке, что даже не потрудился проверить, встал ли у него. Еще как встал, почти что разрывался от желания.
Угадав намерения Тревора, Зах перевернулся и отыскал на тумбочке баночку с миндальным маслом. Он нанес несколько капель на член Тревора — веки Тревора прикрылись от этого прикосновения, и вид у него был почти болезненный — потом смазал свое собственное отверстие, засовывая внутрь палец. Он приподнял ноги в знак приглашения и обхватил ими бедра Тревора, устраивая член Тревора прямо напротив своей ароматной смазанной задницы. Тревор аккуратно опустился, стараясь уложить израненную руку и забыть о ней. Отверстие Заха окружило его, такое шелковистое, скользкое и сжимающееся, такое горячее, такое щедрое. Это приглашение казалось самым интимным из всех, которые только можно сделать: проникни в мои внутренности, дай своему удовольствию вырасти у меня внутри, изучи этот изогнутый лабиринт.
Они выбрали спокойный, медленный ритм. Тревор почувствовал, что перкоцет начинает действовать. Он заставлял мышцы становиться будто водянистыми и сонными, заставлял его член пульсировать в такт сердцебиению. Сжимая Заха в объятьях, эту хрупкую упаковку, наполненную плотью, костьми и кровью, Тревор думал о том, что никогда еще не чувствовал себя настолько живым. Когда он кончил, он заглянул в зеленые глаза Заха и увидел, что все его чувства отразились в них.
Чуть позже они выкурили косяк свежей ароматной ганжи и спустились на пляж в рассветной тишине. Песок был настолько мягким, что их ступни почти не оставляли следов. Прозрачный голубой океан был теплым, словно кровь. На некоторое время они были дома.
Примечания
1
Итальянское блюдо. Паста, приготовленная из картофеля, муки, воды и соли.
