Роман Лерони - 100 и 1 день войны
Обзор книги Роман Лерони - 100 и 1 день войны
Роман Лерони
СТО И ОДИН ДЕНЬ ВОЙНЫ
О чём вы думаете, когда бегаете? Или среди вас, читающих эти строки нет никого, кто бы посвящал какую–то часть дня сему примитивному упражнению? Неужели? Ну, а для, так сказать, удержания оболочки души, именуемой телом, на некотором расстоянии от кардиологических проблем? Простым бегом, трусцой, не на пути к Марафону? Так о чём же вы думаете, когда бегаете? Музыку слушаете через ювелирное изделие от Стива Джобса (примитивная штамповка с ценой из ювелирного салона)? Это модно. Прямо с экрана какого–нибудь штатного голливудского блокбастера. А серьёзно? Нет, конечно, кино с iPhone не посмотришь. Чревато травмами для той же самой оболочки, если делать это на ходу. Конечно, можно допустить, что поднявшись в серую, а возможно, и промозглую рань, на один–два круга по стадиону в пропахшем пивной мочой микрорайоне, будет очень сложно вообще настроиться для начала какого–либо мыслительного процесса. Подумать о планах на рабочий день? О проблемах с детьми или женой (мужем)? О начальнике, который перешёл все допустимые границы в своих нападках на вас? О чём–то вы да думаете, когда бегаете, и когда от этого бега не зависит сию минуту ваша жизнь. Это точно. Но мысли ваши, даже если вы их не запомните, или они не сложатся затем в нечто, что принято именовать поступком, будут о гражданской жизни, и будут касаться цивильных хлопот.
Другое дело, когда на тебе полная выкладка, в руках автомат, пусть его укороченная версия (неожиданная милость), на голове каска, на ногах, словно сделанные из старого асфальта «берцы», за плечами компенсация милости — какое–нибудь боевое имущество роты, вроде, пулемётной станины или пары ракет для РПГ, по сторонам и сзади захлёбывающееся в асфиксии и изнеможении стадо тебе подобных. Гуп–гуп–гуп… Потное однообразие рутинного утра понедельника в военном училище. Глаза навыкате, клейкая слюна на запёкшихся губах, сердечная агония в груди, хрипящей от жажды простого и пыльного воздуха. Тоска души, запертой в теле на ближайшие три километра, да двумя уже за плечами, гдето там, за пыльным шлейфом пробежавшей роты. И мысли, на удивление стройные, логические, о завтраке, после кросса, о ближайших парах, о зачётах и сессии, о любви, сексе, полётах…
5:15 утра
Теперь же это был бег от офицерского общежития к расположению части. В повседневной форме с погонами лейтенанта, налегке, трусцой. Самая безмятежная пора для ярких и спокойных мыслительных процессов. Да и расстояние лишь для рывка, как для бывшего курсанта. Каких–то два с половиной километра. Не в труд будет и ожиревшей домохозяйке. Два с половиной «кэ–мэ», если не переться на КПП, а направиться к ближайшей дыре в гарнизонной бетонной стене. Короткий, насыщенный яркими мыслями, почти мечтами, марш–бросок от удобной койки в пропахнувшей хлоркой общаги в часть; короткая физзарядка между отдыхом и службой; миг между миром и войной.
Воистину: тяжело в учении, легко в бою! А мысли–то!.. Окаянные, нескромные, яркие, почти детские в своём выпирающем максимализме.
Кроссовки на ногах приятно и мягко шуршат по давно не метёному асфальту. Тренированные ноги привычно отмеряют метры растрескавшейся поверхности дороги. Ничего лишнего. Свежее утро, чистый воздух с моря, красноватый пузырь рассвета, надувающий зарю нового дня на горизонте где–то там, за Адлером, в Грузии. Раз–два, раз–два. Скупой ритм, вязнущий в рассветных сумерках. Не сбавлять темпа и через пару минут будет лаз в бетонной стене, а там до штаба быстрым шагом, чтобы успокоить дыхание. Даже вспотеть не успеешь, когда будешь сидеть на БП (боевое планирование) в кабинете командира.
5:18 утра
Когда до дыры в бетоне оставалось каких–то 800 метров, из боковой улочки частного сектора со слежавшейся в ночном покое пыли, прихватив с собой вихрь фруктово–винных ароматов щедрого, недавно минувшего лета, выбежал ещё один бегун.
— О! — радостно воскликнул он, в приветствии поднимая руку, и не сбавляя темпа, сблизился, протягивая «краба» для рукопожатия. — Привет!
Это был старший лейтенант Пошехонец, оператор с вертолёта Бати, командира отряда, полковника Сафьянова. Летали они на «клоуне», Ми‑28Н.
— Привет пассажирам! — ответил Вадим, отвечая на пожатие.
На эту шуточную снисходительность Пошехонец широко улыбнулся. Операторов вооружения на Ми‑24 и Ми‑28 часто называли «пассажирами», на что последние не спешили обижаться.
— Ну, что, на рывок? — предложил офицер.
сценарий, литературная адаптация
Вадим ничего не хотел менять. Ритм был взят удачно. Ещё пять минут бега и можно было видеть себя в штабе, без одышки, в сухой, не пропитанной потом рубашке, полным энергии на будущий нелёгкий день в обстановке необъявленной войны. Пока можно было просто получить удовольствие от того, что ещё можешь полностью управлять событиями. Вполне возможно, что пройдёт каких–нибудь тридцать минут, и новые, непредсказуемые обстоятельства будут управлять тобой, нисколько не заботясь о твоих жизни и здоровье.
— Не, как–нибудь дошлёпаю так.
— Как знаешь, — вздохнул Пошехонец и, сбавив темп, поравнявшись с Вадимом, легонько толкнул его корпусом. — Тогда подвинься. Эта дорога одна на двоих.
Сосед быстро вошёл в ритм, правда, дышал громче, чем Вадим. Его лёгкие при каждом выдохе выбрасывали заметный кисло–терпкий запах перегара.
— На Кузьмича не хекай, — посоветовал Вадим, имея в виду отрядного врача и обязательный предполётный медосмотр.
— Чепуха! — улыбнулся старлей. — Он вчера с нами пировал. У Бати внучке два года исполнилось. Армен своего вина молодого притащил. Я всего пару стаканов глотнул. Сладкое, игристое, но слабит…
Пошехонец заметно сбил дыхание и закашлялся. Он остановился и наклонился, уперев руки в колени.
— Фу, чёрт! Мать… Забил дыхалку. Вадим также остановился. Было неловко оставлять товарища одного.
— Только пару? — с иронией в голосе поинтересовался он. — От тебя такой шлейф, что и за минуту НВ не разгонишь.
— Правда? — изумился товарищ.
— РППУ не брать! — уверил его Вадим.
— Да ладно — херня! — отмахнулся Пошехонец. — От доктора будет такой выхлоп, что мой он задавит своей мощью. Запросто!
— Тогда бери темп! Заодно и проветришься.
Он взглянул на наручные часы. Пока они не опаздывали. Время было в запасе. Немного, но было. Перед БП надо было ещё пройти ВЛК. Не прошедшие комиссию не допускались к боевому планированию.
— Да, побежали, — согласился товарищ, вытирая с губ липкую слюну, — но только молча, иначе снова забьюсь.
Командир отряда, который именовали Отрядом Вергеева, начальник штаба и заезжий особист требовали от ЛС, чтобы они жили в общежитии городка. Вполне законное требование. Но общежитие мало подходило для жития–бытия. Старое трёхэтажное здание с отвратительно работающей канализацией и резким запахом хлора могло предоставить лишь одно комфортное место — скрипящую растянутыми пружинами койку. Так или иначе, требование отцов–командиров вскоре нарушалось всеми вновь–прибывшими. Они спешили тратить часть своего денежного довольствия на съём комнаты или флигеля в частном секторе, правда, поближе к расположению части.
Первыми на несанкционированный переезд решались семейные офицеры.
Их семейность не имела никакого отношения к штампу в паспорте. Сюда, на границу, на «тихую войну» прибывали без семей, но при всей сложности «военно–политической» обстановки в регионе, Адлер всё–таки был курортным городком на Чёрном море. Пусть дома отдыха, лепящиеся друг к другу на морском берегу, были пусты на женскую составляющую жизни здорового мужчины, тем не менее, сам Адлер был полон подобных радостей. Здесь поговаривали, что на ленивом офицере ППЖ сверху. Безусловно, что лётчики были на особом счёте.
Нередко случалось и так, что к женатым офицерам приезжали жёны. Совместное проживание в общежитии было запрещено, да и попросту невозможным по всё той же причине отвратительных бытовых условий. Общая кухня, например, представляла собой большое помещение, засыпанное битой плиткой с одним покосившимся столом, стоящим в середине на растопыренных ножках, словно в растерянности от такого незавидного положения и инвалидного состояния. На месте кухонных плит из стен торчали оплавленные электродами культи газовых труб. В туалетах растрескавшиеся и забитые отсутствием воды в водопроводе чаши Генуя, а в душах воющие сквозняками дыры в полу.
Поэтому командование на свои требования компактного проживания ЛС отряда смотрело сквозь пальцы. Сами командиры постоянно находились на казарменном положении. Для них в штабе и в других строениях части были организованы так называемые «житлухи». Кстати, любой из лётчиков или техников мог написать рапорт и обрести такие апартаменты. Комфорта было куда больше, чем в общежитии, но за это взымалась плата, от которой все молодые офицеры спешили отказаться. Гражданские лица в расположении части не допускались. Впору только заново учиться читать, притом, строго на классиках. Библиотека части была укомплектована мудрыми, но большей частью нудными бессмертными творениями. Кроме этого, офицеры «на казарме» нередко привлекались к несению гарнизонной службы. Нет, уж, увольте… После трёх–четырёх вылетов в день хочется обыкновенного женского тела, секса, немного вина, гражданской одежды, телевидения и сна с сытым чувством полного удовлетворения.
