Виктория Райхер - Один процент
Обзор книги Виктория Райхер - Один процент
Виктория Райхер
Один процент
Один процент Два, три, четыре, выдох, два, три, четыре, вдох. Два, три, четыре, выдох, два, три, четыре, вдох. Вдох-вдох-вдох-вдох, выдох-выдох-выдох-выдох. Тропа, малинник, забор, поворот. Километр до дома, скрипнет калитка, холодный душ, горячий чай. Лёля, творог, кроссворд, отдыхать. Юрий Алексеевич бежал равномерно, слегка покачиваясь, и мысли сами выстраивались в шеренги. Вдох-вдох-вдох-вдох, выдох-выдох-выдох-выдох. Вот и дома, калитку смазать вечером не забыть.
За калиткой стоял незнакомый мужик и не спеша ел малину. Малина у Лёли была отменная, сортовая, каждая ягода с китайское яблоко величиной. Соседка Клавдия ночей не спала. Леля ей предлагала отросток — спасибо, говорит, у меня своя. Ну, своя так своя, только такой малины, как у Лели, ни у кого в садоводстве нет.
Мужик ел малину с явным удовольствием, даже, кажется, улыбаясь. Вблизи стало видно, что он совсем еще молодой, тощий парень в потертых джинсах. На черной майке надпись — две буквы, Б и Г. Бог, что ли, какой?
Юрий Алексеевич вбежал в калитку и остановился, выравнивая дыхание. Достал из кармана чистый белый платок, вытер лоб и строго взглянул на пришельца.
— Слушаю вас, молодой человек.
Молодой человек дожевал очередную ягоду.
— Здравствуйте, Юрий Алексеевич.
— Мы знакомы?
Парень вытер кисти рук об штаны и вылез из малинника на дорожку, выложенную красной кирпичной ёлочкой. Горстку ягод он прихватил с собой и теперь доедал их, по одной закидывая в рот. Юрий Алексеевич откашлялся и ухоженным пальцем пригладил усы.
— Пока еще нет, — сообщил пришелец, весело разглядывая Юрия Алексеевича. Будто решая: взять его в магазине подержанных мужчин в неплохом состоянии, или найти другого, без морщин под глазами и близорукости минус три?
Юрий Алексеевич напрягся и покраснел. Леля всегда говорила: «Раздражительность — единственный Юриков недостаток. Такое счастье! А то с его сплошными достоинствами невозможно было бы жить».
— Так в чем же дело? Говорите быстрее, пожалуйста. Мне нужно в душ.
«И прекратите истреблять мою малину, гнусный тип». Но не показывать же себя крохобором, малины он пожалел. Хотя вторгаться в частное пространство, ей-богу, нахальство. Выгнать к чертовой бабушке, но вдруг это племянник кого-нибудь из друзей? К Леле вечно приезжали чьи-то племянники в гости.
Парень будто услышал — во всяком случае, перестал жевать. В ладони у него оставалась последняя ягода, налитая румяным соком.
— Хотите? — он протянул раскрытую ладонь.
— Сразу после бега есть нельзя, — строго ответил Юрий Алексеевич и снова пригладил усы.
Парень пожал плечами и сам доел малину, со вкусом разжевав и проглотив.
— Зря вы так, Юрий Алексеевич. Бегать и осенью можно, а малина скоро пройдет.
Леля всегда говорила: «терпеть Юрик умеет, только когда хочет в туалет». Позвать ее, что ли, сюда.
— Да кто вы, черт побери?
Нахальный гость подошел поближе, зачем-то оглянулся в сторону дома и сообщил негромко:
— Я — ваш сын.
Юрий Алексеевич вытянул шею и отступил на шаг назад. Его голос сразу стал на октаву выше.
— Юноша, мой единственный сын Кирилл погиб четыре года и два месяца назад. Вам должно быть стыдно устраивать розыгрыши немолодому человеку. Уходите.
Он развернулся на дорожке и быстро направился к дому.
— А вы вспомните, Юрий Алексеевич, — сказал парень спокойно, будто собеседник по-прежнему стоял к нему лицом. — Давным-давно, задолго до Кирилла. Разве не было ничего?
В голове скользнула дикая мысль: «Лиза?», но он ее немедленно отогнал. Что за глупость.
Все-таки повернулся и посмотрел на парня.
— Как зовут вашу мать?
— Неужели вы сами не помните? — удивился парень. — Такие вещи обычно не забывают. Вы же видите, сколько мне лет.
— Я понятия не имею, сколько вам лет. Мне до этого нет никакого дела. Зачем вы вообще пришли?
Парень пожал плечами.
— Просто так. Познакомиться.
Он сорвал еще одну малину, сунул в рот и исчез из сада, скачком одолев невысокий забор.
* * *— Рыжик, ты после обеда никого не видела в саду?
Гладко причесанный после душа, в чистой футболке и свежих домашних брюках, Юрий Алексеевич сидел за столом и ел домашний творог со смородиной. Перед ним лежала свернутая вечерняя газета.
— Да я не выходила особо, — Леля отняла от губ кружку с черным чаем. — Кого ты встретил?
— Какого-то парня. Нахала. Не знаю, как объяснить. Я сначала подумал, что это кто-то из твоих.
Леля легко улыбнулась, не отводя от мужа обеспокоенных глаз.
— Ясное дело. Раз нахал, значит, мой.
— Да нет, малыш, я не это хотел сказать, — он накрыл ухоженной ладонью ее веснушчатую руку. — Ты прости, я чего-то…
— Встретил нахала и растерялся, — понимающе кивнула Леля. — Что он тебе сказал?
— Что он — мой сын.
Лелины светлые брови взметнулись вверх.
— Боже мой. Он… знает? Про Кирюшу?
— Знает, — признался Юрий Алексеевич. — Я ему сказал.
Леля отвернулась к плите и какое-то время помешивала картошку.
— И что он ответил?
— Нес какую-то чушь. Предлагал вспомнить, как зовут его маму, угадывая, сколько ему лет.
— И сколько же ему лет? — мягко спросила Леля. Юрий Алексеевич вспыхнул. Леля дотянулась через стол и потрепала его по плечу. — Юрик, да не нервничай ты так. Мы же знаем, что никого у нас, к сожалению, нет.
На плите, коротко свистнув, зашелся паром чайник. Юрий Алексеевич ловил ложкой последнюю смородинку в творожной каше.
— Верно, — сказал он медленно, будто через силу. — Никого, к сожалению, нет.
* * *На следующий день поехали к Кирюше. Леля взяла с собой тряпок, веник и мелочи для старух, а Юрий Алексеевич срезал свежие цветы. В четыре руки нарезали бутербродов, помыли фрукты. Леля предложила нарвать малины, но Юрий Алексеевич отказался наотрез, неожиданно резко, как редко говорил с женой. Потом отошел, извинился, Леля погладила его по щеке и отправила бриться. Чисто выбритый, с подправленными усами и пахнущий одеколоном, он почувствовал себя немного уверенней. Но, когда шел за Лелей к электричке, замедлял шаги и как-то странно оглядывался на кусты.
В электричке назойливо пахло куревом и пивом, а у Кирюши было тихо и зелено, как в лесу. Над его лицом, играя тенями, склонялся высокий клен, и Юрию Алексеевичу показалось, что сын печален.
— Что случилось, малыш? — спросил он негромко. — Что-то не так?
С Кирюшей часто бывало «не так». Он ничего не читал, еле-еле тянул английский, а к математичке на поклон Леля ходила раз в месяц, как на службу. Математичка уважала Лелю и Юрия Алексеевича, поэтому в четверти у Кирюши каждый раз появлялась тройка. Хотя, откровенно говоря, на тройку он не тянул. Но каждый раз обещал исправиться, не вдаваясь, что именно собирается исправлять.
Юрий Алексеевич злился, читал нотации и стихи «Не позволяй душе лениться», а Кирюша беззлобно отругивался и лез обниматься, балбес. С ним невозможно было поссориться, он совсем не умел сердиться. Любил валяться на крыше и смотреть на облака, любил носиться на велике и на коньках, любил помогать Леле и даже сам вызывался мыть посуду, если она ее вытирала и они болтали о чем-нибудь.
Он и погиб-то беззлобно, случайно, без умысла с чьей-либо стороны. Шел зимним вечером с катка, перебегал дорогу на повороте, там вроде есть переход, но в темноте не видно, машина даже успела затормозить, но ее занесло, Кирюшу бросило на обочину и приложило головой об камень. Если бы камень был не там, если бы машина проехала минутой позже, если бы он не пошел в тот вечер на каток…
Вымыли памятник, вымели мусор, протерли скамейку. Леля достала бутерброды, поставила на салфетку термос с чаем. Разрезала на три части яблоко — с той яблони, кривой и старой, на которой Кирюша любил сидеть. Дольку положили для Кирюши, дольку протянула мужу, третью взяла себе. Спиртного они не пили.
— Ну, давай, сынок, — Юрий Алексеевич неловко поднял яблочную дольку. — За тебя.
Они жевали яблоко, запивая чаем. Леля поправила цветы.
— Помнишь, когда он пошел в первый класс, там тоже были георгины. У меня в тот год не было своих, мне Клавдия дала. Красивый, пышный такой букет, Кирюшка назвал его «лохматый».
Юрий Алексеевич оживился:
— А помнишь, что было потом? Учительница на него за что-то накричала, Кирюшка к ней после этого подошел и говорит так серьезно: «Раз ты меня не любишь, отдай мой букет!».
Учительница ему попалась неплохая. Она засмеялась: «Ну что ты, я очень тебя люблю». И он ей ответил, как отпуская грехи: «Тогда оставь цветы себе на память».
— Оставь цветы себе на память, — Леля допила свой чай и сидела, прямая, глядя на памятник. Ей Кирюша светло улыбался из-под теней.
