Анхелес Мастретта - Любовный недуг
Обзор книги Анхелес Мастретта - Любовный недуг
Анхелес Мастретта
Любовный недуг
Гектору Агилару Камину за беспощадную ясность его мысли и безудержную щедрость его сердца
I
Диего Саури родился на небольшом островке, до сих пор дрейфующем в Карибском море у берегов Мексики. Смелый одинокий островок, бросающий вызов окружающему миру своей палитрой сочных и так удачно подобранных красок. В середине XIX века вся твердая и плавучая земля тех благословенных мест принадлежала штату Юкатан. Острова были покинуты жителями из страха перед постоянными набегами пиратов, взрывавших покой их синего-синего моря. И только после 1847 года они снова стали обитаемыми.
Последнее восстание индейцев майя против белого населения Мексики было, как никогда, долгим и кровавым. Поклоняющиеся таинственному говорящему кресту,[1] вооруженные мачете и английскими винтовками, майя объявили войну всем жителям сельвы[2] и побережья, которые раньше принадлежали их предкам. Спасаясь от этого кошмара, названного «война рас», несколько семей добрались по морю до белой скорлупы и зеленой сердцевины «Острова Женщин».
Там его новые поселенцы: креолы и метисы, потомки мореплавателей, севших на мель, и их случайных связей, у которых из ценного остались только их собственные жизни, – договорились между собой, что каждый расчистит участок земли и станет его владельцем. Вот так, сражаясь с сорняками и колючками, родители Диего Саури обзавелись куском пляжа с прозрачным песком и длинной полосой земли. В центре они посадили сейбу.[3] под которой родились потом их дети.
Первое, что увидели глаза Диего, была синева, потому что все вокруг его дома было синим или прозрачным, как в раю. Он вырос, бегая по сельве и кувыркаясь на неистребимом песке у моря, плавая в его ласковых волнах, подобно одной из желтых или фиолетовых рыбок. Он был блестящим, гладким, загорелым, с какой-то необъяснимой жаждой странствий в крови, доставшейся ему от предков. И хотя его родители обрели свою тихую пристань на этом острове, в душе их сына не было покоя. Он не раз слушал бабушкины рассказы о том, что его предки приплыли на Юкатан на собственном бриге, а отец отвечал ей с горделивой насмешкой: «Не удивительно, ведь они были пиратами!»
Кто знает, из какого далекого прошлого к нему это пришло, но юноша, каким стал Диего Саури, каждой клеточкой своего тела хотел видеть горизонт, не окруженный со всех сторон водой. Еще одной истинной его страстью стало знахарство, способности к которому обнаружил в нем отец, когда он в детстве пытался оживить рыбок, пойманных на ужин. В тринадцать лет он помогал принимать самые тяжелые роды своей матери, и с тех пор другие женщины обращались к нему за советом, зная о его ловких руках и абсолютном хладнокровии. У него не было никаких знаний – лишь собственный инстинкт, но он делал свое дело со сноровкой и апломбом жреца майя и с равной верой просил о помощи то Святую Деву, то богиню плодородия Иш-Чель.
В восемнадцать лет он знал все о травах, растущих на острове, и о снадобьях, которые можно из них приготовить, прочитал все книги, попавшие ему в руки, и люто ненавидел одного человека, время от времени совершавшего набеги на остров и привозившего с собой кучу денег, хранящих запах крови и ночных кошмаров. Фермин Мундака-и-Маречага торговал оружием, наживался на нескончаемой войне рас, а отдыхать приезжал на остров, чтобы половить рыбу и покрасоваться перед местными жителями. Этого было достаточно, чтобы Диего считал его своим врагом, но, как лекарь, он знал о нем еще кое-что.
Однажды ночью кто-то привел к его порогу женщину, которую видели с Мундакой в очередной его приезд. Лица было не разобрать, так она была зверски избита, и из ее искалеченного нутра не доносилось даже стона. Диего вылечил ее. Она жила в доме его родителей, пока не стала снова ходить по улицам, никого не опасаясь, и глядеться в зеркало, не вспоминая о случившемся. Тогда он посадил ее на первый же корабль, уходящий с острова. Прежде чем подняться на палубу, она написала на мельчайшем и блестящем песке слово Ah Xoc, что на языке майя означает «акула». Так звали Фермина Мундаку, человека, который продавал майя оружие, а правительству – корабли для борьбы с индейцами. Потом эта бледная запуганная женщина в первый и последний раз открыла рот, чтобы сказать ему «спасибо».
Этой же ночью пятеро мужчин подстерегли Диего, когда он совершал обход своих больных. Они били его, пока он не стал похож на кучу тряпья, потом связали ему руки и ноги и раскрошили ему зубы во рту, посылавшем им проклятия, пока его глаза не закрылись, запечатлев навсегда лик луны, огромный, насмешливый и желтый, как улыбка бога.
Когда к нему вернулась способность что-либо соображать, он услышал плеск воды под полом своей темницы. Он плыл на корабле неведомо куда, однако вместо страха почувствовал любопытство, ведь, несмотря на все его невзгоды, это была дорога в большой мир.
Неизвестно, сколько дней провел он в своей плавучей тюрьме, день сменял ночь до бесконечности, пока он не потерял ощущение времени. Корабль сделал на своем пути по крайней мере пять остановок, когда открылась дверь и рыжий гигант, приносивший ему каждый день несколько сухих корок, сказал, глядя на него со всей жалостью, на которую только был способен:
– So here you are.[4]
Here был портом на севере Европы.
Диего вернулся в Мексику через несколько лет с багажом новых знаний и впечатлений, вернулся, словно на встречу с самим собой, и сам себя не узнал. Он говорил на четырех языках, успел пожить в десяти странах, поработать ассистентом у врачей, ученых и фармацевтов, прошел там по всем улицам и обошел все музеи, знал как свои пять пальцев все потаенные уголки Рима и площади Венеции. Но больше всего на свете этот человек, повидавший мир, хотел, чтобы судьба наконец привела его в тихую гавань, где до конца своих дней он под одной и той же крышей будет съедать свою ежедневную тарелку супа.
Ему было всего двадцать семь лет в тот вечер, когда он сошел по трапу и окунулся в мягко обжигающий и такой родной воздух. Порт Веракрус напоминал его родные острова, и он благословил его, хотя земля здесь была темной, а вода – мутной. Ведь если не смотреть под ноги, подумал он, то будет полное ощущение, что ты дома.
Быстрым шагом он прошел через жар и беспорядочный грохот порта, вышел на площадь и направился в портовую гостиницу. Там было много народа, пахло свежеподжаренным кофе и хлебом, табаком и анисом, нее говорили быстро и громко, официанты непрерывно сковали между столиками, и там, посреди всего этого бедлама, его встретили глаза Хосефы Вейтиа.
Диего слишком долго искал свою судьбу, чтобы не понять, что он ее наконец встретил. Оказывается, все эти годы он странствовал по свету, чтобы жизнь вернула его на прежнее место и он нашел свое будущее на той же долготе, где когда-то потерял прошлое. Не раздумывая ни минуты, он подошел к столику, где сидела эта женщина.
Хосефа Вейтиа приехала в Веракрус из Пуэблы вместе с матерью и сестрой Милагрос, чтобы встретить корабль из Испании, на котором должен был приехать ее дядя Мигель Вейтиа, младший брат ее отца, поручившего его заботам свою семью, прежде чем предательски ее покинуть, отойдя в мир иной, когда Хосефе было двенадцать лет, Милагрос – семнадцать, а их мать так и застыла в том неопределенном и неизменном возрасте, что и все женщины, махнувшие на себя рукой.
Дядюшка Мигель Вейтиа жил полгода в Барселоне и полгода в Пуэбле. В каждом из этих городов большую часть времени он проводил в разговорах о делах и проблемах, которые он оставил на прежнем месте. Жизнь его текла спокойно и приятно, как одно долгое воскресенье, а понедельник был всегда далеко за морем.
Как узнало семейство Вейтиа этим вечером, в Испании две недели назад была провозглашена республика, и либеральные взгляды дядюшки не позволили ему уехать в такой радостный момент.
– Кто знает, чем все кончится в Испании, – сказал им Диего Саури, расположившись за их столиком как старый знакомый, и тут же начал им рассказывать о «республиканской лихорадке», охватившей некоторых испанцев, и рассуждать о приверженности большинства из них монархии. – Я не сомневаюсь, что через год они снова захотят вернуть короля, – говорил он страстно, как, впрочем, и всегда, когда речь заходила о политике, но одновременно в его душе шла борьба страстей более материальных, чем его политические пророчества.
Пятнадцать месяцев спустя, в декабре 1874 года, испанцы провозгласили королем Альфонсо XII, а Диего Саури венчался с Хосефой Вейтиа в церкви Санто-Доминго, мирно дремлющей в двух кварталах от центральной площади в благородном городе Пуэбла.
II
Пленники суеты и неразберихи этой жизни, супруги Саури прожили десять лет в мире и согласии, но ни слепой случай, ни судьба не преподнесли им такого неожиданного подарка, как ребенок. Сначала они так были заняты собой, что им некогда было даже задуматься об этом, потому что экстаз их ежедневных слияний был необходим, чтобы успокоить их жаждущую, нетерпеливую плоть. Мысли о ребенке пришли, когда они так хорошо изучили друг друга, что он с закрытыми глазами мог сказать, какой формы и размера был каждый ноготок на ногах его жены, а она знала наизусть расстояние между кончиком носа и губами мужа и могла нарисовать пальцем в воздухе точный контур его профиля. Хосефа знала, что, какими бы ровными ни казались в улыбке зубы Диего Саури, каждый из них имеет свой оттенок, а он знал, что его жена, даже будучи чем-то вроде богини, подчиняющейся лишь законам всеобщей гармонии, страдала ангинами из-за высоко поднятого нёба.
