Алексей Слаповский - Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать
Обзор книги Алексей Слаповский - Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать
Алексей Слаповский
АНТИАБСУРД,
или
КНИГА ДЛЯ ТЕХ, КТО НЕ ЛЮБИТ ЧИТАТЬ
Люди хуже, чем думают о себе, но лучше,
чем им того хочется.
А. Слаповский.
Из ненаписанного
Теоретическое
предисловие
Меня часто спрашивают, что такое антиабсурд, поэтому я решил объясниться. (На самом деле никто не спрашивает, но мне нравится эта риторическая фигура.)
В жизни, как известно, не бывает ни абсурда, ни антиабсурда. Когда мы говорим: «абсурдное предложение», то имеем в виду совсем другое. Чаше всего это означает, что предложение нам не выгодно. Или не нравится. Или нам просто неохота его принимать. И т.п.
А что такое «абсурдный поступок»? К примеру, начальник велит нам сделать за день работу, которую надо делать три дня. Мы возмущены, полдня ходим и говорим коллегам: «Абсурд»! Потом беремся за работу и выполняем ее за оставшиеся полдня. Ну, и где здесь абсурд? Начальник поступил глупо, но по-своему здраво: дай нам три дня, так мы за три дня и управимся, а если день, смотришь, хватит и двух. То, что хватило и половины, тоже не абсурд, а обычное в России умение сделать невозможное возможным, лишь бы отстали.
Или: мужчина уходит от молодой и красивой жены к женщине постарше и с тремя детьми. Мы говорим привычно: «Абсурд»! На самом деле: любовь.
Или: женщина с утра идет к парикмахеру и два часа стрижется и красится, делает маникюр и педикюр, потом идет в магазин и покупает новые вещи, потом идет домой и начинает их одну за другой примеривать, она два часа лежит в ароматической ванне, она выбирает самое красивое белье, наконец к вечеру она готова: блистательна, прекрасна и победительна. И к ней приходит мужчина. И она говорит ему на пороге: «Прости, мы больше не увидимся!» И захлопывает дверь. И сидит целый час, не отвечая на звонки в дверь и звонки телефона, плача и размазывая по лицу красоту, на которую был потрачен целый день. Абсурд? Ничего подобного, всего лишь житейская история (подлинная, между прочим).
И т.д. Примеров много.
Короче, абсурдом мы называем в жизни то, что нам кажется необычным, чего, казалось бы, не должно быть. Но, поскольку в жизни бывает все, то наши утверждения беспочвенны и абсурдны.
Итак, в жизни абсурда нет, он есть только в искусстве.
В общем-то, и там его нет. Драматурги и киношники, в частности, придумали жанр комедии абсурда, но это все равно что сказать: комедия комедии.
Хотя, некоторые отличия есть. Шел человек, споткнулся, упал лицом в лужу, закричал, вскочил — комедия. Все смеются. Шел человек, упал лицом в лужу, повернулся на бок, подпер голову рукой и сказал: «Мне без сахара, но с молоком!» — комедия абсурда.
Абсурд в искусстве — это когда кто-то или что-то ведет себя неожиданно, не так, как положено.
У художника на картине люди за столом вверх ногами — абсурд. Или сирень цветет зеленым цветом. Или теплоход плывет по облакам. То же и в кино. То же и в литературе.
Например, у классика русского абсурда Даниила Хармса из окон почти одновременно выпадают 18 старух, а Кошкин ни за что убивает Мошкина. Это абсурд. Цель его была — противостоять закостеневшей литературе, а заодно и жизни. Ибо закостеневшая литература допускала выпадение из окна только одной старухи, максимум двух, и только по серьезным социально-психологическим мотивам. Убийство тоже допускалось, но тоже обставлялось причинами, обстоятельствами и следствиями. Хватало на целый роман (см. «Преступление и наказание»). Противостояние жизни заключалось в намеке, что старухи если и не выпадают десятками, то им все-таки очень плохо. И с убийствами было не очень благополучно, хотя убивали тогда, как считали трудовые массы, кого надо и за дело.
Шли времена. Абсурд ширился, вошел в моду. Чуть ли не все искусство двадцатого века, желая быть в ногу со временем, стремилось к абсурду.
Но в нынешней России это превратилось в сплошные пошлости и банальности. Почему? Потому что наша жизнь на рубеже веков стала сплошным абсурдом. (Не беспокойтесь, я помню свое утверждение, что абсурда в жизни нет, но мы говорим не о жизни в целом, а о России в частности, в которой бывает все даже в ту пору, когда ничего нет.)
Изображать абсурд с помощью абсурда — абсурд! Абсолютно непродуктивно с художественной точки зрения. Поэтому и я пришел в некоторых произведениях к методу антиабсурда.
Если упрощенно, что это такое?
Объясню.
18 старух падают из окна — абсурд.
Одна старуха, но румяная, здоровая, веселая, высовывается из окна и машет рукой внуку, провожая его в школу — антиабсурд.
Кошкин убил ни за что Мошкина — абсурд.
Кошкин ни за что подарил Мошкину сто рублей — антиабсурд.
Вы скажете: неправда! В жизни не так! В жизни старухи грозят внукам в окно и кричат, что если те опять приклеят их тапки к полу и вернутся с двойками, они их выпорют! В жизни Кошкины убивают Мошкиных именно ни за что — десятками и сотнями, об этом уже даже газеты не сообщают: надоело!
А я и не против. Я и сам говорю: в жизни абсурд стал нормой. Но искусство, по моему мнению (и не только моему) есть средство не отражения, а преображения жизни.
Мне стали интересны нормальные люди — за то, что их в жизни принимают за ненормальных. И это, в общем-то, не ново, литература всегда интересовалась необычными характерами, а нормальные люди сейчас выглядят страшными оригиналами. Разгадка проста: нормального в мире стало меньше, чем ненормального, поэтому оно и кажется ненормальным.
Тут, правда, другой вопрос: а что есть вообще норма?
Но ответ на него мне на данном этапе жизни и творчества пока не под силу.
1 мая 2005 г.
Практическое
предисловие
Я сам не люблю читать.
Иногда вдруг захочется, снимешь с полки, начнешь — и после двух страниц скучно станет, бросишь. Вечно автор доказывает, что он умнее меня, а мне это не нравится, или что я тоже умный, а это мне нравится еще меньше.
Мне нравится, когда просто, коротко и большими буквами. Но я же не ребенок, чтобы детские книжки читать.
И те, кто, как и я, не любят читать, они тоже не так уж не любят читать, чтобы вообще ничего не читать, они бы тоже рады почитать, но возьмут книгу — скучно, длинно, не вникнешь, в чем дело, и после двух страниц бросают.
И вот я решил им помочь.
Возьмут они эту книгу, начнут читать первый попавшийся рассказ — и уже им скучно станет, уже готовы бросить, а рассказ-то уже кончился! Это им будет приятно. Сравним: некто в трамвае стоит на вашей ноге на протяжении девяти остановок. Вам и больно, и неприятно, и обидно, и грустно, и хочется его оскорбить, особенно если на ноге мозоль. И наоборот: тот же некто не стоит на вашей ноге, а только наступил вам на ногу и тут же с нее сошел. Мозоль взвоет и успокоится, а боль успокоения, как известно, приятна, и вы даже благодарность чувствуете к этому человеку, хочется с ним познакомиться и побеседовать.
И я надеюсь, что после одного рассказа те, кто не любит читать, возьмут и прочтут другой. Чтобы испытать удовольствие оттого, что и он быстро кончится. Так помаленьку и всю книгу прочтут.
При этом абсолютно все в ней — правда, как в жизни, а если где и есть фантазия, то такая, что правдивей самой жизни.
А еще эта книга неожиданно оказалась чем-то вроде дневника, отчасти личного, но зашифрованного, отчасти дневника натуралиста, если можно так сказать, соучастника и свидетеля различных событий на протяжении более чем десяти лет, поэтому рассказы расположены в строгой хронологической последовательности.
Иванов
Иванов встал утром по звонку будильника — не с похмелья, не после бессонницы, не после изнурительных занятий с какой-нибудь развратной женщиной, а после нормального здорового сна рядом с женой Нинелью Андреевной, он встал в шесть часов тридцать минут утра, он пошел в туалет, постоял там без крика и крови, без грустных мыслей, спокойно и буквально, с чистой совестью глядя вниз, потом он умылся с мылом, почистил зубы зубной щеткой и пастой, побрился электробритвой, потом он надел брюки и рубашку, потом разбудил жену, причем отнюдь не толчком, не пинком и не громким возгласом, а тронув за плечо. И Нинель Андреевна тут же с улыбкой проснулась.
— Доброе утро, — сказал ей Иванов, и она ответила тем же.
Позавтракав, Иванов оделся в костюм и пошел к троллейбусу, он ждал троллейбуса терпеливо, без нервов, дождался, влез, не толкаясь, и поехал стоя, держась за поручень, и приехал на работу, потому что он ехал на работу, а не куда-то еще.
На работе он работал.
После работы он поехал домой — в троллейбусе того же маршрута, но уже в обратную сторону.
Дома он поужинал.
А потом сел читать две газеты: сначала одну, а после нее другую.
К нему подошла дочь и сказала:
— Папа, у меня трудности с выполнением задания по математике, которое оказалось очень сложным, и я никак не справлюсь с ним, не мог бы ты помочь мне?
