Владимир Кунин - Клад
Обзор книги Владимир Кунин - Клад
Владимир Кунин
Клад
По советскому законодательству, клад считается государственным достоянием. Лицо, обнаружившее клад, обязано указать или передать его органам Министерства финансов, которые выплачивают нашедшему клад вознаграждение в размере 25% стоимости клада. Присвоение клада карается в уголовном порядке.
Была ранняя промозглая весна с нескончаемыми дождями.
Неподалеку от проезжего грейдера, в жутко раскисшем поле, безнадежно сидели в грязи три самосвала «ЗИЛ-130». Они ссыпали в мокрое месиво подкормочную известь и теперь безуспешно пытались выбраться на проезжую часть.
Собственно говоря, выбраться на дорогу пыталась только одна машина. Хозяева двух других самосвалов — шестидесятилетний кряжистый Петрович и сорокалетний тощий Михаил, скользя пудовыми от грязи сапогами, тупо толкали самосвал в задний борт. Колеса крутились в глянцевитой липкой колее, но машина не двигалась с места.
За рулем этого самосвала сидел третий герой нашей истории — шофер Генка. Генка был втрое моложе Петровича, вдвое — Михаила и имел от роду двадцать лет сознательной жизни. В отличие от Петровича и Михаила, одетых в обычные замасленные телогрейки, свитера и сапоги, Генка был в сторублевых западногерманских вельветовых джинсах, модной четырехсотрублевой английской кожаной куртке, купленных в родном сельпо. На ногах Генки были роскошные «адидасы», приобретенные по случаю за две трети Генкиной зарплаты.
Вертелись на месте колеса «ЗИЛа», багровели от натуги Петрович и Михаил, под сапогами чавкала жижа, лил нескончаемый дождь.
— Не газуй, Генка! Стой! — закричал Петрович. — Вылезай к чертовой матери! Михаил, садись за руль, а то он машину по самый кузов закопает!
Генка достал из-под сиденья кирзовые сапоги невероятного размера, вытащил чистенькие портяночки и ловко обмотал ими «адидасы». Натянул сапоги и выпрыгнул прямо в непролазную грязь, под мелкий холодный дождь.
— Цыгане шумною толпою пихали задом паровоз... — усмехнулся он. — Петрович, все, чем мы сейчас занимаемся, — нерационально и нерентабельно, что категорически идет вразрез с сегодняшним основным экономическим направлением. Надо сходить в поселок, попросить у них нормальный тягач.
Петрович был рад возможности передохнуть:
— Ну что с тобой делать, Генка? Посмотреть издаля — современный человек. А подойти ближе — неандерталец, извини за выражение. Тебе газеты, радио, телек каждый день о внутренних резервах талдычат...
— Обижаете, начальник. Я с генеральной линией иду нога в ногу, — холодно ответил Генка. — Во-первых, как вам известно, я не пью. Во-вторых, я постоянно и неуклонно повышаю свое благосостояние. А в-третьих, где вы видите внутренние резервы?
— Внутренние резервы — это ты, Мишка и я. А пять верст шлепать за тягачом, потом опять обратно, потом неизвестно, есть ли свободный тягач... И где твоя рентабельность, рационалист хренов?
— Ну чего, пробуем, Петрович? — крикнул Михаил из кабины.
— Давай, Мишаня, раскачай ее как следует! Пошел!
Генка и Петрович уперлись руками в задний борт самосвала, а Михаил на малом газу стал попеременно включать то заднюю, то переднюю скорость.
Машина стала раскачиваться все больше и больше, и вдруг, пробуксовывая в липком и вязком месиве, тихонько двинулась вперед.
— Хорош! — завопил Генка хриплым от напряжения голосом.
— Давай, Мишаня! Давай, родимый! — В восторге Петрович даже запел песню свой юности: «Гремя огнем, сверкая блеском стали...»
— Неактуальная песенка, Петрович, — хрипел Генка, налегая всем телом на борт самосвала. — Не ко времени. Наша политическая слепота...
Что дальше хотел сказать Генка Петровичу, осталось неизвестным, потому что из-под буксующего колеса вылетело что-то маленькое и блестящее и с силой ударило Генку по верхней губе.
— Ой! — только и успел взвизгнуть Генка, как из-под другого бешено вращающегося колеса в Генку и Петровича веером полетели маленькие твердые кружочки, облепленные грязью.
— Ой! — Петрович схватился руками за левый глаз. А самосвал, выбравшись из гибельной колеи, все
увереннее и увереннее набирал ход к грейдеру.
— Стой! Стой! Мишка!.. — заорал Петрович дурным голосом.
Они стояли под дождем и растерянно разглядывали друг друга. У обоих были сжаты кулаки. Верхняя губа Генки уже приняла неправдоподобные размеры, а левый глаз Петровича, окрашенный в нежно-фиолетовые тона, почти заплыл опухолью.
— Батюшки!.. — тоненько, по-старушечьи запричитал Михаил. — Да вы что, мужики?! С ума сошли, что ли?! Генка, мерзавец! Как же ты мог на Петровича руку поднять?! — Он бросился между Генкой и Петровичем и с неожиданной силой раскидал их в разные стороны. — И вы, Петрович, тоже хороши... Поглядите, что с пацаном сделали!
Петрович и Генка молча стали приближаться к Михаилу с кулаками. Михаил не на шутку испугался, выхватил из земли бесцельно торчавшую лопату и взмахнул ею над головой:
— Не подходи, психопаты чертовы! Совсем чокнулись!
Но Генка и Петрович медленно надвигались на пятившегося Михаила. Петрович разжал кулак и сипло проговорил:
— Гляди, Мишаня...
Генка тоже разжал кулак. В ладонях у них лежали грязные золотые монеты.
— Чего это? — опасливо спросил Михаил, не опуская лопату.
— Клад... — в один голос выдохнули Петрович и Генка.
— Чего-о-о?!
— Ну, золото... Золото! — почти шептал Генка.
Михаил опустил лопату, отер мокрое от дождя лицо, поглядел на грязные золотые монеты, на заплывший глаз Петровича, на вспухшую губу Генки и спросил печально:
— И вот из-за этого... вы так друг дружку поуродовали?
* * *В том месте, где еще недавно буксовал самосвал, теперь была вырыта огромная яма. На брустверах ямы валялись три лопаты, а на дне ее сидели чудовищно грязные и измученные Петрович, Генка и Михаил, пили горячий чай из кружек. Рядом стоял большой китайский старый термос, расписанный разноцветными колибри. Тут же на газете лежали бутерброды с колбасой.
На расстеленном ватнике высилась внушительная кучка грязных золотых десятирублевиков и черепки глиняного горшка, в котором эти монеты хранились.
Генка прихлебывал чай и что-то быстро подсчитывал на маленьком ученическом электронном калькуляторе. Стараясь не смотреть на золото, Петрович и Михаил вели светский разговор:
— Вот все-таки молодцы китайцы, хорошие термосы делали, — говорил Михаил. — Теперь такой не достанешь.
— Тридцать пять лет он у меня. С целины. Мы тогда были «русский с китайцем — братья навек». Так нам этих термосов на целину завезли — пропасть! Помню, в Акмолинске женился на Ксюшке, этот термос купил и костюмчик чешский. Чистая полушерсть, и сшит — будь здоров! И все за пятьсот рублей старыми. Вместе с термосом.
— А сейчас поди-ка купи костюм импортный за полсотни! — сказал Михаил и чихнул.
— Да замолчите вы! Мешаете же, — цыкнул на них Генка. — Я из-за вас третий раз пересчитываю. Что за манера у вас, у стариков: все, что было раньше, все прекрасно, все замечательно! Вас послушать, так в вашем прошлом даже куры соловьями пели!
— Пели, — подтвердил Петрович. — Просто ты этого не мог слышать, потому что прошлого-то у тебя нет.
— Все! Все! Кончили базар! — прикрикнул Генка и снова взялся за калькулятор. — Значит, так, сто девяносто две монеты по девять граммов. Следовательно, общий вес нашего клада...
— Тысяча семьсот двадцать восемь грамм, — тихо сказал Михаил и чихнул.
— Точно! — удивился Генка. — Ну, ты даешь! Идем дальше. Один грамм золота по госцене — сорок три рэ...
— Семьдесят четыре тысячи триста четыре рубля, — сказал Михаил.
Генка глянул на калькулятор и воскликнул:
— Вот это цирк! А разделить на три?
— Двадцать четыре тысячи семьсот шестьдесят восемь рублей.
Генка лихорадочно защелкал клавишами калькулятора, и на маленьком световом табло появились цифры — 24 768.
— Давно это с тобой? — спросил Петрович.
— С детства, — скромно ответил Михаил
— «Все могут короли, все могут короли...» — запел Генка. — Куплю «Волгу», видеосистему!..
— А я кооператив однокомнатный, — сказал Михаил. — Дров не нужно, вода горячая.
— Бери трехкомнатную, — закричал Генка.
— Одинокому трехкомнатную не дадут, — сказал Михаил и опечалился. Но не потому, что не дадут трехкомнатную, а оттого, что одинокий.
Петрович допил чай и обстоятельно утер рукавом рот:
— Стойте. Я чего-то никак врубиться не могу. Что у вас в итоге-то получилось?
— Без малого по двадцать пять тысяч на брата, — улыбнулся Михаил.
— Это как минимум, Петрович! — в восторге зашептал Генка. — А если подключить к этому нескольких зубных техников, можно взять вдвое больше. Получится куча денег!
— Сейчас я вам эту кучу несколько иначе раскассирую, — пообещал Петрович. — Про зубных техников, Генка, ты сразу забудь. Это раз. Второе: мы сейчас соберем всю эту шелупонь, — Петрович показал на грязную кучку золота, — и законно сдадим ее в государственную казну. А потом будем ждать награды — двадцать пять процентов от стоимости клада. Ну-ка, Мишаня, прикинь, по скольку на нос?
