Роман Сенчин - Новый реализм
Обзор книги Роман Сенчин - Новый реализм
Новый реализм
- Дай-дай-дай! - Младшая, которой неделю назад исполнилось год и восемь, тянула правую руку к принтеру, а левой била Романа Валерьевича по ноге. - Дай, да-ай!
- Да сколько можно! - Он не выдержал. - И так всю бумагу перетаскала, а мне завтра работу распечатывать.
- Да-ай...
Приподнялся, вытянул лист:
- На!
- Паиба, - поблагодарила дочка и потопала в соседнюю комнату; через две минуты вернется с исчерканным и потребует новый...
Роман Валерьевич уперся взглядом в экран ноутбука, продолжил вдумчиво, стараясь не пропускать опечаток, стилистических ляпов, читать:
"Закурив Чащин подошел к окну. Отогнул пластину жалюзи. Кирпичные, окрашенные лет тридцать назад желтой и зеленой краской дома. Темные прямоугольники окон, черные потеки под карнизами. Антенны торчат из коричневых жестяных крыш, как скелеты. Сыплется мелкий - не снежинками, а крупинками - снег. Такой снег ничего не спрячет, ничего не украсит".
В правом нижнем углу экрана коротко, мгновенно мигнуло, но и этого хватило, чтобы Роман Валерьевич отвлекся - глянул туда, наткнулся на прямоугольничек часов. "10:27"... Где же жена? Повезла старшую в школу к девяти, и до сих пор нет. Знает ведь, что у него в одиннадцать встреча.
Матернулся, выключил ноутбук, закрыл, отодвинул подальше от края стола. Посидел, глядя в стену... Повесть, над которой мучился два года с перерывами, сейчас, при холодном прочтении, оказалась сырой и растянутой. Да и, честно говоря, неполучившейся... Он сам замечал, что от третьего лица у него плохо выходит, даже если писал о себе. Первые вещи, где называл героя прямо - "я", в конце девяностых годов вызвали некоторый отклик, за них ему дали парочку литературных премий - "яркий дебют", - с удовольствием публиковали в журналах. Худо-бедно продолжали публиковать и теперь. Если вдруг рукопись отвергали в одном журнале, приходилось нести в другой, если не брали в другом, он нес в третий, четвертый. В итоге где-нибудь принимали, выдерживали с полгода в очереди, а потом выдавали авторский экземпляр и две - три тысячи рублей гонорара...
Ладно, не там так там и это напечатают. Правда, очень длинно получилось. Не повесть, а эпопея какая-то о нескольких днях жизни молодого творческого интеллигента в современной России. Заставят сокращать... Что-то слишком многословным он стал на бумаге. В жизни без предварительной подготовки складно и несколько слов произнести не может (люди объясняют это природной застенчивостью, писательским складом ума), зато на бумаге... Да, расписался.
- Пигабай, - сунула ему в руки исчерканный лист младшая и тут же потянулась ко вложенной в принтер чистой бумаге. - Дай-дай-дай!
- Нет, хватит, всё. - Роман Валерьевич поднялся. - На этом дорисовывай.
- Да, дай!
- Не дам.
Младшая захныкала... В двери спасительно заскреб ключ. Роман Валерьевич пошел открывать - замок в последние месяцы барахлил.
- Представляешь, ужас какой! - сразу, только вошла, начала жена. - У них послезавтра концерт!
- М-м, ужас, действительно.
- Я серьезно! - Она почувствовала иронию. - Надо белую блузку купить. Я сейчас забежала - четыреста рублей самая простенькая. Что делать?
Роман Валерьевич обувался:
- Посмотрим вечером... Я опаздываю.
Жена помолчала, подумала. Спросила с надеждой:
- Тебе там заплатят?
- Наверно. Взял несколько книг, может, продам.
Притопала, всхлипывая, младшая. Жена взяла ее на руки:
- А ты чего, малышонок? Кто обидел такую девочку?
- Папапа.
- Бумагу чистую ей не давай, - сказал Роман Валерьевич. - Мне повесть распечатывать. Сто семьдесят шесть страниц.
Он шагнул в ванную, смочил край половой тряпки, протер туфли. Отметил в который раз - лакировка с носов совсем пооблезла, и хоть протирай, хоть не протирай, кажутся грязными. "Реагент вонючий!"
- Ну всё, я пошел.
- С богом, дорогой.
Метро было рядом - буквально полсотни метров от дома. Конечно, очень удобно, хотя в последнее время Роман Валерьевич жалел, что нет возможности пройтись по какой-нибудь аллее, подумать, вдохнуть воздуха. А тут - выскочил из подъезда, нырнул под землю, впихнулся в массу, слился...
Часы на платформе показывали десять часов сорок две минуты, но час пик еще не закончился. Народу - полно.
Где-то когда-то Роман Валерьевич прочитал, что в один метрополитеновский вагон можно набить больше двухсот человек. В поезде пятнадцать, ну пусть двенадцать вагонов. Это, значит, получается пассажиров... С математикой у него было всегда неважно... В общем, получается приличная цифра. А сколько поездов сейчас бежит по всем этим веткам, и сколько везут людей. Миллионы.
От станции "Коломенская", где жил, до станции "Тверская", где его должна в одиннадцать ждать Наталья Алексеевна - минут двадцать езды. Он понимал, что опаздывает... Ничего, подождет. Вообще, это надо додуматься устраивать встречу с читателями в такую рань!
С Натальей Алексеевной он познакомился в две тысячи третьем. На книжной ярмарке во Франкфурте. У него тогда вышли подряд две книги на русском и одна на немецком, он вообще был тогда популярен в литературных кругах. И Наталья Алексеевна предложила заняться продвижением его вещей на англоязычном рынке. "Это непросто, но шансы есть". Кое-кого ей уже удалось продвинуть - Роман Валерьевич об этом слышал, - с ними заключали контракты, выплачивали неслабые гонорары, приглашали в поездки; он подумал несколько минут и согласился. И вот три с лишним года ждал результатов.
Иногда Наталья Алексеевна радовала его известием, что одно из издательств заинтересовалось, готовится переводить, но потом происходил облом; раза два - три в год она предлагала встретиться с читателями. Читатели почти всегда были сплошь женщины - жены дипломатов, атташе, экономических представителей. Они интересовались культурной жизнью в России и теоретически могли помочь опубликоваться на Западе. Если очень понравится и сумеют убедить мужей или кого там еще... Такие случаи бывали...
Роман Валерьевич ходил, встречался, рассказывал о писательском творчестве, о сибирской провинции, откуда бы родом, о своем взгляде на будущее России, о направлении прозы, одним из лидером которого считался... После встречи, как правило, ему выдавали вознаграждение - двести - триста евро, - случалось, покупали его книги по двести рублей за штуку.
И сейчас у Романа Валерьевича в сумке лежало несколько экземпляров плюс парочка книг, на которые нужно было к понедельнику написать рецензии. Эти книги прислали на конкурс престижной литературной премии, в жюри которой он входил. Прочитать - не прочитать, но заглянуть под обложку стоило. И отписаться. За членство в жюри платили.
Всю дорогу вагон был битком, и поработать в пути не получилось... Куда они все? Рабочий день начинается в восемь, в девять, в десять утра, а сейчас... И целыми днями так, и повсюду, во всех переулках... В Москве ему было невыносимо, удушливо, тесно. Но деваться некуда - приходилось жить здесь.
Наталья Алексеевна стояла, где условились - у ресторана "Армения". Кому-то звонила по мобильному. Наверняка - ему.
- Ната... Наталья Алексевна... - Роман Валерьевич сделал вид, что запыхался. - Простите, пожалуйста... Ужасные пробки.
- Да, я сама только что добралась. - Она спрятала мобильный в карман, улыбнулась: - Здравствуйте! День-то какой. Весна...
Наталья Алексеевна общалась в основном с иностранцами, и, наверное, поэтому мало походила на русскую. Невысокая, полноватая, с короткими волосами, в очках, в брюках, каком-то сером полупальто... Так пожилые немки выглядят. Может, и вообще европейки, но кроме Германии Роман Валерьевич нигде не бывал...
- В доме, где встреча, - говорила Наталья Алексеевна, когда пошли по Тверскому бульвару в сторону Никитских ворот, - протек потолок. Я предложила отменить, хозяйка отказалась. Нас уже ждут.
Чтобы что-то ответить, Роман Валерьевич бодровато сказал:
- Тут, кажется, недалеко. - Не сбавляя шага, закурил, взглянул направо, где пыльно желтело здание Литературного института.
Он много где учился - в разных педах, в ПТУ, в училище культуры на кларнетиста, но закончил лишь два заведения - поварскую школу КГБ СССР в Петрозаводске (не закончить ее было невозможно, так как учился он во время армейской службы) и вот это - Литературный институт в Москве.
На первом курсе еще решил бросить - пили в общаге каждый вечер до отруба, зимнюю сессию сдать удалось наполовину и в деканате требовали ходить и умолять преподавателей досдать, выклянчить зачет или тройку. В итоге Роман Валерьевич (в институте приятели звали его "Хрон", потому что любил выпивать) устал, запутался и стал собираться домой. "На хрен всё это!"
Спасибо добрым людям - преподавателям, - убедили продолжить учебу, сказали, что он, Роман, нужен литературе. И в те же дни встретилась ему будущая жена - красивая женщина с квартирой... В общем, остался, доучился, получил диплом, прописку. Еще студентом его стали публиковать.
