Борис Мишарин - Иллюзионист
Обзор книги Борис Мишарин - Иллюзионист
Борис Мишарин
Иллюзионист
Спертый воздух переполненной камеры следственного изолятора еле заметным дымком слоился по небольшому пространству. Если кто-то проходил по узкому коридорчику между шконок, то за ним вился хорошо заметный с боков в лучах от зарешеченного окна шлейф смеси дыма, газов и пыли.
Старый зэк, смотрящий по камере, по кличке Сорока, постоянно курил и кашлял. Кашлял ночами, не давая спать подозреваемым, обвиняемым и осужденным, которых еще не успели перевести в ту или иную зону, кашлял днем. Нет, он не болел туберкулезом, это курительно-камерный кашель старого зэка. Он затушил окурок, заговорил:
– Раньше бывало, менты частенько Иллюзиониста задерживали, оформляли в СИЗО, как положено, на два месяца сначала, но он никогда этот срок не отбывал. Всегда выходил раньше.
– Стукач что ли? – спросил один из зэков.
– Сам ты стукач, – ответил Сорока, – это Иллюзионист, – он поднял палец вверх, – понимать надо, человек уважаемый. Так вот, когда он был в камере, то дверь никогда не закрывали, и всегда присутствовал свежий воздух из коридора.
– Ладно тебе, Сорока, чего байки травишь…
– Байки… – ухмыльнулся Сорока, – молоды вы еще, жизни не знаете. Менты и дубаки его уважали, не беспредельничали, в хатах порядок был, все по закону. Посидит месячишко и на волю, но порядок наведет железный. Совсем мальчишкой был, когда первый раз его увидел, а последний раз… мне уже лет пятьдесят было, а ему все время тридцать.
Дверь камеры отворилась, вошел новенький. Сорока лежа сощурил свои подслеповатые глазки, сел на шконке.
– Зрение уже не то…не Виктор Борисович случаем?
– А-а, это ты, Сорока, все никак завязать не можешь, а говоришь зрение…
Сорока вскочил, согнал соседа по койке, положил свой матрац и вежливо пригласил новенького:
– Проходите, Виктор Борисович, ваше законное место, я помню, что вы у стеночки любите. Сколько лет, сколько зим…
Новенький расположился, прилег на шконку.
– Что-то душно у вас, надо бы дверь открыть, проветрить.
– Организуем, Виктор Борисович, организуем, – обрадовался Сорока, – слинял – открыл дверь, – бросил он шестерке.
– Как я ее открою?
– Толкни и откроется – сам Иллюзионист к нам пожаловал, – пояснил Сорока.
Шестерка подошел, толкнул, дверь действительно открылась, потянуло свежачком.
– Ну, что я говорил – живем, братва! – воскликнул Сорока.
Сокамерники удивленно разглядывали вновь прибывшего – расположился на койке старшего по камере, сам Сорока предложил учтиво – новый пахан, значит. И дверь открылась, не трепался старый зэк. Но надо поглядеть еще.
Коридорный обернулся, увидел открытую дверь в камеру, охнул, подбежал, глянул – все на месте, закрыл дверь на задвижку, вздохнул. Склероз что ли? Рановато…
– Вот так теперь все время будет, – пояснил Сорока, – дубак будет закрывать дверь, а мы открывать…
Коридорный сел на свой стульчик, прикрыл веки. Тишина… он задремал. Очнулся, глянул – опять открыта дверь в камеру. Но теперь он помнил, что точно закрыл ее. Подошел к двери, заглянул внутрь – все на месте. Он не стал выяснять, каким образом открылась дверь, закрыл ее на задвижку и замкнул на замок. Сел на свой стульчик и стал размышлять, как зэки могли просунуть проволочку, чтобы отодвинуть задвижку. Надо сказать режимникам, чтобы обыск в камере провели тщательно. Он снова задремал, очнулся и увидел открытую дверь. Это уже пахло "керосином". Он захлопнул дверь и нажал тревожную кнопку. Услышав топот бежавших ног, Сорока произнес:
– Дубак – он и есть дубак. Как теперь станет объяснять начальству, что дверь открывалась несколько раз?
Зэки с уважением глядели на Иллюзиониста, но не понимали, что происходит, каким образом открывается дверь? Режимники обыскали камеру, ничего не нашли и сменили коридорного. Другой, после нескольких попыток закрыть дверь, не стал нажимать тревожную кнопку, сидел на стульчике и смотрел молча, готовый вызвать подкрепление в любой момент. Но утром доложил начальству о произошедшем и был отправлен на медицинскую комиссию, никто не поверил ему из руководства.
Иллюзиониста увезли на допрос, и СИЗО успокоился – дверь более не открывалась. Зэки спрашивали Сороку, как это делает Иллюзионист, но он и сам не знал, отвечая, что Иллюзионист – есть иллюзионист.
* * *
Конвой ввел его в кабинет, снял наручники и удалился. Следователь пригласил присесть.
– Подозрение в подделке документов с вас снимается, Виктор Борисович, паспорт действительно оказался настоящим. Но нанесение телесных повреждение средней степени тяжести и сопротивление сотруднику полиции остается. Не желаете признать свою вину?
– Я не виновен, полицейский меня оговаривает, – ответил Иллюзионист.
– В таком случае мы проведем сегодня между вами очную ставку, – пояснил следователь и пригласил полицейского в кабинет.
После заполнения "паспортной части" протокола, следователь попросил сначала полицейского рассказать, что произошло на самом деле.
– Патруль ППС доставил задержанного гражданина Иллюзиониста в отдел полиции по подозрению в подделке паспорта. На вид ему тридцать лет, а по паспорту шестьдесят. Вполне обоснованное подозрение. Я был дежурным оперативником и задержанного привели ко мне. В ходе взятия объяснения с гражданина Иллюзиониста он внезапно ударил меня кулаком по лицу, причинив телесные повреждения, которые зафиксированы в медицинском учреждении. Это все.
– Что можете рассказать вы, гражданин Иллюзионист? – спросил следователь.
– Действительно меня задержал патруль ППС, доставил в отдел и к дежурному оперативнику, все так и было.
– Вас доставили к капитану полиции Воротникову Павлу Сергеевичу, – решил уточнить следователь.
– Да, но я тогда не знал его фамилии, он не представился, не показал удостоверение, был не в форме, а в гражданской одежде. Но я находился в отделе полиции и сам не просил предъявить документы. Он кричал на меня, угрожал, что посадит надолго, предлагал сотрудничество, если я выдам подпольный цех по изготовление паспортов, то дело замнет. Я не бил полицейского, это оговор и понятия не имею, где и кто нанес ему эту травму.
– Вы подтверждаете слова Иллюзиониста? – обратился следователь к полицейскому.
– Нет, не подтверждаю и заявляю, что он меня ударил кулаком и нанес травму лица.
– Лицо у него заклеено повязкой и травма не видна. Есть заключение экспертов о наличии травмы? – спросил Иллюзионист следователя.
– Ознакомьтесь.
Иллюзионист прочитал.
– У меня есть вопросы к полицейскому, – попросил он.
– Пожалуйста, задавайте, – ответил следователь, – процедура очной ставки это предусматривает.
– Вы утверждаете, гражданин полицейский, что я ударил вас кулаком, это так?
– Да, это так.
– Именно кулаком, а не палкой или другим предметом?
– Именно кулаком, – ответил Воротников.
Иллюзионист попросил следователя зафиксировать в протоколе, что со слов Воротникова он получил удар кулаком, а не палкой или другим предметом и продолжил:
– В заключении судмедэксперта написано: "… рвано-ушибленная рана длиной четырнадцать сантиметров и шириной полсантиметра…". Такую рану невозможно нанести кулаком, это скажет любой эксперт, это понимает, надеюсь, следователь. Это мое алиби, гражданин полицейский. Вы и теперь утверждаете, что я нанес вам удар кулаком?
– Да, утверждаю, – ответил Воротников.
– Все ясно, у меня больше нет вопросов, оговор на лицо и это факт, гражданин следователь. Я могу быть свободен, надеюсь, теперь вы снимите с меня все обвинения?
– Подождите в соседнем кабинете, – попросил следователь.
Он отвел его в другой кабинет и попросил присмотреть. Вернувшись, набросился на Воротникова:
– Ты что творишь, совсем из ума выжил? Мог бы сказать, что тебя палкой ударили, об косяк дверной долбанули, и он сядет.
– Че я творю? Он меня вмазал кулаком, а я виноват, что ли? Как ты не понимаешь – он иллюзионист, они и не такие фокусы делают.
– Понятно, – ответил следователь и прошептал тихо: – Дурость не лечится. – Потом сорвался на крик: – Фамилия у него такая, а не профессия, сам понимаешь? Криминалистика – наука точная, в ней нет фокусам места. Посмешище из меня не делай и вали отсюда.
* * *
Иллюзионист шел домой, на лестничной площадке встретил соседку.
– Ты где опять пропадал – давно тебя не видела?
– Где?.. Все там же – сидел.
– Да сколько можно, – возмутилась соседка, – надо что-то делать, писать куда-то – так невозможно жить, тебя каждый квартал хватают и каждый год садят, держат и выпускают. У меня журналистка знакомая есть, пусть статью напишет.
– Не согласится, редакции не выгодно будет.
– Выгодно, не выгодно, – заворчала соседка, – сначала поговорю. Пойдем, Витя, я тебя покормлю, дома все протухло, небось, из еды.
