Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж!
Обзор книги Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж!
Малькольм Брэдбери
В Эрмитаж!
Памяти Джона Блэкуэлла
Как они встретились? — Случайно, как все люди, — Как их звали? — А вам какое дело? — Откуда они пришли? — Из соседнего селения. — Куда они направлялись? — Никому не известно. — О чем они говорили? — Хозяин не говорил ничего. А Жак говорил: его капитан уверял, что все, что случается с нами хорошего или дурного, все уже записано или пишется сейчас в великой Книге Судеб — там, наверху.
ХОЗЯИН: Громкие слова!
ЖАК: Капитан добавлял, что у всякой пули — свой жребий.
ХОЗЯИН: И он был прав…
Дени Дидро. «Жак-фаталист»Когда, проливая слезы у моей могилы, богиня Минерва укажет своим трагическим пальцем на выгравированную на камне надпись: «Здесь покоится мудрец» — не смейтесь, не спорьте. Не говорите, что она не права. Не позорьте меня перед Потомками эпитафией: «Прах дурака под этим камнем».
Не открывайте никому этой горькой истины.
Дени Дидро. «Мой портрет — и мой гороскоп»Ах как счастливы будут люди, когда все короли станут философами, а философы королями!
Неизв. авт. «Философ» (1743)[1]От автора
Мне кажется, это все-таки роман. Однако он имеет самое прямое отношение к Истории. Но и ученые мужи порой уклоняются от истины, чтобы придать прошлому хоть какой-то смысл в глазах настоящего. Я тоже, по мере необходимости, старался усовершенствовать реальность. Я изменял факты, даты, состав событий, если они казались мне скучными или неправильными. Я исправлял ошибки в календаре и географии, заделывал щели, передвигал границы, немножко менял национальный состав. Как маленький постмодернистский Осман,[2] я непринужденно перепланировал крупнейшие города планеты, покрасивей расставлял здания, вмешивался в работу архитекторов и дизайнеров, смелой рукой прочерчивал широкие проспекты, заставлял автомобили мчаться в другом направлении. Я находил более выигрышное местоположение для статуй, подвергал реорганизации картинные галереи — подчищал, видоизменял или просто перевешивал знаменитые полотна. Я обогатил театральное искусство постановкой нескольких новых пьес и опер. Не менее вольно обходился я с великими литературными произведениями — редактировал одни и переиздавал другие. Памятники я переделывал, иконы подмалевывал, дорожные знаки ставил, где хотел, оккупировал вокзалы и станции. Но разве не так поступает сама История, когда вписывает наши живые, человеческие истории в небесную Книгу Судеб?
В своей книге я также сводил вместе людей, которые никогда не встречались, но которым наверняка стоило познакомиться. Для этого я вносил изменения в их биографии и карьеры, придавал их характерам новые черты и придумывал для них новых возлюбленных. Особенно щедр был я к своему главному герою — Дени Дидро, самому очаровательному из философов, ныне, увы, забытому: напоминает о нем лишь название одного из районов Парижа и станции метро. Дидро и сам чувствовал зыбкость своего существования, сам ощущал себя лишь игрушкой Потомства — этой странной формы коллективной памяти, которая то хоронит, то воскрешает, то возносит, то смешивает с грязью, то разрушает, то восстанавливает. Дидро понимал, что История — не что иное, как жалоба прошлого на настоящее, но при этом прошлое, настоящее и будущее способны перемешиваться и проникать одно в другое. Я выступал от лица Потомства и по-своему формировал жизнь философа, упорядочивая слухи и сведения о нем. Я подарил ему (думаю, Дидро не возражал бы) несколько приятных, необычных и насыщенных месяцев, развил некоторые его идеи и сюжеты, придумал и приписал ему несколько мистификаций. В общем, влез на его сайт в Книге Судеб и основательно там покопался.
Я также набрался смелости поработать с нашей так называемой современностью. Разумеется, кое-что в моей книге вполне соответствует действительности. Абсолютно реален Борис Ельцин. На самом деле существует проект «Дидро», в рамках которого профессора Бу Горанзон и Магнус Флорин из Королевского университета в Стокгольме организовали ряд замечательных конференций. Этот проект уже много лет позволяет виднейшим ученым, писателям, философам, актерам, преподавателям, художникам продолжать изучать этическое и интеллектуальное наследие Дидро. С этой целью им дается возможность собраться вместе в комфортабельных условиях в одном из крупнейших городов мира. Я тоже принимал участие в одном из таких конгрессов. В октябре 1993-го, когда в России произошла очередная политическая встряска, мы совершили путешествие на тот берег Балтийского моря. Там и возник замысел этой книги.
При всем при том искушенному читателю ясно, что между реальными паломниками и их реальными петербургскими хозяевами, реальным проектом «Дидро» и вымышленными персонажами, похождения которых описаны ниже, может не оказаться ничего общего. Повторюсь: это роман. Но посвящаю я его реальным людям (Бу Горанзону, Джону Куку, Стефану Тульмену). Многие из них мои друзья и, надеюсь, таковыми и останутся. Но список моих долгов на этом не заканчивается. В огромной степени своим появлением на свет эта книга обязана моему замечательному, ныне покойному редактору Джону Блэкуэллу, который помог мне сведениями, полученными им в бытность шпионом на субмарине, бороздившей воды Балтики. Благодарен я также еще одному покойному другу, профессору философии Мартину Холлису из Университета Восточной Англии. Он вел меня, робкого ученика, ввысь, по Пути Просвещения, и верил, что на вершине, в тамошней пивной, мы насладимся удивительным напитком — Триумфом Разума. Боюсь, что человечеству до этой вершины не добраться никогда.
Я черпал сведения из многих прекрасных книг, но более других помогла мне «Критическая биография Дидро» П. Н. Фербенка (издана в 1992 году). Фербенк постоянно напоминает о неоднозначности не только личности Дидро, но и его рукописей. «Изучая произведения Дидро, мы сталкиваемся со множеством текстуальных проблем. Рукописи дошли до нас в разном состоянии — от удовлетворительного до очень плохого. До смертного часа Дидро не переставал вносить изменения в свои тексты. Кроме того, продолжают постоянно обнаруживаться рукописи, до сих пор неизвестные», — написал Фербенк в предисловии к «„Это не роман“ и другие романы» Дидро. Вот так-то. Вот и объяснение, почему я пересек Балтийское море и почему вообще взялся за этот… что ж, давайте считать это романом.
М. Б.Предисловие
Он уже в летах, наш мудрец. Он дружелюбен и великодушен, избалован славой и исполнен доброжелательности, умен и остроумен. Его путешествие через европейский материк было долгим и многотрудным, оно началось весной на юге и закончилось студеной зимой на севере. Между тем заправским путешественником его никак не назовешь. «Путешествие — отличное лекарство от одиночества, — писал он как-то кому-то, — но лишь недоумение вызывает владелец роскошного дворца, променявший уют домашнего очага, общество родных и друзей на бессмысленные скитания по чердакам и подвалам».
Он стар — и все же совершил это. Его приезд в Петербург и неожиданное появление при великом северном дворе — само по себе уже чудо. По стечению обстоятельств он попал на пышную имперскую свадьбу: в тот день курносый царевич Павел брал в жены прелестную немецкую принцессу. В городе собрались все члены царского семейства и полчища представителей европейских дипломатических корпусов. Много дней, пока с присущей православным бракосочетаниям помпой будут взлетать в небеса фейерверки, перевариваться в желудках икра, рекой литься шампанское и водка, дипломатам предстоит без устали строчить докладные записки своим правителям. И вскоре французский посол мсье Дюран де Дистрофф всполошит Версаль сообщением о приезде Философа и заверит, что незамедлительно войдет в контакт с ним.
«Не сомневайтесь, Ваше Величество, — напишет мсье де Дистрофф своему вальяжному, шелковочулочному „королю-солнце“, — я напомню ему, чего мы вправе ожидать от преданного трону француза, оказавшегося в беспримерной близости к иностранному двору».
Через Балтийское море пошлет в Стокгольм весточку посланец Швеции: «Очаровательная и коварная самодержица российская вновь натянула на себя маску либерализма». Черкнет из Петербурга в Уайтхолл и сэр Роберт Ганнинг: свадьба потрясающая, еда и шлюхи восхитительны; небольшие волнения у казаков на Дону; англичане по-прежнему в почете (в конце концов, именно Британии обязана императрица одним из любимейших своих любовников); некий французский мыслитель забрел в российскую столицу и распространяет здесь легкомысленную галльскую философию. Но быстрей всего долетит весть до Потсдама, где король Фридрих, король-философ, почувствует себя глубоко оскорбленным, отшвырнет флейту и даст волю поистине королевской ярости. Разве не являются все философы, да и все государства, его, Фридриха, личной собственностью?! Voilà trahison des clercs.[3]
