Фазиль Искандер - Созвездие Козлотура
«Какая низость», — подумал он о себе и, разозлившись, властно позвал собаку:
— А ну, Вулкан, сюда!
Сергей сел на широкую низкую скамью, стоявшую на площадке. Собака вытащила свою толстую шею из-за ограды и подошла к Сергею с некоторой угрюмой озабоченностью.
Сергей протянул руку, взял собаку за мощную холку и изо всех сил потянул к себе, стараясь ее подволочь. Собака упрямо уперлась, не давая себя подволочь. Но после того как Сергей ее отпустил, она сама подошла к нему и ткнулась ему в колени своей неимоверной грудью, после чего, неожиданно расслабившись, громко брякнулась возле него, подняв небольшую тучу пыли. Казалось, этим падением она призналась ему: «Думаешь, легко вечно ненавидеть? Устаешь…»
Сейчас Сергей подумал, что его второй, якобы властный оклик был, в сущности, подтверждением его первого оклика, хотя он думал, что он этим властным окликом разрушает свое первое неосознанное желание прижаться к силе. На самом деле, подумал он, это фамильярничание с силой было тем же желанием, но еще более порочным из-за своей фальшивой властности. Так, подумал он, в отношениях с людьми иногда подхалимство выступает в форме дружелюбного хамства, то есть хамства с подтекстом. Хамящий как бы внушает: «Я вам хамлю именно потому, что я к вам чувствую беспредельную близость».
«Хамство с подтекстом, — повторил про себя Сергей, — пожалуй, это неплохо сказано». Удачная, как ему казалось, формулировка хамства ему понравилась, и он теперь без всякой мысли просто гладил черную мягкую шерсть собаки. Собака, лежавшая на животе, разомлев от ласки, перевернулась на спину и подставила Сергею свой живот с желтоватой подпалиной. Боль в ноге то затухала, то усиливалась, но сама амплитуда ее была уже вполне терпима. Он снова погрузился в воспоминания…
* * *В жаркий июньский день Сергей лежал с учебником истории русской литературы в густой траве подмосковного леска. Вокруг него пестрели желто-фиолетовые цветы иван-да-марьи, росло подымались над травой стебли колокольчиков с нежно голубеющими цветками, сияли звездочки лесной гвоздики, кое-где белели лепестки ромашек.
Воздух был пронизан чириканьем и пеньем птиц. В разрывах зарослей орешника виднелся большой зеленоватый пруд, откуда доносились голоса и смех ребятишек.
Сергей читал, вернее, почитывал учебник, время от времени отрываясь, чтоб взглянуть на вершины лип и сосен, пронизанных птичьими голосами, взглянуть на пруд, на противоположный его берег, где плескались ребятишки и откуда они прыгали в пруд, а один из них с разбегу отрывался от берега и, успев перевернуться в воздухе, врезался в воду.
В нескольких шагах от Сергея из маленького, с двумя отверстиями дупла в стволе липы доносилось верещание птенцов. Несколько раз прилетала синица с кормом в клюве, взволнованно чирикала некоторое время, перелетая с ветки на ветку поблизости от гнезда. Видно, присутствие Сергея смущало ее. Но потом она все-таки залетала в верхнее отверстие дупла, вызвав своим появлением восторженное верещание птенцов, и через несколько мгновений вылетала из нижнего отверстия.
Близость пруда и низкое, ниже человеческого роста, расположение дупла делали жизнь этого синичьего семейства незащищенной и хрупкой, но это была жизнь, и взрослая синица делала то, что ей положено делать, — кормила своих птенцов.
Когда она прилетала, Сергей старался не шевелиться, чтобы она не волновалась, и исподтишка следил за ней. Каждый раз, прилетев, она звонким чириканьем выражала неприятное удивление, что Сергей все еще здесь, но потом влетала в верхнее отверстие дупла и вылетала из нижнего.
Сергей со вчерашнего дня жил на даче у своего приятеля по институту. Сейчас он был один, потому что товарищ его уехал на велосипеде в соседний поселок, куда мать послала его за продуктами.
Сергей чувствовал себя прекрасно. Предстоящий через три дня экзамен мало волновал его. Он считал себя достаточно подготовленным, да еще впереди три огромных дня.
Читая учебник, он чувствовал себя несколько умнее его содержания, улавливая места, где автор, огибая острые углы, упрощает смысл того или иного произведения, улавливал и те места, где автор не сознательно упрощал анализ, но просто сам понимал его беднее, чем понимал его Сергей. И это некоторое превосходство над текстом учебника доставляло Сергею удовольствие, не переходящее, как он думал, в самодовольство.
Кроме того, он чувствовал удовольствие от этого ленивого летнего дня, от лесной прохлады, где он был защищен от жары, он чувствовал удовольствие от ощущения здоровья своего оголенного (в одних плавках) тела, которое умеренно покусывали комары и иногда щекотали забредшие на него муравьи.
Внезапно на том берегу пруда раздался рокот моторов, и два грузовика, до отказа наполненные людьми, выехали на лужайку перед прудом. Из грузовиков с шумом, смехом, женскими визгами посыпались вниз люди.
Несколько человек стали сразу же сооружать костер, поставив рядом с местом будущего очага кастрюли, ведра и корзины с провизией. Из одного ведра торчали шашлычные шампуры. Несколько человек, вооружившись топором, отправились в глубь леса добывать дрова.
Большая часть приехавших роилась вокруг гармониста. Ему вытащили из кузова домашний стул, и он уселся на него, придерживая руками гармонь, покамест одна из женщин не положила ему на колени платок. После этого он поставил гармонь на колени и неожиданно (для Сергея) заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Роившиеся вокруг него люди, разделившись на пары, стали довольно неумело кружиться в вальсе. Мужчин не хватало, и многие женщины танцевали друг с другом. Все они, как заметил Сергей со своего берега, были пожилого возраста. Те, что не танцевали, образовав круг, глазели на танцующих.
Несколько молодых девушек, которых Сергей взглядом нащупал в толпе, постепенно соединились друг с другом, словно стянутые его взглядом, некоторое время отрешенно следили за танцующими, а потом спустились к воде. Раздевшись, с визгом, брызгая друг на друга, они полезли в воду.
Сергей оживился. Одна из них показалась ему хорошенькой. Яркие губы и яркие глаза ее Сергей почувствовал издали. Она доплыла до середины пруда и громко звала к себе подруг, но те не решались к ней подплыть. Сергей вырвал стебель колокольчика с самыми свежими и яркими цветами, заложил им книгу и, выйдя из рощицы, подошел к пруду.
Набрав воздуху, он нырнул в мутно-зеленую воду и, пока хватало терпения, в полной темноте плыл под водой в сторону этой девушки и наконец, шумно фыркнув, вынырнул рядом с ней.
— Ой, откуда вы?! — спросила она, озираясь, словно пытаясь определить место, с которого Сергей подплыл к ней.
— Оттуда, — кивнул Сергей на свой берег.
— А я туда смотрела, там никого не было, — ответила девушка.
Они оценивающе оглядели друг друга и остались друг другом довольны.
— Я нырнул, — сказал Сергей и, невольно вдохнув полной грудью, шумно выдохнул воздух.
— Надо ж, — протянула она, — а я под водой не умею плавать.
— Могу научить, — сказал Сергей.
— Научите, — ответила она, смело и доверчиво улыбнувшись Сергею.
— Тогда поплыли к тому берегу, — кивнул Сергей на противоположный пустынный берег.
Они поплыли к дальнему берегу пруда.
— Зойка! — кричали подружки спутницы Сергея, но та им сначала ничего не отвечала, а потом, обернувшись, изо всех сил крикнула:
— Я по-то-ом!
Сергей про себя улыбнулся этому странному возгласу: почему потом? И что потом? Берег, к которому они плыли, с одной стороны был покрыт зарослями камыша, а другая его сторона была пологая, с песчаной отмелью и лесом, близко подступавшим к воде.
На мелководье возле этого берега Сергей и в самом деле стал учить ее нырять, иногда насильственно погружая ее в воду, показывая, как надо двигать под водой руками и ногами, но из этого учения ничего не получалось. Как только Сергей ее отпускал, тело ее мгновенно всплывало над водой, и в лучшем случае лишь голова старательно была погружена в воду, а тело, ее юное, милое тело, всплывало над водой, и Сергею приходилось вталкивать его в воду и иногда продолжать поддерживать его под водой. Занятие это было не столько полезным для учебы, сколько приятным для Сергея, по меньшей мере. Во всяком случае, он учил ее нырянию, а она соглашалась учиться до тех пор, пока они оба порядочно не промерзли.
Они вылезли на берег и улеглись на траве. Тот берег пруда, где остановилась компания спутницы Сергея, сейчас едва был виден. Но из-за зарослей камыша и нескольких ветел, росших у самой воды, подымался дым разожженного костра, была слышна гармошка и отдельные возгласы. Судя по пиликанью гармошки, какая-то из женщин перешла на частушки, и, видно, частушки, во всяком случае некоторые из них, были достаточно солоны, потому что время от времени оттуда доносились всплески смеха.
