Лев Правдин - Ответственность
— Да, — сказала Валя. — Это первая его книжка, он мне писал, что должна скоро выйти.
Сорвала обертку. На обложке красный самолет таранит черный, немецкий. На фоне багрового фронтового зарева. А. Пантелеев. «Огненный черт».
— Это про нашего партизанского летчика, — сказала Валя. — Его фамилия была Ожгибесов. А немцы по-своему его фамилию перевели: «Огненный черт». Дал он им такого жару!..
Девочка погладила книжку.
— Господи, какие люди были отчаянные! Отважные. Про Сашу тоже рассказывали: весь он истерзанный, фашисты его так… А он никого не выдал. А мы живем, забот не зная… Дадите потом почитать, Валентина Семеновна?
Выпроводив секретаршу, Валя задумалась. Она не забыла и никогда не забудет, каким она увидела Сашку в тот день, когда его, полумертвого, принесли в лагерь. Спина вся в кровавых клочьях. Кто-то из партизан сказал: «Ни черта они с нами не сделают». Бакшин притих, как перед грозой, и Вале показалось, будто у него блеснули слезы. У Бакшина слезы! Она и до сих пор думает, что ей, конечно, это только показалось. А потом, когда Сашка приехал к ней в леспромхоз и стал работать конюхом, все в семье приняли его как своего, и он так себя повел, что никто и не подумал бы, что он в семье — чужой человек. И в леспромхозе он считался своим, все его любили и уважали как дельного работника. Стали жить. Родился у Вали сын, и она назвала его Иваном. В честь погибшего отца. А через год поступила в пединститут, продолжать учебу.
Сашка в это время уже учился в школе. В седьмом классе его сочинения восхищали и товарищей, и учителей. Он начал печататься сначала в районной газете, потом в областной и даже в журнале. Потом появилась небольшая повесть в сборнике «Бойцы вспоминают», и это окончательно определило его судьбу. Сейчас он учится в Литературном институте и вот напечатал первую книгу.
«Это первая книга, — прочитала она на обороте титульного листа, — бывшего разведчика А. Пантелеева о советском асе, отважном летчике А. Ожгибесове, который, сначала летая на своем потрепанном пассажирском самолете, обеспечивал надежную связь партизанских отрядов с Большой землей. Автор летел с Ожгибесовым, когда самолет, подбитый фашистским стервятником, совершил вынужденную посадку на вражеской территории. Тогда разведчик Саша Пантелеев вывел из окружения раненого летчика и всех своих спутников».
Конечно, телефон не дал ей продолжить. Вздохнув, она закрыла книжку. Звонил из обкома заведующий промышленным отделом, спрашивал, как дела на строительстве комплекса. Она ответила, что сводка за прошедший день послана. Тогда он сообщил новость:
— А ты знаешь, что к вам в Сосновые Горы выехала комиссия из главка?
— Когда выехала?
— Вчера вечером. Сегодня будет у вас.
— Ну что же, встретим.
— Каково у вас мнение о Емельянове?
— Инженер очень толковый. Молодой коммунист.
— Ты его хорошо знаешь?
— Очень хорошо. С его матерью вместе воевала. Она у нас в партизанском отряде врачом была. Сейчас в областной клинике. Хирург.
— Вот ты все так хорошо знаешь, а как получилось, что этот Емельянов своим письмом вызвал комиссию? А мы вроде и ни при чем? Надо разобраться в этом деле…
— Да во всем я уже давно разобралась и вам докладывала. Емельянов прав, но у строителей своя точка зрения, а они подчиняются главку.
— Кому они подчиняются, мы знаем. А коммунисты у кого на учете?
— Ну, у меня…
— Вот и действуй.
Положив трубку, она еще раз вздохнула и выдвинула ящик стола, чтобы положить туда книгу, но раздумала и сунула ее в старую полевую сумку, которая в ее руках напоминала дамскую сумочку, какие только что начали входить в моду. Девчонки их на плечо вешают. А что они носят в сумках? Зеркальце, конечно, ну, пудру, духи, может быть. Все это и у нее есть. Вспомнив про зеркальце, она вынула его и с тревогой заглянула в его таинственную глубину. Круглое лицо, совсем девчоночье, если бы не глаза и эта вертикальная морщинка между бровями. Глаза, которым не всегда, когда хочется, она позволяет улыбаться. Хотя она твердо усвоила, что не внешний вид, не выражение лица и даже не ее настойчивость определяет успех порученного ей дела, но все же по платью, как говорится, встречают. На работу она всегда являлась в сером или зеленовато-синем костюме и чистейшей белой блузке. Обувь — по сезону: туфли на каблучках или боты. Иногда — в дорогу по району — сапоги. Ее считают модницей, но осуждать не решаются — так сильно было уважение, которым она пользовалась, благодаря не только одним своим деловым качествам. Ее биография и верность прошлому многим ставились в пример, хотя и вызывали некоторое удивление; такая молодая, всего тридцать с небольшим, интересная, образованная и — одинокая. Удивлялись и осуждали. Но вряд ли кто-нибудь догадывался, как тяжело жить одним только прошлым в тридцать один год.
Повздыхав над зеркальцем, так что его поверхность слегка затуманилась, отчего глубина сделалась еще таинственнее, Валя бросила его в сумку. Щелкнул металлический наконечник ремешка. Она раскрыла блокнот с пометками на сегодняшний день. Все эти дела придется отставить и срочно выехать в Сосновые Горы. Она позвонила и сказала секретарше:
— Николай Николаевич пришел? Попроси его ко мне…
Снова телефон. Междугородная. Она махнула рукой.
— Я слушаю, — проговорила она и, узнав голос Емельянова, спросила: — Ты откуда?.. В городе?.. Как же так? А к вам комиссия…
— Знаю. Мне здесь в управлении сказали, они не думали, что комиссия так сразу выедет в Сосновые Горы. Да не в этом дело. Комиссию возглавляет Бакшин.
— Что? Наш Батя!..
Сене показалось, что, заглушая гудение проводов, в ее голосе прозвучали и восторг, и удивление, и даже, кажется, испуг. Но он твердо заявил:
— Я буду стоять на своем, до конца.
— Хорошо, — ответила Валя. — Как мама?
— Я еще ее не видел. Да, она сказала, что к ним в клинику привезли Ожгибесова. — Он ожидал нового взрыва удивления или хотя бы заинтересованности, но услыхал ее ровный четкий голос:
— Удивительный сегодня день. Столько в него ворвалось прошлого, и все сразу. Утром я получила книжку, наш Сашка написал. Про Ожгибесова. «Огненный черт».
— Это что, такое название? Здорово?
— Да. Слушай, а что с ним? С Ожгибесовым?
— Мама сказала, ничего особенного. Старые раны.
И снова ровный, четкий голос, несколько назидательный:
— Старые раны? Они, мой дорогой, самые больные. Поверь мне. Даже если и совершенно затянулись.
— Ладно, поверил. Когда увидимся?
— Сейчас поеду на стройку, встречусь с комиссией. Не беспокойся. Как у нас говорилось, наше дело правое, мы победим.
— Был такой лозунг.
— Это не лозунг. Это у нас навечно. Ну, до скорой встречи. Маме привет и Ожгибесову, Ты его навести в больнице, слышишь? Обязательно.
ЗАПАС ПРОЧНОСТИ
Сеня посмотрел на часы — мама ждет его в больнице, это недалеко от управления, и он решил сначала забежать к Юртаеву, который работал здесь же, но никакого отношения к Сосногорскому комплексу не имел. Сене просто хотелось повидать старого друга и морально подкрепиться перед решающим боем.
В просторном управленческом коридоре он встретил Марину — жену Юртаева. Она устремилась к Сене, нарядная, улыбчивая, благожелательная. Ничуть не изменилась с тех пор, когда училась вместе с Сеней в музыкальном училище. Она окончила консерваторию и сама стала учительницей, но Сене казалось, что она все такая же, как и была, — самая добрая девчонка и самая восторженная.
— Сенечка, родной, ты приехал?.. — порывисто обняла Сеню и смутила щедрым, душевным поцелуем.
— Ты, Маринка, прямо как…
— Замолчи, замолчи! Твои сравнения все я знаю! Ты когда приехал?
— Только что. Ты к Володьке?
— Ох, Сенечка, ты же знаешь наше училище. Мир фальшивых звуков. Сегодня программу выпускного вечера будем составлять, все переругаемся. — Она так рассмеялась на весь коридор, будто сказала что-то очень веселое. Подхватив Сеню под руку, она потащила его к юртаевскому кабинету, доверительно нашептывая: — Как только у нас в училище что-нибудь намечается, мероприятие или скандал, я всегда к Володе забегаю, бодрости набраться.
«И я тоже», — подумал Сеня и, не скрывая зависти, сказал:
— Хорошо живется Володьке…
Чуткая Марина только и поняла, что ему живется не так хорошо, как ее мужу.
— Сенечка, бедняга. — Погладила руку и тут же счастливо рассмеялась: — Володька мой решительный, и отважный, и верный, и ты будь таким же, — проговорила она, продолжая поглаживать его руку, осторожно спросила: — А ты как? Чем-то ты встревожен?
Вместо ответа он ударил ладонью в дверь кабинета.
— Ого! — приветствовал их Юртаев и спросил у жены: — Ты где его поймала, этого возмутителя сосногорского спокойствия?
![Лев Гумилевский - Собачий переулок[Детективные романы и повесть]](/uploads/posts/books/152078/152078.jpg)