Игорь Всеволожский - В морях твои дороги
— Скажите, пожалуйста, — спросил я, — где нам найти товарища Брегвадзе?
Девушка обернулась, ахнула, словно увидела привидение, выронила жердочки и веревки и, вскочив, поломала два или три цветка:
— Не-ет, клянусь здоровьем папы! — воскликнула она изумленно и радостно. — Вы что, друзья, с неба свалились?
— Стэлла? — опешил Фрол.
Да, это была наша Стэлла! И она, схватив Фрола за руки, закружила его, звонко крича: «Я вчера лишь приехала, вчера лишь приехала!»
Потом, чмокнув Фрола в обе щеки, устремилась ко мне.
— Нет, подумать только, вы оба здесь!
Она собиралась было и меня закружить, но вдруг опомнилась и лицо ее стало печальным.
— Никита, горе-то какое!.. Мы все плакали: я, мама, папа! Мы твою маму очень, очень любили…
Слезы ручьем брызнули у Стэллы из глаз, и она уткнулась лицом в мохнатый ствол пальмы. Славная девочка, с доброй, отзывчивой к чужому горю душой! Наконец, она успокоилась, притянула меня к себе и поцеловала в лоб: «это — от папы», еще раз в лоб: «это — от мамы», и в обе щеки: «от меня». Лицо ее было мокро от слез. И вдруг она спохватилась:
— Надо же позвать Антонину!
Она устремилась к террасе, а Фрол попросил:
— Кит, ущипни меня. Сплю я, что ли, или не сплю? Как Стэлла здесь очутилась?
— Она же сказала: приехала к Антонине в гости!
— Удивительнейшее совпадение! — недоумевал Фрол.
А Стэлла уже тащила к нам Антонину, загорелую и счастливую.
— Приехал! — воскликнула Антонина. — Приехал, — повторила она, словно не веря своим глазам. — Милый мой, мой родной… — это было сказано неслышно для Фрола и Стэллы, одними губами. Но тут же, не выдержав, зажмурилась и кинулась мне на грудь. — Как я счастлива! — сказала она, поднимая сияющие глаза. — Надолго?
— На целый большущий день!
— На один только день!
— Вот и я говорю, генацвале, стоило приезжать на один только день! — подхватила Стэлла, но тут же поправилась: — Стоило, стоило! Молодцы, что приехали! И как все хорошо получилось! Не-ет, но как же мне повезло! Подумать только, совсем ехать не собиралась, да тетя вдруг говорит: «Поезжай, навести Антонину, ты, наверное, соскучилась по подруге». И дала денег. Клянусь здоровьем папы, я от счастья чуть тетку не задушила в объятиях и сразу помчалась на поезд! Ну, рассказывайте же о себе, мальчики. Не знаю, как от Никиты, а от Фрола не дождешься и строчки. Я ничего не знаю, как вы плавали, где побывали… Фрол, начинай, я сгораю от нетерпения!
Фрола не надо было долго упрашивать. Наши плавания на «Севере» и «Кронштадте» были расписаны самыми яркими красками. Девушки только ахали, когда Фрол рассказывал, как я чуть было не сорвался с реи, но он меня вовремя подхватил. О «Риге», горевшей на минном поле, было рассказано так, что можно было подумать, что мы сами спасали с теплохода ребятишек и женщин.
— Пойдемте, я вас познакомлю с дядей, — сказала Антонина.
Борис Константинович Брегвадзе, сухощавый человек с очень загорелым лицом и курчавыми волосами, спустился в погреб и принес поднос с фруктами прошлогоднего урожая. Мы сидели в большой пустой комнате с белыми стенами за квадратным столом и лакомились апельсинами, грейпфрутами, мандаринами со сладкой кожицей и сладкими лимонами. В комнатах не было ничего лишнего: простой рабочий стол, карта на стене со шнурком, отмечавшим границу распространения цитрусовых, самшитовая полка с книгами, простая железная койка. В широкие окна были видны деревья, сгибающиеся под тяжестью созревавших плодов, горы, покрытые лесом, и море, ярко освещенное солнцем.
Борис Константинович хвалил Антонину:
— Рекомендую: мой незаменимый помощник.
Он извинился и ушел к себе в кабинет — у него было много работы.
Стэлла принялась рассказывать о своем институте, о том, что в электровозах новой конструкции будет частица ее труда. Она так и сыпала специальными терминами, которые нам было трудно понять.
— А ты знаешь, Фрол, я водила поезд через Сурамский перевал. Правда, не сама, — тут же созналась она, — я была лишь помощником, но ты знаешь, как это опасно, второкурснице не доверят. И отец ехал в поезде и всем говорил: «Понимаете, сижу в вагоне, а сердце рвется вперед, посмотреть: как там моя Стэлла?» И он на каждой станции выбегал из вагона и чуть было не отстал в Хашури от поезда. Антонина, ну что ты молчишь?
Но как могла Антонина вставить хоть слово?
— А теперь, — предложила Стэлла, вдоволь наговорившись, — я угощу вас грузинскими блюдами. Вы, наверное, соскучились по ним, мальчики?
И она исчезла за дверью.
— Фрол! — позвала она через минуту. — Фрол, иди-ка сюда, мне скучно. Неужели ты думаешь, что я могу выдержать полчаса одиночества?..
Фрол пошел в кухню. Антонина взяла меня за руку.
— Я все думала: как ты один там, на Кировском?
Я ответил, что старался не бывать дома.
— Да, я знаю, — тебе тяжело. Хорошо, что у тебя есть такой друг, как Фрол…
В кухне что-то упало и разбилось.
— Не-ет, какой ты неловкий! — воскликнула Стэлла. — Лучше бы я тебя не звала в помощники!
— Ты помнишь, я тебе рассказывал, Антонина, как мы с отцом встречали корабли в Севастополе? Рядом с нами на Приморском бульваре стояли старик и маленькая заплаканная старушка. Она махала платком, а старик — фуражкой. И я думал тогда: вот вырасту, выучусь, буду уходить в плавания и, возвращаясь в порт, стану смотреть в бинокль: и отец и мать так же, как эти два старика, меня встретят. А теперь…
— Фрол, скажи им, чтобы накрывали на стол! — послышался голос Стэллы. — Все готово, посмотрим, что они по этому поводу скажут!
Фрол появился смущенный:
— Я соусник разбил.
Мы постелили скатерть, достали из буфета тарелки и вилки, а Стэлла с торжествующим видом принесла чугунок.
— Посмотрим, как вы оцените мою каурму! Антонина, достань же вино! Настоящее кахетинское, мальчики! Борис Константинович просит прощенья, у него срочная работа.
Через минуту мы чокались кахетинским и похваливали каурму — превкусную, наперченную баранину.
— У нас в институте, — рассказывала Стэлла, — есть кружок изобретателей, им руководит лауреат Сталинской премии Нахуцришвили, инженер. Он говорит, что я в конце концов изобрету что-нибудь полезное. А почему вы не пьете? Разве плохое кахетинское?
Она подняла свой бокал:
— Поздравьте меня. Я, может быть, выйду замуж.
— Что? — опешил Фрол, роняя вилку.
— Подними, Фрол, ты что-то уронил. Да, я, кажется, выйду замуж.
— Что?! — повторил Фрол, меняясь в лице.
— Не-ет, тебя это удивляет? Мама вышла за папу, когда ей было семнадцать лет, а мне уже — девятнадцать.
— Ну, и глупо! — выдохнул Фрол.
— Что — глупо?
— Так рано выходить замуж. Институт сначала окончи. А… а за кого ты выходишь?
— Фрола это интересует?
— Нет, нисколько. Выходи, за кого хочешь!
Фрол с такой силой поставил бокал, что чуть не обломал ножку.
— А ты помнишь, Фрол, как ты мне объяснялся в любви?
— Кто, я? Никогда.
— А ты вспомни получше.
— Тут и вспоминать нечего.
Тогда Стэлла с лукавым видом достала пожелтевшую, смятую записку и показала нам. Корявым почерком, — таким Фрол писал, когда только пришел с флота в Нахимовское, — было написано:
«Я помню чудное мгновене передо мной явилась ты как мимолетная виденья, как гений чистай красоты В томленях грусти безнадежной в тревогах шумной суиты звучал мне долго голос нежный и снились милые черты Стэлла дорогая я очень хачу тебя видеть напиши ответ сообчи когда Остаюсь Фрол Живцов».
— Вот как ты расправлялся в Нахимовском с Пушкиным!
Фрол покраснел, как хорошо сварившийся рак, а Стэлла великодушно порвала записку.
— А все же любопытно, за кого ты выходишь? — спросил Фрол, отказываясь от каурмы и отодвигая тарелку. — За какое-нибудь ничтожество?
— Ох, какой ты злой, Фрол! Почему — за ничтожество? Он — замечательный человек, умный, талантливый, добрый, любезный, никогда не говорит грубостей, никогда не старается со мной ссориться.
— Кто? — побагровел Фрол.
— Ого! Ну, хорошо, в этом нет никакого секрета: он — лауреат Сталинской премии, руководитель кружка в институте, инженер Акакий Нахуцришвили. С тебя довольно? Погоди, — предупредила она Фрола, пытавшегося вскочить, — ему шестьдесят два года, и он говорит, что если бы он был на тридцать два года моложе, он бы сделал мне предложение и немедленно бы на мне женился!
Она расхохоталась от всей души, весьма довольная тем, что ей удалось подразнить Фрола.
— Фрол, милый, — сказала она насупившемуся Фролу, — да неужели ты думаешь, что я выйду замуж, пока не окончу институт и не встану на ноги? Я никогда в жизни не буду зависеть от мужа! И неужели ты думаешь, — она сделала паузу, — что я выйду за кого-нибудь замуж без твоего разрешения?
