Илья Маркин - На берегах Дуная
— Давай, Коля, допьем-ка бутылочку, а? — весело предложил инженер.
— Нет, — так же весело улыбаясь, покачал головой Аксенов, — нам с тобой нужны светлые головы, без единого пятнышка.
— Разрешите, товарищ гвардии майор? — раздался от двери знакомый голос.
— Заходи, Буканов, заходи, — шагнул Аксенов навстречу шоферу.
— Я доложить пришел, — переминался с ноги на ногу Буканов, — машину я проверил. Мотор — как часы! Восемьдесят километров в час без звука.
— Ну и что? — не понимая, спросил Аксенов.
— Так вот я и говорю: восемьдесят километров это так, шутя, а то и все сто жиманем.
— Замечательно. Очень хорошо. С такой скоростью и поедешь.
— Да поехать-то я, конечно, поеду, — мялся Буканов. — Только вот ведь это как… Ну… В общем мне в машину четырех человек сажают.
— Ну и правильно.
— Чего ж тут правильно-то? А вы где поедете? — выговорил, наконец, самое главное Буканов и, не мигая, посмотрел в лицо майора.
— А я на другой поеду, — ответил Аксенов и почувствовал, что под внимательным взглядом Буканова у него по всему телу пробегает дрожь.
— Знаете что, товарищ гвардии майор, — отчаянно взмахнув рукой, подступил Буканов к своему начальнику. — Вы думаете, мы ничего не знаем. Все, кто на складе, знают, что порешили вы. Солдаты сейчас все придут к вам. Это никуда не годится — одним вам оставаться.
Буканов был неузнаваем. Непреклонный и требовательный, стоял он перед майором навытяжку и сверлил его взглядом.
— Так что же хотят солдаты? — спросил Аксенов.
— Всем вместе выбираться отсюда. Вот, — отрубил шофер и тихо добавил: — Нельзя же, товарищ гвардии майор, жизнь же у вас впереди, война-то кончается.
Аксенов хотел было ответить, что он выполняет приказ и поступать по-другому не имеет права, но слова эти показались чужими и не совсем искренними. Он обнял Буканова и тихо заговорил:
— А ты думаешь, мне жить не хочется? Вот поэтому мы и решили так. Все вы должны уехать и уедете — и никаких разговоров. Передай это всем, и чтоб больше ни одного звука!
Последние слова он проговорил, стиснув руки Буканова. Шофер вполголоса спросил:
— Разрешите итти?
— Да. Иди.
Инженер, склонив голову, рассматривал что-то на полу. Аксенов долго всматривался в его волосы. Потом встревоженно спросил:
— Иосиф, а ты давно седой?
— Я? Седой? Ты что? — усмехнулся Незнакомцев.
— Да ты посмотри. У тебя же половина седых волос.
— Шутки, — отмахнулся инженер.
— Какие шутки! Всмотрись, — подал ему карманное зеркальце Аксенов.
Незнакомцев долго рассматривал голову, то поднося зеркало к самому лицу, то отдаляя его от себя и взъерошивая волосы.
— Вчера ничего не было, — вздохнул он и, бросив зеркало на стол, отмахнулся, — а впрочем, чепуха все.
Чуть слышно прозвонил телефон. Аксенов взял трубку и узнал голос генерала Воронкова.
— Да, я, товарищ генерал… Слушаю, я, Аксенов… Слушаюсь! Выезжаем. — Аксенов с трудом поднялся с кресла. Он сам не мог понять, что случилось, но чувствовал такую расслабленность, что с трудом прошел к двери и, опираясь на поручни, поднялся по лестнице. Только на морозном воздухе почувствовал он облегчение и огляделся вокруг. На западе не утихал бой. За ночь он приблизился, и теперь доносились пулеметные очереди.
Буканов, словно зная обо всем, подбежал к Аксенову:
— Едем, товарищ гвардии майор?
— Да. На твоей машине.
Незнакомцев закрыл комнату, поставил к ней часового и за себя оставил командира саперного взвода, приказав ему никого не подпускать к складу.
Буканов лихо подкатил к майорам и, высунувшись из кабины, что-то говорил подбежавшим к нему шоферам.
— Ну, давай свои восемьдесят километров, — сев в машину, сказал Аксенов шоферу.
— Хоть сто, если нужно, — весело ответил Буканов и плавно тронул автомобиль.
— Зачем же нас вызывают? — проговорил после молчания Незнакомцев. — Неужели остановили немцев?
Аксенов тоже все время думал об этом, но ответить на вопрос не мог.
Возле оперативного отдела штаба армии майоров встретил адъютант командующего и передал, что их ждут на заседание Военного совета.
Аксенов и Незнакомцев прошли в дом командующего. В кабинете сидели генерал армии, член Военного совета и начальник штаба.
По утомленным лицам генералов было заметно, что никто из них не спал. Когда Аксенов и Незнакомцев вошли в кабинет и доложили о своем прибытии, Алтаев рукой показал им на стулья и продолжил прерванный разговор:
— …Вот-вот оборона кавалерийского корпуса будет прорвана. Все наши силы и средства введены в бой. Сейчас положение могут спасти только крупные резервы, а их нет. Маршал Толбухин передал мне, что Ставка подчиняет фронту танковый и стрелковый корпуса. Но они еще на марше, далеко от нас. И даже когда они подойдут, их нужно переправить через Дунай, а это очень нелегко. Нам нужно продержаться сутки, максимум двое суток.
Шелестов усталыми глазами смотрел на командующего. Он был бледен. Седина изморозью подернула темные волосы. Он сжал руку в кулак и, резко отпустив пальцы, проговорил:
— Продержаться сутки! Только сутки. Но как? Чем? Откуда взять силы и средства?
— Снять с других участков мы ничего не можем, — не поднимая головы заговорил Дубравенко, — везде и так жиденько. А противник может ввести в бой новые дивизии. Сейчас у немцев на подходе одна пехотная дивизия, она перебрасывается из Италии. Возможно, уже подошли или на днях подойдут танковые дивизии из Арденнского выступа, с англо-американского фронта. Девятнадцатого января оттуда ушли последние дивизии шестой танковой армии «SS» и пятой танковой армии…
Дубравенко откинулся на спинку стула и смотрел то на командующего, то на члена Военного совета, и Аксенову казалось, что генерал-лейтенант и словами и взглядами пытается убедить их в чем-то самом важном и существенном.
— Так что ж все-таки нам делать? — перебил его Алтаев. — Сложить руки и ждать, когда немцы окончательно сомнут кавалерийский корпус и прорвутся в Будапешт?
Дубравенко молчал. Шелестов прищурил глаза. На лбу Алтаева сбежались две глубокие поперечные морщины.
— Если говорить вообще, то взрыв трофейного склада боеприпасов полностью спасет положение армии, — проговорил Дубравенко и облегченно вздохнул. Казалось, эту мысль высказал он после мучительной борьбы и теперь радуется, что наконец-то сказано самое страшное.
— Взрыв склада… Взрыв склада… — повторял Алтаев, — взрыв склада. Докладывайте, что на складе, — кивнул он Аксенову и Незнакомцеву.
Майоры одновременно встали и также одновременно подошли к столу.
— Противник к складу еще не подошел, но бой идет на подступах, — первым заговорил Аксенов, — если задержать его на флангах и отвести наши войска, то он рванется, втянется на территорию склада и в прилегающие к нему районы, и это будет концом наступающей немецкой группировки. Взрыв уничтожит всю ее живую силу и технику.
— А какова будет сила взрыва? — спросил Алтаев Незнакомцева.
— История вряд ли знает взрыв такого огромного количества сильных взрывчатых веществ, — спокойно ответил инженер. — По предварительным подсчетам, в радиусе более десяти километров будет уничтожено все живое, в радиусе более пятнадцати километров будет уничтожено все, что находится на поверхности, не укрыто под землей и в крепких сооружениях. Общий радиус действия взрыва примерно двадцать — двадцать пять километров.
Командующий, член Военного совета и начальник штаба склонились над картой. Генерал армии циркулем обводил круги вокруг склада.
— Следовательно, от наших войск нужно освобождать территорию сорок на сорок километров, — проговорил Дубравенко.
— Да, не меньше, — согласился Алтаев, — но это все пустяки. Технически это можно сделать за одну ночь, даже днем отведем войска — и немцы ничего не поймут. Еще лучше днем. Мы им продемонстрируем такое бегство, что Гитлер сразу объявит о нашем разгроме.
Круг за кругом обводил он на карте жирные красные линии. Они отсекали от места, где расположен склад, равнину, дороги, населенные пункты.
— Пишите, Аксенов.
Он диктовал названия населенных пунктов, перечислял, сколько в них домов, и смотрел, как под карандашом Аксенова вырастает столбик цифр.
— Да, ужасная картина, ужасная, — пододвинув к себе книгу, заговорил он, — взрывом будет уничтожено пятьдесят населенных пунктов, из них двадцать четыре крупных, с числом домов от двух до трех тысяч… Всего будет сметено с лица земли более пятидесяти тысяч жилых домов.
Он резко отодвинул от себя книгу и встал. Стул с грохотом упал на пол. Шелестов запустил пальцы обеих рук в волосы и ладонями сдавливал голову. Темные, с проседью волосы текли меж пальцев и рассыпались, искрясь, словно наэлектризованные. Дубравенко оперся руками о стол, хотел, видимо, привстать, но какая-то тяжесть снова придавливала его к стулу.
