Евгения Леваковская - Нейтральной полосы нет
— Мог бояться, — кивнул Корнеев. — Я посмотрел на Шитова вчера в отделении. Истерик, позер, перепуган был страшно. Занесло же дурака! Я думаю, с ним тебе не много возни будет, — сказал он, разумея будущую работу Вадима с обвиняемым, когда останутся они один на один, протокол — третий.
Оба помолчали, оба подумали о Громове. Вот эта щука помотает. Ведь пока против Громова нет доказательств. Арестуй его, вызови на допрос — он рассмеется в лицо. Вся кропотливая, удачно выполняемая работа Никиты — ведь ее к делу не подошьешь. Встречаются в делах короткие справки: «Сведения добыты оперативным путем». Никите нелегко добывать эти сведения, но любое из них должно быть документально доказано, подтверждено в процессе расследования.
После болтовни Шитова о том, что Громов считал «удобной», как прикрытие, беременность Волковой, столь ясно отразившуюся на ее внешности, ни Вадим, ни Корнеев не сомневались в том, что именно ей мог Шитов передать похищенное. Сверток, вероятно сумка, должен был быть небольшой. Беременная женщина, идущая с сумкой, к тому же местная жительница с паспортом и пропиской… Вполне. Звучит. Это должно было произойти где-то неподалеку, но не рядом с домом Вознесенских. Около дома Волкову никто не видел. Да. Это — вполне.
Так же ясно было, что в будущем ограблении кассы, которое, несомненно, готовит Громов, свою колосовскую компанию он использовать не собирается. Теперь понятно, зачем ему нужен Никита. Он опять-таки не хочет излишне маячить сам, он и здесь не намерен быть исполнителем. А может быть, вполне резонно опасается ревности Волковой. Но одного Никиты ему мало. Ему нужен по крайней мере третий. Скорее всего, этот третий у него есть, иначе бы он не торопил так Никиту. Ведь он рассчитывает провести операцию до последних чисел августа, до отъезда кассирши.
— Захомутал Никита кассиршу, — не без гордости сказал Михаил Сергеевич.
— Как бы его не захомутали, — на сей раз сердито перебил его Вадим.
До сих пор Вадиму не ясно было, что произошло у Никиты на даче с барометром, что встревожило тетку Ирину, но неприятное ощущение жило в нем, и он знал, что еще выпотрошит Никиту как следует быть по этому поводу. Пока все руки не доходят.
Корнеев ни о каких барометрах не ведал, а работой Никиты вообще был доволен и не совсем понимал излишнюю, как ему казалось, придирчивость Вадима. Объяснял ее суховатой щепетильностью, известно, свойственной старшему Лобачеву.
Когда позвонил Никита, подошел Корнеев. Он разрешил Никите прийти. Только не через центр, чтобы без «хвоста».
— Что я, маленький? — Никита обиделся. И свои, и Громов — все его азбуке учат.
— Думаю, к ночи-то никто не будет его искать, — сказал Вадим.
— А у него алиби. У тетки был.
Пока Никита кружным путем бежал к ним, обида его прошла. Пусть не у тетки Иры, так у своих, его долгий-долгий выходной продолжался.
Ему предложили чаю и на всех широтах бессменные рыбные консервы. Он поел, попил.
Сообщение его о приобретении профессора Качинского не вызвало всплеска интереса, но и не было отвергнуто. Во всяком случае, об этой, судя по словам понимающей Ирины Сергеевны, весомой коллекции они ничего не знали, с владельцем ее не беседовали. Стало быть, надо это сделать, вот и все!
— А что, если попросить сделать это Ирину? — после некоторого молчания медленно проговорил Вадим.
Корнеев быстро и вопросительно взглянул на него.
— Поясню, — сказал Вадим. — Мы совершенно не знаем этого Качинского. Из отдельных высказываний Ирины у меня не сложилось о нем впечатления как о приятном, коммуникабельном человеке. Не обязательно с должным пониманием он может относиться вообще к нашей работе. После разговора с нами он может испугаться за свою покупку, они ведь фанатики, эти коллекционеры…
— Логично, — сказал Корнеев. — А Ирина Сергеевна?
Незаконченность фразы его была понятна. Пусть и многолетняя дружба, а согласится Ирина Сергеевна выполнить непосредственное от них поручение? Что греха таить, возникает у некоторых, в том числе истинно интеллигентных людей, странная неловкость, боязнь неэтичности, что ли, если просит их милиция о конкретной помощи. Да, конечно, все за соблюдение паспортного режима и сами вполне исполнительны. Но попробуйте спросить, живут ли в подъезде люди без прописки? Лицо закаменеет, ответ один: «Я не знаю». А сами бранятся и ворчат, потому что над головой топот и попойки, потому что хозяева комнату сдали за хорошие деньги, но неведомо кому.
Вадим не стал клясться-ручаться, но сказал, что сам сходит к Ирине Сергеевне и поговорит.
— Ох, Вадька! — спохватился Никита. — Ты только виду не показывай, когда ее увидишь. Я влип. Она просто ужасно выглядит.
Но на эту тему им некогда было сейчас рассуждать.
— А в общем, еще подождем-посмотрим, да пора и вспугнуть, — вернувшись к троице, сказал Вадим. — Хватит им. Побегали. А то не сегодня-завтра Громов решится да на эту кассиршу выйдет сам.
— Ну и что? — тихо спросил Никита.
— Ну и мы в наблюдателях, как он будет кассу брать, да?
— Через кассиршу он кассу не возьмет.
— Конечно! Перед тобой она уши развесила, а его как увидит, милицию вызовет?
Вадим шутил, в дыму и не замечая, что Никита покраснел.
— В общем, так. Проследить, как будут реагировать Шитов и Громов на задержание. Вполне возможно, что Громов испугается, и вспугивать его не придется. Если понадобится вспугнуть, Никита скажет, что несколько раз видел возле себя на базаре какого-то типа. Этого наверняка будет достаточно, но после этого Громов, несомненно, запретит Никите вертеться на базаре. Сие надо учесть и перенести встречи с Корнеевым в другое место.
Очень бы желательно угнать, кто у Громова третий (как минимум третий, а то и с дублером) для кассы. К колосовскому делу он почти, наверное, отношения не имеет, но существует такая немаловажная задача, как предотвращение преступления.
Можно надеяться, что эпизод с милицией не пошатнет контакт Шитова и Волковой с Никитой. Учесть, что между этими двумя нет ничего похожего на дружественные отношения, а следовательно, на откровенность каждого из них можно рассчитывать лишь в отсутствие другого.
— Ну, теперь наводите критику, да я пойду, мне еще чесать через весь город, — сказал Никита.
Вадим поулыбался. С первых лет работы Никиты у них троих было заведено: Вадим и Корнеич разбирают его действия в той или иной операции и, как выражался Никита, «наводят критику».
— Вербовался ты у Громова лихо, — подумав, серьезно и одобрительно начал Корнеев. Он вытащил свой знаменитый блокнот с пунктирами и вавилонянками и читал его как шифровку. — Все на грани, все на острие, но в таком деле без острия редко обходится. Вот. — Толстый палец Михаила Сергеевича мягко постучал по какой-то пометке, и он отложил блокнот на стол. — С фамилией журналистки мог произойти прокол. И «Плейбоя» я бы на твоем месте на кон не ставил. Тебе даны фотографии двух шлюшек? Даны. Вот твой и уровень. А журналистка с «Плейбоем» не на твоем траверзе. Прошло, а могло не пройти. У него мать — артистка, связей до черта. Могло не пройти. Понял?
— Понял. — Сказано это было смиренно, с пониманием.
Корнеев посмотрел на молчащего Никиту. Южным солнышком опалило, морским ветром обдуло, а все же порядочно усталости легло на лицо. Верно сказал Вадим. Несколько строчек, может быть, и окажутся в очередном томе дела: «Сведения добыты оперативным путем». А чего она стоит, эта добыча?
— Не нравится и мне эпизод с журналисткой, — медленно проговорил до того молчавший Вадим. — Ох, как не нравится мне этот эпизод!
Он сказал, не глядя на Никиту. Встал, отошел к распахнутому в ночь окну, повернулся спиной, а у Никиты душа была в пятках. На дне пяток. Как это Маришка маленькая говорила: слов нет, одни буквы остались.
Ведь кажется, и скрывать нечего, а вот есть что-то, за что, как маленькому, стыдно перед братом. Но, может быть, Вадим совсем и не об этой клятой даче?
Никита не знал, что Ирину судьба занесла на эту же дачу, и тетка подняла панику.
— Ну, ладно, — сказал Корнеев, снова беря блокнот. — Поехали дальше. А дальше, скажу я тебе, по-моему все нормально. Длинно только на встречах говоришь. Короче надо. Гораздо короче, И быстрее. Ладно, тут базар, курорт, все шатаются неторопко. А в других условиях тебе туго придется. А в общем, все нормально.
В устах Михаила Сергеевича это была наивысшая похвала, Никита приободрился. Да и Вадим отвернулся от душистого окна как ни в чем не бывало и вытащил из кармана бумажку.
— Вот, — сказал он, — для тебя специально выписал. Мастер о шахматах говорит, так ведь и мы своего рода шахматные партии разыгрываем. Послушай: нужно уметь создавать такие ситуации, где противник может, должен ошибиться! Нужно измотать его, заставляя все время решать сложные проблемы.
