Николай Кузаков - Красная волчица
— Андрей, бегом дуй за конями. А вы делайте носилки. Срубите две сухих палки. Нарежьте прутьев и переплетите их. А этих гадов заройте в яме.
Парни бросились выполнять указания Серафима Антоновича.
— Серафим, напиши моим парням, как было дело, — облизывая сохнущие губы, попросил Матвей Кузьмич. — У меня в кармане гимнастерки их письма. Там адреса.
— Сам все напишешь, — бинтовал плечо Серафим Антонович. — Тебя белогвардейцы и японцы не могли столкнуть с земли, а тут от какой-то бандитской пули решил помереть. Кукиш им с маслом. Не на таких напали.
— Что будет с Агнией? Она из-за сына чуть с ума не сошла. Сердце у нее больное…
— Что Агния? Вот оклемаешься, да и в гости к ней махнем.
— Серафим… Дружище…
Матвея Кузьмича уложили на носилки.
— Давайте поторапливаться, мужики, — Серафим Антонович не скрывал тревоги. — Вся надежда на Ятоку.
Медленно расходились бабы из дома Семеновны. Каждая думала о своем муже или сыне. Минует ли их фашистская пуля? А если окажутся в беде, найдутся ли там, вдалеке от дома, добрые люди, которые лаской и заботой помогут побороть смерть? Из своих погребов они несли Матвею Кузьмичу все, что было припасено на крайний случай: кто ягод, кто дикого меда, кто орехового масла.
Яшка Ушкан ходил по ограде, шевелил то одним ухом, то другим и улыбался. Смерть Генки Ворона похоронила и тайну о связи с бандитами. Еще утром его вольная жизнь висела на тонюсеньком волоске и могла оборваться тюрьмой. И вдруг такой подарок…
— Яшку Ушкана в тюрьму? А фигу вы не хотели? — радостно хохотнул он.
Беспокоило его только ружье, которое забрал тогда у него Генка Ворон. Кто-нибудь из охотников опознает, потом выкручивайся. Ружья бандитов лежали в кладовке сельсовета, которая никогда не запиралась. Поздно вечером Яшка Ушкан пробрался туда и спокойненько унес свое.
Глава XIII
Таисия Ивановна ушла на работу, а Люба прибралась по дому, взяла ведра и пошла за водой. Утро было солнечное, морозное. Горная река Муякан несла шугу, мяла ее о забереги. В воздухе стоял шум. За рекой лаяла собака, ее зычный голос эхом отдавался в горах.
«Может, Дима охотится там? — Люба глянула на гору, рассмеялась: придет же такая нелепая мысль. — Где он сейчас? Вернулся ли из погони за бандитами?»
Люба нашла на берегу камень, разбила им лед, зачерпнула воды. Дома ей бросилась в глаза ветка рябины с яркими гроздьями. Опять вспомнила Димку. Перед первыми заморозками Люба с ямщиком Мишей Коненкиным приехали на Громовой полустанок, Димка их уже поджидал. Возле зимовья горел костер. В нем жарились кедровые шишки.
— Дима, дай попробовать, — попросила Люба.
Димка отвел ее к ручью. Приподнял две доски. Под ними оказалась яма, доверху наполненная шишками.
— Это тебе, — Димка закрыл яму. — Поедешь по санной дороге, заберешь. Зимой пригодятся.
«Ты, дева, не много ли о нем думать стала? — остановила себя Люба… — Ну и что? Ребенок он еще». Но тут же уличила себя в лукавстве. Однако думы о Димке отогнала.
И вспомнился ей родной дом. Жили они под городом Карском в рабочем поселке. Мать работала на лесопильном заводе, она и сейчас работает там. Муж у матери работал сплавщиком. Погиб. Мать осталась с дочерью Василисой. Потом вот родила Любу. Люба даже не знает своего отца, мать о нем никогда не говорила. Василиса учительницей в городе работает. Люба после семилетки закончила шестимесячные курсы почтовых работников, работать ее направили в Юрово. Она звала к себе мать, но та не поехала, так и работает подсобной рабочей на заводе. «Хоть бы съездить в город, поглядеть да нее. Здорова ли?» Люба написала матери письмо и пошла на почту. Девчонки сортировали письма, газеты.
С улицы вбежала Муза Ярцева:
— Девоньки, новость: банду уничтожили. Но кого-то или убили, или ранили. Я толком не поняла.
У Любы кровь отлила от лица.
— Кто тебе сказал?
— Вереней Погорелов. Он как раз в этот день мимо Матвеевки проплывал.
— Где он?
— Дома.
Люба выскочила из почтового отделения. Погорелов, щупленький старичок с коротко остриженной бородой, шел с веслом от реки.
— Дедушка Вереней, как там в Матвеевке?
— Амба банде. Тот парень, который тебя спас, Воронов, самого главного бандита убил. Тот по парню из пещеры раз пять палил. Да дудки, охотника голыми руками не возьмешь.
— А кого ранили?
— Кузьмича, участкового милиционера. Воронов его на себе из леса вынес.
— А где же остальные были? Они же впятером за бандитами ушли.
— Где были?.. Знамо где, помогали Воронову. Кузьмичу пуля в плечо угодила. Без сознания. Я видел его, заходил к Семеновне чай пить.
— Жалко Кузьмича.
— Как не жалко. Старый партизан. Человек душевный. Да вылечит его шаманка. Она перед войной в городе на доктора училась.
Люба вернулась на почту.
— Тебе письмо, Люба, — встретила ее Муза.
У Любы радостно заблестели глаза.
— От кого, от Вити?
— Нет, от Аркадия Маркова.
— Давай. Они вместе партизанят.
Люба бережно взяла затертый в почтовых сумках треугольник, а у Музы в руках было еще письмо: желтоватый листок, сложенный вдвое. На лицевой стороне написан адрес. В левом углу — красноармейцы с развернутым знаменем идут в бой, а выше четко: «Смерть немецким оккупантам».
— А это кому? — спросила Люба.
Муза, опустив глаза, отдала ей письмо.
— Мне? — увидев свою фамилию, удивилась Люба. — Да от кого же это?
«Командир отряда», — медленно прочитала она на адресе отправителя, торопливо вскрыла конверт, вынула листок серой оберточной бумаги. «Извещение»…
Качнулся пол под ногами, перед глазами поплыл туман, и сквозь туман Люба прочла: «Убит на хуторе Дубки».
Люба вышла и тихо прикрыла за собой дверь. На угоре она постояла немного и пошла вдоль реки. Светило солнце. Муякан уминал шугу, нагромождал торосы на заберегах. Дома, не раздеваясь, Люба опустилась на табуретку возле стола. Посмотрела на похоронку. Но душа была глухой ко всему. Развернула письмо от Аркадия:
«Дорогие тетка Таисья и Люба, здравствуйте. Тяжело мне писать это письмо. С Виктором мы были как братья. Вместе громили фашистских гадов. Воевал он отважно. Многие захватчики нашли смерть от его руки на нашей земле. Но в одном из боев Виктор был тяжело ранен. Мы его оставили в небольшом хуторе. Через день, когда пришли за ним, вместо домов нашли пепелище. После нашего ухода ночью в хутор ворвались каратели. В живых никого не оставили, даже детей не пощадили гады. Не у кого было узнать, как погиб Виктор…»
Люба долго сидела неподвижно. Как же теперь жить? На крыльце послышались торопливые шаги Таисии Ивановны. Люба вздрогнула, встала. Таисия Ивановна остановилась, с испугом и надеждой посмотрела ей в лицо и все поняла. Ткнулась в грудь Любе, и обе женщины, не сдерживая рыданий, опустились на скамейку у окна.
Полторы недели не приходил в себя Матвей Кузьмич. Ятока сутками не отходила от него: кормила из ложечки, поила настоями трав.
На двенадцатый день он очнулся и попросил пить. Ятока приподняла его голову, напоила брусничным настоем. Матвей Кузьмич полежал немного, открыл глаза, осмотрелся вокруг и остановил взгляд на Ятоку. Ятока улыбнулась:
— Здравствуй!
Матвей Кузьмич непонимающе смотрел па нее. Ятока налила в ложку настоя.
— Выпей.
— Что это?
— Золотой корень. Он тебе силу вернет.
Матвей Кузьмич выпил.
— Теперь маленько лежи. Сейчас курку зарубим. Суп сварим. Тебе теперь хорошо есть надо.
И Матвей Кузьмич вспомнил, что с ним произошло.
— Долго я провалялся?
— Полторы недели.
— Агния как?
— Сегодня письмо напишем. Сообщим: выздоравливав ешь, скоро домой приедешь.
Вошла Семеновна.
— Ты с кем это, Ятока, разговариваешь? — Увидела Матвея Кузьмича с открытыми глазами, обрадовалась. — Одыбался. Слава тебе, господи.
— Видишь, не приняли на тот свет. Бог сказал, не во время ты, Кузьмич, помирать надумал.
— И правильно сказал. А тебе, Кузьмич, за внука спасибо. — Семеновна поклонилась в пояс.
— Ты, Семеновна, брось поклоны бить, я ведь не поп. И благодарить не за что. Я свое дело, как мог, сделал. А у Васильевича вся жизнь впереди. Ему еще шагать да шагать…
В комнату заглянул Димка. Матвей Кузьмич увидел его.
— Заходи.
Димка подошел к кровати.
— На охоту собрались?
— Собрались. Да вот поджидали, когда ты очнешься. Не могли так уйти.
Матвей Кузьмич взял руку Димки и слабо пожал ее.
— Карабин мой возьми. Разрешение тебе на него выхлопочу и пришлю.
— Спасибо.
Глава XIV
Парни управились с делами: напилили дров, починили лабаз, зарядили патроны. Но всем им недоставало Ятоки. Без нее не так была заправлена постель на нарах, не так стояла посуда на столе, даже не так топилась печка,
