Гусейн Аббасзаде - Просьба
— В самом деле, сынок, — подключилась Гюляндам, — почему не желаешь, чтобы о тебе доброе слово написали? Не во вред же оно тебе. Люди такой милости у аллаха просят… Пусть Тахмазов напишет, пусть учителя знают, что ты хороший парень…
Бахман усмехнулся.
— Учителя с утра до вечера среди студентов, Гюляндам-пене, они знают, какая птица из какого гнезда. Вы, товарищ капитан, лучше дяде Гани помогите, если можно. Я здесь человек новый, многого не знаю, но все говорят, и вот Гюляндам-неце тоже, что этот Алигулу изводит отца, это ведь не первый случай, когда он вымогательством занимается и бьет старика. Других случаев, правда, мне наблюдать не довелось, но этой ночью я своими глазами видел, что он творит с отцом. Несчастный едва на ногах стоит… Долго ли он сможет выносить этот позор, обиды, издевательства? Если Алигулу не поплатится за это, какой пример для тупых, бессердечных деток будет? У нас в районе такого не бывало…
— Клянусь Кораном, Бахман говорит правду! — вмешалась Гюляндам-хала. — Если так пойдет, в один прекрасный день Гани-киши отдаст богу душу.
Капитан Тахмазов горделиво похлопал по планшету, в котором покоился акт о ночном происшествии.
— Оставим в стороне то, что было до этого дня! Никто не приходил, никто ничего о таких безобразиях не говорил, откуда я мог знать? Зафиксированного в акте достаточно, чтобы засадить Алигулу в тюрьму. И, можете быть уверены, он туда сядет! Не хвалюсь, но до сих пор еще ни один преступник не ушел из рук Тахмазова, каждый получил по заслугам. — Капитан собрал в кулак тоненький ремешок планшета, встал. — Ну, я пошел, есть еще и другие важные дела. Прямо сейчас позвоню главврачу в поликлинику, поручу тебя врачам, Сарыев. Сходи туда, Сарыев, пусть посмотрят рану, перевяжут, зафиксируют характер повреждений…
И, помахивая планшетом, участковый уполномоченный капитан Тахмазов покинул двор. Он шел не спеша, с достоинством, и при каждом шаге под кителем приподнималась кобура пистолета.
V
Тахмазов оказался верен своему слову. Не прошло и получаса, как он, составив акт, ушел, — и уже прибежал чей-то мальчик и сказал, что дядя участковых! — поговорил с главврачом поликлиники, пусть Бахман идет на перевязку. Женщина-хирург приняла Бахмана тотчас, вне очереди, осмотрела рану; она, как и врач «скорой помощи», сделала заключение, что рана поверхностная, скорее даже ссадина, что опасности нет. Бахман попросил заклеить рану лейкопластырем. «Сейчас лучше перебинтовать, а через день-два посмотрим, что будет», — сказала врач, и Бахман не стал спорить, с огорчением отметив только, что и завтра на занятия пойти не придется. Говоря по совести, миловидная медсестра забинтовала голову очень аккуратно, и повязка не была похожа на чалму моллы, которую соорудил ему прошлой ночью ворчливый медбрат.
Вернувшись из поликлиники, Бахман принялся за лекции. Как раз в это время во двор заявился точильщик. Вокруг него тотчас выросла кучка женщин с ножницами, ножами, секачами. Клиентов было много; довольный этим, точильщик, не поднимая головы, усердно трудился. Искры снопами слетали с точила. Женщины той порой судачили обо всем, и больше всего — о ночном происшествии; голос Гюляндам тоже слышался снизу.
Среди других со двора явственно долетел и звонкий голос Афет — Бахман узнал его сразу. Девушка поздоровалась с женщинами. Гюляндам-хала сказала ей про какие-то ключи — они на месте, и Афет, напевая вполголоса, влетела на веранду. Остолбенев, остановилась.
— Вы дома? Здравствуйте! Почему не на занятиях? — Но тут же, вспомнив все, устыдилась неуместности своего вопроса. — Ну и хороша же я… Забыла! Как вы могли пойти в таком виде…
Афет училась в десятом классе, но если посмотреть на нее теперь, когда она в школьной форме, то этого не скажешь, семиклассница, не больше.
По утрам Гури-хала уходила позже дочери и возвращалась тоже позже, а ключи от квартиры они всегда оставляли у тетушки Гюляндам. Бахман впервые за все время, что жил у нее, остался дома в такое время; он никогда не видел, чтобы Афет заходила к хозяйке дома. Он вспомнил, как суетилась эта смуглолицая девушка, когда увидела у него кровь, как она помогала врачу «Скорой, помощи», а когда медбрат замешкался, опять оказалась под рукой: «Доктор, можно, я сниму повязку? Нас учили бинтовать раны, я смогу». Такая шустрая, заботливая девушка…
Сняв с гвоздика на косяке висевший на тонкой цепочке ключ, Афет снова глянула на Бахмана:
— Болит?
— Когда не думаю об этом, не чувствую, что болит. Афет, взглянув с веранды вниз, на женщин, сказала:
— Ночью я ужасно испугалась. Мне показалось, что, не дай бог, он вам глаз выбил. Тут во всем дворе телефона ни у кого нет… Не помню, как нашла телефонную будку…
— Так это вы вызвали «скорую помощь»? Афет кивнула: «Да».
— Большое спасибо, Афет! А вот когда врач спросила, кто их вызвал, почему-то не сказали, что вы…
— Не хотела, чтобы знали об этом… И потом, если нужно, какое имеет значение, кто вызвал? Главное, что врач вовремя приехала.
Бахман не ожидал такой внимательности и чуткости от городской девушки, да и не замечал, чтобы городские так смущались, как Афет. Не стоит далеко ходить — у них на факультете есть разряженные в пух и прах фасонистые девицы, и все, как одна, смотрят на приехавших из района сверху вниз, будто такие, как Бахман, из земли вылезли, а их с неба в корзинах спустили. Одна из них учится в одной группе с Бахманом, у нее то ли имя, то ли кличка — Зара. Бахман до этих пор не встречал такого имени. Даже из любопытства в групповой журнал заглянул и по фамилии выяснил, что у девицы вполне нормальное имя — Заринтадж. Высказал ей сожаление, что такое красивое имя сменила, — ну и Зара-Заринтадж так его отделала, что он не сразу опомнился… Вообще она стала задевать его с первых же дней: какой, мол, ты суровый парень, зря пришел в мединститут, таким в военное училище надо идти или, в а худой конец, на юрфак, стал бы офицером или прокурором. «Вот не знал, Заринтадж (он нарочно называл ее настоящим именем), что врачи должны быть несерьезными, легкомысленными, как ты». Как верно заметил один из товарищей, слышавший этот разговор, если бы Бахман знал, как Зара ответит, он и рта не открыл бы… Одним словом, он нажил себе врага.
Но, в общем, это не имело существенного значения — он досадовал только, что ввязался в ненужный спор, тогда как его задача была в том, чтобы вести себя скромно и прилежно учиться. Уезжая домой, мать давала ему мудрые наставления, советовала ни с кем не связываться, ведь у них влиятельных родственников и знакомых нет, поддержать в трудную минуту некому, вся надежда на себя, на свое благоразумие. «Ты у меня сирота, — говорила мать, — радуйся, что сумел поступить в институт без протекции, без чьей-либо помощи, — это в наше время и доблесть, и удача. Умоляю, сынок, не водись с дурными парнями, не попадись на удочку оборотистых девиц — они тебя погубят, и тогда горе мне, несчастной,» Он успокаивал мать как умел, обещал следовать ее советам и писать ей. Как раз он должен отправить очередное письмо. Конечно, он не собирался описывать ей вчерашнее ночное происшествие. Если только намекнуть на это, мать подумает, что от нее что-то скрывают. Бросит все дела и примчится… Мало того, что расходов наделает, при их-то бедности, да еще сколько переживать будет.
Афет в задумчивости вертела ключ вокруг пальца, пока он не сорвался и не улетел куда-то под стол. Бахман очень быстро нашел его. Афет растерянно улыбнулась.
— Простите, вынудила вас искать… Спасибо!
— За что спасибо, Афет? Вот вам спасибо. Я никогда не забуду. Вы очень смелая девушка…
— Наоборот, я трусиха…
— Ну, не скромничайте. Побежать среди ночи искать телефонную будку и звонить в «Скорую», когда во дворе такое, творится, не каждая отважилась бы. Я знаю, где телефон-автомат, до него по крайней мере два-три квартала. Вы смелая и внимательная девушка.
Афет в смущении крутила ключ.
— Вы сказали — заботливая, и мне вспомнился один случай, — сказала она. Если рассказать, вы надо мной посмеетесь…
— Расскажите, — попросил Бахман, — я смеяться не стану.
— Ну, ладно… — Афет улыбнулась. — В прошлом году дело было. Сдали мы письменный экзамен по геометрии, идем все вместе, четыре подруги, домой. Обогнала нас машина — шла па бешеной скорости — и прямо на наших глазах переехала кошку. Водитель мог ее и объехать, но, видно, жестоким был человек. Кошка осталась жива, но подняться не могла, задние лапы были раздавлены. Мы ее подняли, положили у стенки. Бедное животное так мяукало, глядя на нас! Я говорю: «Девочки, давайте отнесем ее в ветеринарную лечебницу, — может, там ей помогут». Девочки посмеялись надо мной, и двое сразу сказали: «Только этого недоставало, с дохлой кошкой возиться!» — и ушли, а одна осталась со мной, мы остановили такси и отвезли кошку в лечебницу. Там сказали, что помочь животному нельзя, подохнет, разве что сразу надо отрезать задние лапы, а что кошке делать без них? Лучше всего избавить ее от мучений, сделать укол, и все. Я так тогда плакала! И подруга тоже расстроилась. А что было делать, — оставили кошку в ветлечебнице… А на другой день все ребята в школе знали, что мы на такси возили спасать животное. Многим это казалось смешным, иные рассказывали об этом так, как рассказывают анекдот, а кое-кто пытался даже дразнить меня: «Бедная кошка, бедная кошка!» Вот вам и чуткость!
