Никита Павлов - Чужаки
Между тем на предприятии было неспокойно. Задавленные поборами и штрафами, обозленные издевательским отношением со стороны хозяев, рабочие все больше и больше негодовали. Готовясь к борьбе, они создали союз социал-демократов. В числе его членов был и Ершов. Руководил союзом пожилой рабочий, приехавший на завод из Петербурга.
Теперь все свободное время Ершов отдавал революционной работе. Он был пропагандистом, учителем. Выступал в защиту рабочих. Организовал страховую кассу, налаживал связь социал-демократических групп.
Вскоре, однако, все оборвалось. В очередную получку с рабочих механического цеха по распоряжению приехавшего на завод хозяина были удержаны штрафы, достигшие пятидесяти процентов их месячного заработка. Штрафы были начислены за разные мелкие производственные неполадки, зачастую совершенно не зависящие от рабочих.
Выведенные из терпения люди толпой направились к хозяйскому особняку. Заводчик был дома, но выйти к пришедшим отказался.
— Я не делегат, чтобы ходить к ним с отчетами, — заявил он управляющему, доложившему о приходе рабочих механического цеха. — Скажите им, что здесь нет другого хозяина, кроме меня. Значит, как я скажу, так и будет.
Передавая рабочим ответ хозяина, управляющий добавил:
— Сами виноваты. Работайте лучше, тогда и штрафов не будет.
— Неправду говоришь, никакой вины за нами нет, — пытались возражать металлисты. — Ни за что штраф удержали. Это произвол. Мы требовать будем!..
— Требовать? — не скрывая иронии, переспросил управляющий. — А кто же дал вам право требовать? Это дело полюбовное, хотите работать — работайте, не хотите — уходите. Но требовать вы ничего не можете.
В этот же день рабочие механического цеха по предложению Ершова объявили забастовку. Решив сломить сопротивление рабочих, хозяин приказал немедленно уволить всех забастовщиков и выселить их из заводских бараков.
В ответ на произвол хозяина, по совету социал-демократического союза, на следующий день к забастовщикам присоединилось большинство рабочих завода.
Но и хозяин не дремал. Из города нагрянула полиция. В одну ночь были арестованы почти все члены союза и многие рабочие механического цеха.
Нашлись и предатели. На другой день после арестов они собрали рабочих и стали уговаривать их прекратить забастовку. От имени хозяина выступил управляющий. Охарактеризовав рабочих механического цеха как пьяниц и бракоделов, он настаивал на прекращении забастовки, в противном же случае грозил увольнением.
Тогда из толпы вышел Ершов. Не задумываясь о последствиях, он уверенно, как на свое рабочее место, взошел на крыльцо…
— А ну! Посторонись, — отодвинул он плечом управляющего и пристальным взглядом обвел стоявших плотной стеной рабочих. Он видел: на него с надеждой смотрели сотни знакомых ему глаз.
— Товарищи! — как только мог спокойно произнес Ершов. — Вы знаете меня лучше, чем этот враль, — показывая через плечо на вздрогнувшего управляющего, сказал он презрительно. — Скажите, кто из вас может подтвердить, что я пьяница? Кто из вас может сказать, что я плохо или недобросовестно работаю? А ведь за то, что я из-за отсутствия света не мог выполнить заказ, с меня удержали почти половину месячного заработка.
Рабочие возбужденно задвигались, закричали:
— Знаем! Всех так обирают!
— Грабители! Всю кровь высасывают!
— Сами подлецы, а нас с работы долой, в тюрьмы сажают!
Ершов хотел уже сойти с крыльца, но управляющий схватил его за ворот.
— Я — враль? — брызгая слюной, хрипел он и замахнулся на Ершова кулаком, но тот ловко вывернулся, схватил противника и сбросил с крыльца.
На Ершова бросились полицейские, но в схватку вступили рабочие. Воспользовавшись сутолокой, Ершов смешался с толпой, свернул за угол и через несколько минут был в безопасном месте.
Оставаться на заводе было уже невозможно.
С этих пор и начались его скитания по Уралу и Сибири. Он стал профессиональным революционером.
Вначале ему было трудно. Не было опыта. Люди, с которыми приходилось жить и работать, были отсталыми, неграмотными. Но он не унывал.
На чугунолитейном заводе, где Ершов решил остановиться, ему с большим трудом удалось устроиться в котельную чернорабочим.
Сначала кочегары смотрели на новичка, как на случайного человека, который заботится только о собственном пропитании — не больше.
Но это продолжалось недолго.
Еще до прихода Ершова в котельную один из кочегаров упал с лестницы и сломал руку. Семья осталась без кормильца. Два мальчика и девочка вместе с отцом каждое утро приходили к котельной и оставались здесь до обеда. Кочегар с виноватым видом, кашляя и вздыхая, садился около дверей на камень, а дети копались в мусоре. Сюда же иногда заглядывала высокая, со скорбным лицом, опухшая от голода женщина.
Узнав, в чем дело, Ершов предложил кочегарам вместо отдельных кусочков, которые те давали ребятишкам, кормить семью.
Теперь каждый, не дожидаясь напоминания, ежедневно откладывал часть своей еды для попавшего в беду собрата. Они видели, что эта небольшая помощь спасала больного и его семью от голода.
Но Ершов видел в этом деле еще и другое: возможность сплотить рабочих. Поэтому он решил пойти дальше и в первую же получку вместе с хлебом положил на тряпицу часть своего заработка.
— Уж помогать, так помогать, — сказал он, рубанув по направлению тряпицы ребром ладони. — Чтобы товарищ почувствовал по-настоящему. А то ведь семья-то все еще голодает.
Но к этому поступку Ершова кочегары отнеслись неодобрительно.
— Ишь, богач какой нашелся! — проворчал один из кочегаров.
— Помощи оказать я тоже не супротив, да работать на дядю — дураков нету, — подхватил другой кочегар.
— У него дети, ну и у меня — тоже не кутята. Их кто кормить будет? — спрашивал третий.
Ершов сначала молча слушал, потом сказал:
— Ежели мы друг другу помогать не будем, все подохнем. Сегодня у одного беда на дворе, завтра у другого.
Нам никто не поможет, если мы сами себе не поможем. Над этим нужно серьезно подумать, нечего горячиться.
На следующий день к котельной пришли только дети. Отца с ними не было. Ершов заметил, что рабочие о чем-то шепчутся, поглядывая в его сторону.
Наконец один из кочегаров зло и ехидно сказал:
— Тебе в кабак бы сбегать. Добавь, может, ему не хватит… Эх! Помогатели…
— Утро еще, — плюнув, выругался другой, — а он в стельку… Я, говорит, пораненный только, но у меня башка-то на месте. Мне дали и еще дадут, потому я — протарьят. Имею полное право на помощь.
— По морде сукину сыну надавать — знал бы, как деньги пропивать.
Насмешки и озлобленность товарищей заставили Ершова призадуматься.
Через неделю рука кочегара зажила, и он начал работать.
Стыдясь своего поступка, он старался не смотреть людям в глаза. Когда Ершов снова предложил ему денег, чтобы продержаться до получки, кочегар взять их категорически отказался. В конце концов Ершов с трудом уговорил его взять их взаймы. Он взял и быстро ушел, сгорбившись, втянув голову в плечи.
После первой же получки он принес Ершову половину денег.
— Получи. Остальные в следующую получку отдам, — не глядя на Ершова, говорил кочегар. — Век тебя не забуду, и дети тебя помнить будут. Спаситель наш.
— Эх, бить бы тебя палкой, да, видно, некому, — сказал стоявший рядом кочегар.
— Герой какой, — огрызнулся кочегар. — Жена с голоду умирала, дети тоже, ты что думаешь, шутка это? С горя ж… — потом добавил смущенно: — А за помощь спасибо, иначе бы подох… хорошо бы такую поддержку всем, на кого беда свалится, только женам в руки, в кабак, чтоб не того…
Кочегары заговорили одновременно:
— Так-то оно, конечно, правильно, но вот как это сделать?..
— В трудную минуту очень помощь нужна…
— С миру по нитке — голому кафтан, известно…
Они долго шептались, потом один- за другим стали благодарить Ершова.
Так Захар Михайлович стал известным многим рабочим. К нему приходили за советом и просто, чтобы познакомиться. Когда знакомых стало уже несколько десятков человек, Ершов при помощи своих кочегаров созвал собрание.
Разговор начался с того, как трудно живется рабочему человеку.
— Неграмотные мы, да еще каждый сам по себе, вот в чем беда, — говорил Ершов собравшимся, — ну и душат нас хозяева поодиночке, жмут… а мы молчим. Так-то вот все и идет.
— Может, и оттого, что неграмотны, — робко сказал один из рабочих, — кто его знает. — Да нет, мотри, вряд. Скорее от тихости нашей.
— А тихость отчего? Тоже от необразованности. Скажет хозяин или управляющий, а мы ответить не знаем чего, соглашаемся или молчим.
— Да оно, пожалуй, так… серость наша. Говорят, вон у суседей союз какой-то создали, там будто бы и разбираются, что к чему.
